Ссора с патриархом - Страница 127
Она радовалась, видя, что он спокоен, что не кричит больше, не мечется. Ей казалось, что наступило улучшение. И она испытывала горечь и удивление всякий раз, когда доктор приходил, осматривал его, качал головой и уходил, пожимая плечами и не отвечая на ее вопрос:
— Ему лучше, правда? Теперь он покорный, как ягненок.
И все же у нее сжималось сердце, когда она видела, как он подолгу рассматривает свои руки, медленно поворачивая их, как притрагивается к кончикам пальцев, словно хочет сосчитать их, не замечая стекающую с губ пену. Она вытирала ее платком и следила за каждым движением его головы, за его взглядом, стараясь отыскать в нем хоть малейший проблеск сознания, и все повторяла:
— Это я! Агриппина Сольмо! Не узнаете меня, ваша милость? Я нарочно приехала сюда! Я больше не уйду отсюда!..
Потом, услышав, что он пытается что-то сказать, она опускалась перед ним на колени, брала его за руки, шарившие по одежде, и пыталась обратить на себя взгляд его казавшихся мертвыми глаз.
— Это я! Агриппина Сольмо!.. Ну, постарайтесь, ваша милость! Вспомните! Вспомните!.. Посмотрите мне в лицо!
Она приподнимала его голову за подбородок, на котором уже выросла колючая, щетинистая борода, убирала со лба волосы, падавшие на глаза, потому что голова его, точно отяжелевшая от болезни мозга, все время была опущена, и в конце концов, вскочив в порыве отчаяния, закрывала лицо руками и говорила:
— Что за наказание, господи! Что за наказание!
Она имела в виду и себя, словно большая часть вины ложилась на нее, раз маркиз убил Рокко Кришоне.
Титта приходил время от времени, чтобы составить ей компанию.
— Вы не видели его в первые дни. Он ни на минуту не затихал! Я трое суток не смыкал глаз! На него страшно было смотреть.
— А маркиза? Как же она могла оставить его?
— Благодарите бога!.. Будь она тут, вас бы здесь не было…
Он рассматривал ее. Она по-прежнему была красива, красивее маркизы: высокая, стройная, с тонким, белым, как молоко, лицом, черными глазами, черными, как вороново крыло, волосами. И в разговоре о ней с мастро Вито Титта сказал, что, по его мнению, свое первое безумство маркиз совершил, когда отдал ее в жены Рокко, который не заслуживал этого.
— Знаете, какой между ними был уговор? Он не должен был даже пальцем прикоснуться к ней… Поэтому маркиз и убил его.
— Что ж, он сам поднес запал к пороховой бочке… А вы как бы поступили?
— Барская прихоть!.. Нам с вами и в голову бы не пришло выставлять такое условие. И вот пострадал ни в чем не повинный человек! Маркиза не знает, что Сольмо здесь. Иначе явилась бы сюда выцарапать ей глаза. Мария говорила, что слышала, как она сказала матери: «Не могу простить его! Он убийцей стал из-за этой женщины!» И ушла от него.
— Муж всегда муж! Тем более в таком состоянии!
— Говорят, она отказалась от приданого через нотариуса… Маркиз отписал ей Поджогранде.
— Через нотариуса?
— Вы верите этому? Я бы хотел, однако, знать, кто здесь будет хозяином и кто позаботится о моих делах.
Дядя дон Тиндаро и кавалер Пергола приходили три-четыре раза в день вместе с доктором Ла Грека.
— Ах, доктор! Он совсем не хочет есть! Стискивает зубы, отворачивается. Как быть?
— Ну вот и приехали!..
Больше доктор ничего не сказал. И Агриппина Сольмо, понявшая смысл этих слов, упала на стул и, схватившись за голову, зарыдала:
— Жизнь моя! Жизнь моя!
Безутешная нежность этих слов не тронула старого дядю маркиза. Он подошел к ней и, взяв за руку, вежливо, но строго сказал:
— Вы должны понять: вам больше нельзя оставаться тут. Мастро Вито, позаботьтесь… Бедняжка!
Она уклонилась от него и бросилась к маркизу, чтобы целовать и целовать его почти безжизненные руки, которые убили из ревности к ней. И казалось, она хотела оставить тут всю свою душу, исполненную благодарности и гордости за то, что до такой степени была любима маркизом Роккавердина.
— Жизнь! Жизнь моя!
И она дала мастро Вито увести себя, не сопротивляясь, смиренная и покорная, какой была всегда. Она и сама понимала, что не может больше оставаться здесь, потому что так угодно ее судьбе!
ПОРТРЕТ ДУХОВЕНСТВА
(Вместо послесловия)
Взаимоотношения церкви и государства в Италии — сложная многоаспектная проблема, Церковь всегда занимала в этой стране особое положение, а католицизм играл важную роль в общественной и политической жизни. Папа был не только главой католической церкви, в его подчинении находилась папская область с Римом, в которой он осуществлял функции также и светского правителя. На протяжении всей истории католической церкви папы выступали на стороне реакционных сил, враждебных прогрессу.
Еще в эпоху средневековья, когда велась упорная борьба между императорской и папской властью, папы претендовали на подчинение светской власти духовной. Средневековые доктрины «отцов церкви» обосновывали притязания пап на высшее управление государством. Опираясь на католическое учение о «двух реальностях», которое считало земную реальность лишь слабым отражением небесной, церковь стремилась к духовной и культурной гегемонии.
Церковная идеология, будучи господствующей в средневековом обществе, получила воплощение в аллегорическом, мистическом восприятии действительности в искусстве того времени. Однако наряду с официальной культурой, проникнутой духом иерархической сословности, существовала народная культура средних веков, которая отрицала и высмеивала эти условности. Народные празднества часто пародировали церковный культ и обряды, а присущее народной культуре критическое начало отражалось в городской литературе XIII века в коротких стихотворных рассказах — фаблио, шванки, высмеивавших пороки духовенства.
Критицизм народной культуры средних веков получил более полное развитие в культуре Возрождения XIV–XVI веков с ее жизнеутверждающим пафосом и верой в силы и возможности свободной человеческой личности. Ренессансный критицизм, связанный с географическими открытиями и развитием научного знания, стремился проникнуть во все стороны жизни, понять подлинный смысл вещей, не искаженный схоластическими толкованиями «отцов церкви». Метод критического изучения источников переносился и на священное писание, делались первые переводы Библии на национальные языки, например на французский и немецкий.
Писатели Возрождения, оставаясь в массе своей верующими людьми, тем не менее подвергали осмеянию пороки папской курии и духовенства. Под пером Джованни Боккаччо и его последователей родился жанр ренессансной новеллы, которая продолжила традицию непочтительного отношения к служителям культа, характерную для народной средневековой литературы. Боккаччо пошел дальше — он сделал монаха комической фигурой, превратив его в мишень для насмешек и сатирических выпадов. Автор прославленного «Декамерона» не только обличал пороки духовенства, но и восстал против аскетической морали средневековья, которая требовала от верующих умерщвления плоти и отказа от земных радостей. Антиклерикальные новеллы «Декамерона» создали прочную традицию осмеяния представителей культа в итальянской литературе Возрождения и последующими поколениями воспринимались как антирелигиозные. Именно к «Декамерону», как к чуду искусства Возрождения, будут обращаться писатели другой исторической эпохи — XIX века, называя его праотцем итальянского реалистического романа и повести.
Процессы рефеодализации и контрреформации, захватившие Италию в XVI–XVII веках, затормозили развитие прогрессивной мысли. За вольнодумство и приверженность учению Коперника был сожжен на костре Джордано Бруно, осужден Галилео Галилей, до конца своих дней остававшийся узником инквизиции, Однако передовые мыслители Италии не сложили оружия. В своих произведениях они выступали против феодально-католической реакции и обличали церковников и папство.