СССР: Дневник пацана с окраины - Страница 7

В комиссионном стояли японские «маги» по тысяче рублей и больше – «Sharp», «Toshiba» и «Sony». На всех них были яркие наклейки – «25 W» или «Hi-Fi». Возле них всегда стояло много пацанов и дядек.

На двери магазина висела бумажка, на ней было написано от руки:

«Список имеющихся в продаже автомобилей:

ЗАЗ-965 – 600 руб.

ЗАЗ-965А – 650 руб.

ЗАЗ-968 – 2200 руб.».

Я закрыл за собой дверь и сказал:

– Здрасьте.

Пацаны за столами кивнули. Роговец глянул на меня.

– И где это ты был, мой хороший?

– Я палец сломал…

– Двадцать первый! – крикнул Потапов.

– …на ноге. Справку могу принести.

– Справка мне твоя не нужна. Здесь тебе не школа, здесь все добровольно. Раз сказал, что сломал, значит, верю. Раздевайся – и за работу.

Я снял куртку, повесил на вешалку рядом с другими. Над вешалкой были прилеплены кнопками фотографии с прошлогодней «области»: пацаны с лентами «Юный чемпион». Были там и Пика с Додиком – они сейчас сидели за столами и паяли машины.

Я подошел к столу и включил паяльник.

Открылась дверь. Зашел Куцый, посмотрел по сторонам. Он был старше меня на два года, но учился в седьмом – сидел два года в первом классе.

– И где это ты был? – спросил Роговец. – Тоже палец сломал?

– Не, я «двойку» исправлял…

– По чему?

– По немецкому…

– Немецкий – это хорошо. Я в техникуме немецкий учил. Два года. У меня даже было по нему «четыре» за два года…

– В общей сумме, – шепнул Пика.

Мы все засмеялись.

– …Только ничего уже не помню. Только «ви хайст ду» и «колохозбауэр». А в школе учил английский. Помню, как будет велосипед. «Байсикл».

Куцый стоял у стола Роговца, держал в руке свою машину – «Metallex MTX». Он спаял только половину кузова.

Роговец выдвинул ящик стола, достал пачку «Астры», взял сигарету.

– Сходи-ка подкури мне от спирали.

Куцый взял сигарету, подошел к обогревателю. Я помазал кислотой бок машины, сунул паяльник в жестянку с оловом, приложил к машине.

Запахло табаком. Куцый понес сигарету Роговцу.

– Не, ну ты вообще – колхозбауэр. Я тебя попросил подкурить, а не полсигареты спалить. Придурок… Байсикл-колхоз, вот ты кто.

Папа храпел на кровати в спальне. Он пришел полчаса назад, пьяный, разделся и лег на покрывало – в красных «семейных» трусах и салатовой майке. Голова вдавилась в верхнюю из двух подушек – мама, когда заправляла кровать, всегда клала подушки в углу, одна на одну.

Я сидел за столом, заканчивал алгебру. Мама зашла в комнату, тронула папу за плечо.

– Петя, вставай. Пора уже стелиться…

Папа что-то пробурчал, повернулся, продолжал храпеть. Мама опять тронула его плечо, в этот раз – сильнее. Папа заворочался, открыл глаза.

– Встань, – сказала мама. – Надо разобрать постель…

Папа посмотрел на полированную дверь шкафа.

– Ну, сколько тебя ждать? Уже одиннадцатый час, пора стелиться. Игорь скоро будет ложиться…

– Я еще не ложусь, – сказал я.

– А пора. Уже пятнадцать одиннадцатого…

Папа сел на кровати.

– Ты что, русского языка не понимаешь? – спросила мама. – Долго тебя ждать?

– Недолго. Вообще меня ждать не надо. Сейчас уйду – и все.

– Куда ты уйдешь? Что ты такое городишь?

– Отойди, не мешай.

Папа спустил с кровати ноги, посмотрел на меня, встал, шатнулся, схватился за спинку кровати. Мама начала снимать с кровати покрывало. Папа взял со стула свои брюки. Пряжка ремня звякнула, ударилась о спинку.

– Куда ты собрался? – сказала мама. – Ложись. Я сейчас постелю – и ляжешь.

– Все, все, все… Хватит. Ухожу. Идите вы все на х… Все, все, все…

Папа застегнул ширинку, конец ремня болтался. Он просунул руки в рукава рубашки.

– Что такое, Петя? Что случилось? Ты ложись, поспи…

Дверь открылась, заглянула Наташа.

– Что у вас тут такое?

