Сталин - Страница 68

Через год, в январе 1929 года, по решению Политбюро, после долгих обсуждений различных вариантов, Троцкий с женой и сыном Львом был выслан через Одессу в Константинополь. Подплывая 12 февраля 1929 года на пароходе «Ильич» к Константинополю, Троцкий решил привлечь к себе внимание мирового общественного мнения. В его заявлении президенту Турции Кемаль-паше говорилось:

«Милостивый государь!

У ворот Константинополя я имею честь известить Вас, что на турецкую границу я прибыл отнюдь не по своему выбору и что перейти эту границу я могу, лишь подчиняясь насилию.

12 февраля 1929 г. Л. Троцкий».

Вскоре несостоявшийся «фельдмаршал» мировой революции начал свое «путешествие» по ряду стран, завершив его последней остановкой в Мексике. Для Троцкого наступило десятилетие самой активной борьбы против Сталина, а порой вольно или невольно и против государства, которое на первых порах он исключительно активно помогал создавать и защищать.

Главная причина личной драмы Троцкого заключается в том, что он нередко на первый план ставил личные интересы. «Небольшевизм» Троцкого, о котором говорил Ленин, в конечном счете не имел значения. Развязка была ускорена острой личной схваткой «двух выдающихся вождей». Сильный интеллект со своеобразными мировоззренческими «кристаллами», при исключительно высокой амбициозности натуры, постепенно привел Троцкого в стан непримиримых врагов сталинского социализма. Личная ненависть, даже злоба к Сталину нередко искажали реальное видение мира, удерживая Троцкого в плену утопической идеи: мировой коммунистической революции.

Едва прибыв на свинцовый февральский рейд Константинополя, Троцкий передал буржуазной прессе сборник из шести своих статей под названием «Что и как произошло». Центральное место одной из статей занимало утверждение, которое Троцкий всего лишь год-полтора назад пытался маскировать, что теория о возможности построения социализма в одной стране есть реакционный вымысел, «главный и наиболее преступный подкоп под революционный интернационализм». Эта «теория» имеет административное, а не научное обоснование. Сталин, прочитав через две недели эти строки из утренней почты, которую ему подаст один из его помощников, скажет: «Наконец, подлец, перестал притворяться».

Оказавшись за рубежом, Троцкий все время старался заботиться о «реноме революционера». Он продолжил издание своих сочинений, со своих позиций изображая Октябрь, Ленина, социализм в России. Он преследовал главную цель: больнее уколоть Сталина и представить себя в историческом зеркале как человека, которого Ленин хотел сделать своим преемником, однако Сталин, нарушив волю Ленина, вероломно помешал этому. Нельзя не признать, что Троцкий раньше, чем многие, рассмотрел Сталина изнутри, не согнулся перед ним. Но, борясь со Сталиным, Троцкий походя считал возможным оскорбить и целый народ. В XX томе своих сочинений Троцкий позволил издевательские пассажи в адрес русского народа. В его представлении «ни один государственный деятель России никогда не поднимался выше третьеразрядных имитаций герцога Альбы, Меттерниха или Бисмарка», а что касается науки, философии и социологии, «Россия дала миру круглый ноль…». Думается, что эти славянофобские, по сути шовинистические высказывания углубляют понимание политического облика человека, априори решившего, что он призван играть в истории лишь первые роли. За границей Троцкий называл себя человеком, для которого стала доступна вся планета без визы. Он по-прежнему пытался играть роль «второго гения». Ему принадлежат слова: «Ленина везли в революцию в пломбированном вагоне через Германию. Меня помимо воли привезли на пароходе «Ильич» в Константинополь. Поэтому свою высылку я не считаю последним словом истории». Он надеялся на возвращение. Но этому не суждено было сбыться. Один из «выдающихся вождей» навсегда оказался за околицей Отечества.

А может ли быть «личная жизнь» у человека, находящегося на виду у своих сограждан, сотоварищей? Но Сталин не был «на виду». До конца 20-х годов газеты упоминали о нем редко. Правда, губкомы ежемесячно получали не одну директиву, указание, циркулярное распоряжение за лаконичной подписью: «И. Сталин». С ним еще могли не соглашаться, публично критиковать. Так, в журнале «Большевик» (1925. № 11–12) появилась статья М. Семича, выражавшего свое несогласие с позицией Сталина по национальному вопросу. Тогда это было обычным делом. В начале 1926 года в «Большевике» (№ 4) была напечатана реплика Вл. Сорина, несогласного с оценкой Сталиным его подхода к вопросу о взаимоотношениях партии и класса. Сталин в ответе, опубликованном в том же номере журнала, фактически принес извинения Сорину. Это не воспринималось как нечто необычное. Инерция движения общества после Октября была довольно сильной, и ростки демократии, ухоженные Лениным, еще не были заглушены. Сталин казался всем, кто знал и кто не знал его, обыкновенным человеком. У такого обыкновенного индивидуума должна была быть и своя, обыкновенная личная жизнь, под которой подразумевают все то, что остается человеку вне службы, вне работы. Для политического портрета Сталина эти грани не являются главными, определяющими, но они позволяют лучше понять его натуру.

Мне довелось побеседовать со многими людьми, видевшими, знавшими Сталина, если так можно выразиться, в «домашней обстановке»: врачами, охранниками, работниками его секретариата, писателями, военачальниками и другими так или иначе общавшимися с ним людьми. Скажу сразу, за редким исключением, «личной жизнью» генсека была все та же работа. Для него не существовало выходных дней; распорядок дня мало менялся, будь то понедельник или воскресенье. Другое дело, что в конце своей жизни, когда годы, работа и нечеловеческая слава стали пригибать Сталина к земле, он не всегда ездил в Кремль, в Москву, а продолжал работать на даче. Здесь проходили редкие заседания Политбюро, здесь он принимал министров и военачальников, здесь он проводил встречи с иностранными гостями, здесь изредка выходил в парк, чтобы почувствовать свежесть ночного воздуха.

Привычка работать без выходных родилась в трудные послереволюционные годы. Передо мной записка Ленину от товарищей Ровио и Гюллинга с просьбой принять их по карельскому вопросу. Из Совнаркома ее передают наркому по делам национальностей. Резолюция Сталина на записке лаконична: «Могу принять в воскресенье в 3 1/2 часа в Наркомнаце. Сталин. 4 февраля 1922 года». В фонде документов Сталина множество других подобных свидетельств (записки, распоряжения, телефонограммы и т. д.), подтверждающих, что для этого человека не существовало понятия «выходной день». Правда, иногда по воскресеньям Сталин с членами Политбюро и другими приглашенными за полночь засиживался за обеденным столом. Но за столом, где много пили, шло то же, хотя внешне и «вольное», обсуждение бесчисленных проблем и вопросов, встававших перед страной и партией.

В 20-е годы руководители жили скромно. Сталин, получивший, по распоряжению Ленина, небольшую квартиру, первое время жил в ней. Сохранилось письмо А.В. Луначарского от 18 ноября 1921 года с предложением найти Сталину более удобную квартиру. В.И. Ленин, ознакомившись с письмом, направляет записку начальнику охраны А.Я. Беленькому:

«Тов. Беленький. Для меня это новость. Нельзя ничего иного найти? Ленин. Вернуть».

Кроме этой записки имеется короткое письмо В.И. Ленина секретарю ВЦИК А.С. Енукидзе с просьбой ускорить предоставление квартиры наркому по делам национальностей И.В. Сталину и сообщить по телефону об исполнении. Вскоре квартира Сталину в Кремле – помещение для слуг в старое время – была подобрана. Она редко видела жильца, который появлялся здесь поздно вечером или глубокой ночью и рано уходил на работу. Бесхитростный быт: остатки старой мебели, вытоптанный пол, маленькие окна. В начале 20-х годов Сталин стал жить на даче в Зубалове, а позже, в 30-е, – в Кунцеве. Дачу по приказанию Сталина все время перестраивали. В последние годы рядом с большим домом построили небольшой деревянный; Сталин перебрался туда. А.Н. Шелепин, в прошлом известный партийный и государственный деятель, рассказывал мне: «После смерти Сталина, когда переписывали имущество генсека, то выяснилось, что работа эта довольно простая. Не оказалось никаких ценных вещей, кроме казенного пианино. Даже ни одной хорошей, «настоящей» картины не было. Недорогая мебель. Обтянутые чехлами кресла. Ничего из антиквариата. На стенах висели бумажные репродукции в деревянных простеньких рамочках. В зале, на центральном месте, висела увеличенная фотография, где запечатлены Ленин и Сталин, сделанная в сентябре 1922 года в Горках М.И. Ульяновой. (Кстати, та самая, которую теперь часто называют фальшивой, смонтированной. – Прим. Д.В.)