СССР. Жизнь после смерти - Страница 55

Большой идеологической ошибкой был пресловутый «железный занавес», превращающий «заграницу» в запретный, а потому страстно желаемый плод. «Ах, Запад, не пот, а запах, не женщины, а сказки братьев Гримм. Мартини, бикини-мини и наслажденье, вечное, как Рим». Эта песенка ранних 1980-х, конечно, шутка, но в каждой шутке…

Мы недавно смотрели со студентами американский фильм «Погоня за счастьем». Симпатичный чернокожий парень, герой Уилла Смита, борется с нищетой и безработицей, пытаясь осуществить американскую мечту – стать брокером и разбогатеть. Он со своим пятилетним сыном проходит через разные испытания и все-таки добивается своего: зарабатывает миллионы – и, как рассказывают нам в конце фильма, умирает мультимиллионером.

Подозреваю, что нас, посмотри мы этот фильм лет 25 назад в СССР, в первую очередь поразило бы многообразие возможностей, восхитил бы успех героя. А мои студенты отреагировали иначе. Они радовались за симпатичного Криса Гардена, но дружно согласились с тем, что «не нужно обязательно миллионов, лишь бы не было голодных детей и безработных родителей. Он один прорвался, а там же сотня была кандидатов, которым не повезло. Победили труд и упорство? Да, на этот раз. Но так не всегда бывает. И вообще, проиграть не значит быть хуже. Проигравшие не должны платить такую цену».

После просмотра фильма Майкла Мура «Здравозахоронение» («Sicko») о медицинском страховании в США одна девочка печально произнесла: «Да, чистый капитализм – это вам не сахар…»

Они уже знают эти правила, знают, в отличие от нас двадцатилетних, что именно по таким правилам им самим предстоит жить. Новое поколение, взрослеющее в отсутствие СССР.

Но тогда, в девяностые, мы бежали прочь от «совка». Как социально-исторический факт такое бегство напоминало смену декораций в одном и том же стареньком театре. С утра играем сказку для детей, днем – концерт для ветеранов, вечером – пьеса «за жизнь» или «про любовь». Так и постсоветская Россия обновила декорации, во многом оставшись в «здании» СССР. Советский Союз остался – и остался как необходимая и неотъемлемая часть новой, «настоящей» жизни, остался прежде всего как важный фактор экономики. Большинство промышленных сооружений, объектов социальной инфраструктуры, жилых домов, служащих нам сегодня, советского происхождения. Демографический кризис – трагедия современной России – неожиданно смягчил и даже отдалил неминуемый, казалось бы, жилищный кризис. Небогатый советский жилой фонд обменивается гражданами на квартиры в новых домах. Детей в семьях по одному-два, и бабушкины-дедушкины квартиры, полученные в советских битвах с «жилищным вопросом», до поры до времени решают проблему. Советский Союз во многом остался с нами, но эмоциональное бегство от него, изживание советского продолжалось почти все девяностые.

Самой большой, роковой проблемой СССР оказалось то, что его почти никто не захотел защищать – ни в 1991-м, ни в 1993-м. Тогда вся огромная Россия оказалась равнодушной к отчаянной борьбе немногих, защищающих Верховный Совет. Не у Верховного Совета, а собственно у Советского Союза не оказалось тогда сторонников. Верховный Совет был обречен.

Но парадоксальным образом, только став по-настоящему прошлым, Советский Союз вдруг возник в общественном сознании если не как полноценный вариант будущего, то, по крайней мере, как критерий для отбора таких вариантов. Став невозвратным прошлым, Советский Союз перестал отторгаться и вернулся – уже как фактор общественного сознания. Миф-страшилка, может быть, вскоре заменится мифом о «золотом веке».

В начале 2000-х, или, как часто весьма символично называют, «нулевых», годов началась культурная реабилитация СССР. Власти понадобилась культурноисторическая идентичность, отсекающая их от 1990-х, которые у журналистов получили название «лихие». Граждане «девяностым» никаких эпитетов не подбирали, предпочитая просто забыть.

Стыд – это главное ощущение, и индивидуальное, и коллективное, оставшееся от девяностых годов. Но это не был еще очищающий социальный стыд, «гнев, обращенный вовнутрь». Отношение к этому отрезку новейшей российской истории очень похоже на поведение участников грандиозной попойки на следующий день. Все было «серьезно», некоторым даже весело, но вспоминать не хочется никому.

У меня последнее время все чаще и чаще возникает ощущение, что в сегодняшней российской ситуации психоаналитик или даже хороший писатель, драматург разобрались бы лучше, чем экономисты или социологи. Эмоциональная, социально-психологическая составляющая мотиваций и поведения настолько существенна, что все процессы в обществе представляются развивающимися по законам личных, а не общественных отношений.

Да и отношения народа с государством сегодня в России напоминают отношения давних супругов, которые смертельно надоели друг другу, но развестись все не могут, потому что их многое связывает. Хотя бы общая загубленная жизнь.

Так или иначе, но эмоциональные переживания сегодня становятся чуть ли не более значимыми факторами социальной жизни, чем даже сама социальная жизнь. Отношение к выборам, кандидатам и депутатам, к политике вообще, восприятие реформ и реакция на них – все эти грани общественного сознания и социального поведения гораздо яснее понимаются «сердцем», чем умом, точно в соответствии с лозунгом предвыборной кампании Ельцина в 1996 г.

К 2000 г. усталость от 1990-х начала ощущаться значительно сильнее, чем даже прежде усталость от СССР. Уж очень трудные выдались годы, впору засчитывать год за три. И за это время россияне успели натешиться всеми недоступными прежде игрушками, включая предпринимательство, ночные клубы и магазины, «мыльные оперы», «изобилие» в магазинах, перестрелки на улицах, порнографические пресса и видео, свобода слова, – всем, чего так не хватало в «совке». Натешились и разочаровались. С предпринимательством везло далеко не многим, а многим как раз не везло, часто – смертельно. Изобилие, ночные клубы и магазины – дело хорошее, да только не всем доступное, «мыльные оперы» оказались скучноваты и длинноваты – что импортные, что появившиеся вскоре отечественные, порнография потеряла значительную часть привлекательности, став доступной. А в перестрелках, когда они под самым носом, а не на экране, ничего увлекательного нет.

Девяностые стали годами банкротства страны. И в нулевых это стало тем, что называют «очевидным фактом», когда по поводу чего-то складывается более или менее общее мнение, на которое ориентируются как при вынесении суждений, так и при принятии решений.

Банкротство констатировалось по всем статьям.

Банкротство экономическое. Статистика динамики доходов населения за 14 лет (с 1991 по 2005 г.) показывает, что, как минимум, до середины нулевых население, по крайней мере, в части «белых» доходов, не богатело. Несмотря на заметный рост среднемесячной заработной платы в рублевом и долларовом эквивалентах, ее покупательная способность не растет. Так, среднемесячная начисленная заработная плата (в ценах 1991 г.) в 2005 г. была почти на 100 руб. меньше, чем в 1991 г., – 447 руб. по сравнению с 548 руб. Ухудшилось также соотношение среднемесячной заработной платы и выплат социального характера к величине прожиточного минимума, в 1991 г. оно составляло 335 %, а в 2004 г. – 264 %[170]. Конечно, статистика не учитывает теневых доходов, но ведь они были и в 1991 г., и в 1995 г.

Доклад научного коллектива Высшей школы экономики «Уровень и образ жизни населения России в 1989–2009 гг.» при всей своей оптимистичности, связанной в основном с констатацией победы рыночной экономики, поведал о весьма скромных успехах по части благосостояния населения. Авторы доклада заявляют: «С 1990 по 2008 г. уровень среднего текущего рыночного потребления за счет средств домашних хозяйств в России вырос на 45 %». А «сводный индекс благосостояния, который кроме рыночного текущего потребления учитывает изменения в ценовой доступности жилья (т. е. важнейшие элементы накопления домашних хозяйств), а также нерыночные индивидуальные услуги (здравоохранение, образование и социальное обеспечение), дает более скромный результат – рост на 32 %»[171]. В то же время ученые признают: «Наше исследование позволяет сделать вывод, что пока в повышении благосостояния, ставшего возможным вследствие создания рыночной экономики, успешно участвуют только верхние, наиболее состоятельные 20 % населения. На долю верхних двух квинтилей приходится половина всего прироста доходов. Третий квинтиль только-только вышел на уровень 1990 г., а 40 % населения с наименьшими доходами получают меньше, чем до начала реформ»[172].