– Иди отсюда, не мешай. – Папа пытался застегнуть рукава рубашки. – Все идите на х… Ухожу. Больше не могу. Сами все решайте… Больше я за вас не буду думать… Ничего, поймете. Все поймете, только будет поздно… Хватит с меня, хватит.

Наташа отскочила в сторону. Папа вышел в прихожую, нашарил выключатель, включил свет.

– Сделай что-нибудь. – Наташа посмотрела на маму. – Он собрался уходить куда-то…

– Петя, успокойся… – начала мама. – Ложись, поспи.

– Не говори мне больше это. И пятьсот рублей своих можешь забрать. Мне больше не надо. Мне уже ничего не надо. Поняли? Все. Ничего больше не надо. Или вы еще не поняли? Хватит, я сказал… Ухожу к е…ни матери. Ухожу. Потом поймете… Будет поздно…

Папа сунул ноги без носков в ботинки, стал завязывать шнурки.

– Папа, перестань, – сказала Наташа. – Что с тобой такое? – Она повернулась к маме. – О чем он говорит? Какие пятьсот рублей?

– Думаешь, я знаю?

– А где он был сегодня, с кем выпивал?

– Он мне не отчитывается, ты прекрасно знаешь…

Папа встал, его шатнуло. Он сдернул свою куртку с вешалки.

– Быстро раздевайся и ложись! – закричала мама. – Что ты здесь концерты нам устраиваешь? Кому сказала? Быстро раздевайся и ложись! А то сейчас не знаю, что тебе сделаю!

Я испугался, что папа ударит маму. Он сел на лавку в прихожей, стал стягивать с ног ботинки.

– Давно бы так, – сказала мама. – А то устраиваешь непонятно что при детях. Тебе что, вообще на них наплевать? Ты не понимаешь, как ты их травмируешь такими вот концертами?

Папа пошел в спальню, на ходу пытаясь снять рубашку. Мама подошла к нему, помогла, выключила свет. Горела только настольная лампа. Мне осталось решить одно последнее уравнение.

За окном шел снег. Мы работали в слесарной мастерской – опиливали заготовки гаечных ключей. Это был заказ троллейбусного парка. Владилен сидел у себя в кабинете. Он всегда давал задание и уходил в свой кабинет – сидел там и читал «Советский спорт».

Прозвенел звонок – начался перерыв между «трудами».

– Погнали в снежки! – крикнул Кузьменок.

Дверь на улицу была напротив мастерской. Кузьменок открыл ее и выскочил на снег, за ним – все остальные: как были, в тапках и черных фартуках поверх пиджаков. Все начали лепить снежки и кидать друг в друга.

Владилен выглянул из дверей.

– Дальше отойдите! – крикнул он. – Чтобы в окна не попасть! Не дай бог, разобьете – сами будете стеклить. Что, неясно?

Мы столпились вокруг стола Владилена со своими ключами. Только Кириллов еще стоял за верстаком и водил по ключу напильником.

– Кириллов! – крикнул Владилен. – Быстро закругляйся. Все тебя ждут.

Кириллов отжал тиски, вынул ключ. Все посмотрели на него и заржали. Ключ был кривой, как чертеж от руки.

– Ну, Кира, тебе «два» обеспечено, – сказал Кузьменок.

– Какое там «два»? «Кол». – Стрельченко выхватил ключ у Кириллова. – Можешь сразу его выкинуть в мусорку.

– Отдай ему ключ, – сказал Владилен. – Здесь я решаю, что кому ставить. Быстро отдай ему ключ.

Кириллов забрал ключ у Стрельченко. Владилен поманил его пальцем, взял ключ, подержал в толстых пальцах со шрамами.

– И что это такое, по-твоему? Ключ? Если ты следующий раз не доделаешь его по-человечески, я тебе «единицу» поставлю.

Он взял ручку и вывел в засаленном журнале «тройку с минусом». Минус был длиной почти сантиметр.

Я повесил пакет с тапками и куртку на вешалку, взял номерок – сто девяносто девять. С таким номером хорошо сыграть с кем-нибудь на щелбаны, но сейчас уже никто не играет, надоело. Играли в том году, когда в гардеробе только поставили новые вешалки с номерками. Первое время в гардероб никого не пускали, а номерки выдавали дежурные классы.

Техничка Семеновна водила шваброй по плиткам пола. Рядом стояло ведро с водой. В ведре плавал мусор. У дверей на лестницу стояла толпа. На второй и третий этажи до первого звонка не пускали.

На углу лавки сидел Кузьменок. Он сказал: