Сталин - Страница 70
С 20-х годов его начала приобщать к театру жена. Нечасто бывал он с ней в московских театрах. Но после ее смерти театр прочно вошел в его жизнь, а если конкретно, то Большой театр. Думаю, что большинство его постановок он видел много раз. Как рассказывал мне А.Т. Рыбин, один из его телохранителей, а позднее комендант ГАБТа, в начале 50-х годов, накануне инсульта, Сталин смотрел «Лебединое озеро». Возможно, двадцатый или тридцатый раз. Обычно бывал в театре один. Занимал место, когда в зале гасили свет. Садился в углу ложи, в глубине. После премьер передавал благодарность артистам, даже бывал на генеральных репетициях, вспоминал Рыбин. Видимо, духовное образование кроме любви к теоретическим постулатам воспитало у Сталина и потребность к общению с музыкой. Кино и театр, пожалуй, были единственными «лирическими отступлениями» в его жизни, целиком заключавшейся в насаждении личной власти и единоначалия в решении множества дел. Это личное участие в решении всех мало-мальски важных вопросов только наверху постепенно цементировало устои бюрократии, которую в своих речах он по инерции поругивал, а в действительности повседневно насаждал и упорно укреплял.
Конечно, личная жизнь – это всегда семья. Надежда Сергеевна Аллилуева, как я уже говорил, была моложе мужа на двадцать два года. По существу, сразу, из гимназисток, она стала женой одного из руководителей партии. Документы, человеческие свидетельства, в том числе и ее дочери – Светланы, говорят о том, что Аллилуева была цельной натурой. Со временем она стала членом партии, работала в Наркомате по делам национальностей, училась. Приходилось ей бывать в качестве дежурного секретаря и в Горках, у Ленина. Когда решился вопрос о перенесении столицы из Петрограда в Москву, Сталин забрал с собой и родителей жены, которые долго жили с дочерью и зятем в небольшой кремлевской квартире.
Надежда Сергеевна быстро адаптировалась к той атмосфере бесконечных совещаний, митингов, борьбы, поездок, в которой жил ее муж. Знакомство с документами сталинского архива показывает, что многие письма, распоряжения, указания, телеграммы написаны не только помощниками и работниками секретариата Сталина – Назаретяном, Товстухой, Каннером, Мехлисом, Двинским, но и Надеждой Сергеевной. Ее большие, полудетские глаза вчерашней гимназистки жадно смотрели на мир, которым жил ее муж: съезды, пленумы, бесконечные телефонные переговоры, ночные совещания, споры, горы документов. Аллилуева видела, что муж принадлежит делу. И только ему. Она еще не понимала вначале, как мало места отведено ей в его жизни. Счастливый брак – это ведь мост от одного человека к другому, на котором они непрерывно общаются всю жизнь. Сталину некогда было общаться. Нередко на обращения жены к Сталину: «Тебя не интересует семья, дети…» – муж грубо обрывал Надежду Сергеевну, иногда – с бранью. В какой-то степени дефицит общения Аллилуевой восполняли работа, учеба, частые встречи с женами соратников мужа: Полиной Семеновной Жемчужиной (женой Молотова), Дорой Моисеевной Хазан (женой Андреева), Марией Марковной Каганович, Эсфирью Исаевной Гурвич (второй женой Бухарина)
В 20-е годы у Сталина и Аллилуевой появилось двое детей: сначала, в 1921 году, Василий, а спустя четыре года Светлана. Затем приехал и стал жить у них и сын Яков (от первой жены Сталина – Екатерины Сванидзе). Он был лишь на семь лет моложе своей мачехи, которая, однако, любила этого не избалованного отцовской лаской юношу. Поскольку Аллилуева работала, детьми занималась няня. В кремлевской квартире или на даче в Зубалове всегда было много народу, родственников. Кроме родителей жены, здесь часто бывали братья Аллилуевой Федор и Павел, сестра Анна со своими близкими. Приезжали и родственники Сталина по линии первой жены. В 30-е годы, после смерти жены, этот шумный хор родственников, который Сталин видел нечасто, заметно поредел и распался. Только родители Аллилуевой умрут своей смертью. Многие из близких Сталину людей сложат свои головы как «враги народа». Павел, брат Надежды Сергеевны, несколько раз пытался завести с генсеком разговор об ошибочности многих арестов, репрессий, в том числе и родственников Сталина, – все было безрезультатно. Но все это будет в 30-е, роковые годы.
Сам Сталин не смог, да, видимо, и не хотел по-настоящему заниматься воспитанием своих детей. Он их и видел-то крайне редко: иногда в воскресенье, когда их привозили на дачу, или на юге, где до войны генсек неоднократно отдыхал, – в Сочи, Ливадии или Мухалатке. Это не столь уж редкий случай, когда у крупных исторических фигур вырастают дети, ущербные уже в силу того, что их родители – знаменитости. Дети мало что знали об отце. У него не было на них времени. Василий, по свидетельству Светланы, однажды ей выдал «тайну», сказав: «Знаешь, наш отец в молодости был грузином», по-детски непосредственно отразив сильное обрусение отца.
Наиболее трагически сложилась судьба старшего сына Сталина – Якова. У него были тяжелые отношения с отцом. Тот считал его слабым человеком и, как оказалось впоследствии, ошибся. Сталин был недоволен выбором Якова первой, да и второй жены, Юлии Исааковны Мельцер. От этих браков у него осталось двое детей. Светлана Аллилуева вспоминает, что, доведенный до отчаяния холодным отношением отца к нему, Яков даже пытался застрелиться. Но пуля, к счастью, прошла навылет, и он остался жив, хотя долго болел. Сталин, увидев Якова после этого крайнего выражения полной отчужденности отца от сына, лишь издевательски бросил ему:
– Ха, не попал!
Все, особенно Надежда Сергеевна, были потрясены ледяной безжалостностью Сталина. Но политическому деспоту трудно было стать иным дома. Другое дело, что Сталин, общаясь с руководителями страны, принимая делегации, выступая на совещаниях, беседуя с деятелями культуры, мог быстро перевоплощаться. Назвав однажды в книге Сталина за эту способность «великим Артистом», я подумал: не принижаю ли я невольно одну из древних и великолепных профессий? Может быть, эта способность быстрого, с умыслом, перевоплощения дает основания назвать Сталина «великим Лицемером»? Но таким он являлся на людях, а не в семье. Здесь он был самим собой.
Яков с согласия отца окончил Институт инженеров железнодорожного транспорта в Москве, работал на электростанции завода имени Сталина (что чувствует человек, работая на предприятии, носящем имя отца?), затем пожелал стать военным. По распоряжению помощников Сталина Яков Джугашвили был зачислен на вечернее отделение, а затем сразу переведен на четвертый курс первого факультета Артакадемии РККА.
При знакомстве с личным делом старшего лейтенанта Я.И. Джугашвили невольно (в который раз!) бросились в глаза вопросы, на которые должен ответить каждый офицер, составляя собственную автобиографию. Их несколько десятков, но, чтобы полнее почувствовать духовный колорит того времени, приведу два-три вопроса из типового бланка автобиографии:
– Состоял ли в троцкистской правой, национал-шовинистских и прочих контрреволюционных организациях, в каком году и где?
– Были ли отклонения от генеральной линии партии, колебания? Если колебался, то по каким вопросам и как долго продолжались эти колебания?
– Служил ли в белой армии и армии интервентов, в антисоветских националистических отрядах (учредиловцы, петлюровцы, мусаватисты, дашнаки, меньшевики Грузии, банды Махно, Антонова и других), где, когда, в качестве кого, как попал туда, когда, в какой части служил, сколько времени?…
Вот такое было время… Выворачивающее все наизнанку. Могли придраться к пустяку, который стал бы роковым…
Но к Якову Джугашвили не придирались. Хотя и в то время было немало людей, не торговавших своей совестью. Например, офицеры академии Иванов, Кобря, Тимофеев, Шереметов, Новиков (инициалов в деле нет) в аттестациях и характеристиках писали сыну Сталина то, что он, видимо, заслуживал: «Политическое развитие удовлетворительное. Дисциплинирован, но недостаточно овладел знанием воинских положений о взаимоотношениях с начальниками. Практических занятий не проходил. Со стрелково-тактической подготовкой знаком мало. Имеет большую академическую задолженность. Государственные экзамены сданы на удовлетворительно и хорошо». И это писали сыну всесильного «вождя»! И хотя непосредственные начальники рекомендовали назначить Джугашвили на должность командира дивизиона и присвоить ему звание капитана, начальник факультета Шереметов был другого мнения: «С аттестацией согласен, но считаю, что присвоение звания «капитан» возможно лишь после годичного командования батареей».