Ссора с патриархом - Страница 124

Он был бледен, глаза смотрели мрачно, и казалось, он не видит ничего, даже когда пристально глядит в одну точку, на какой-нибудь предмет или кому-нибудь в лицо, как в тот момент. Маркиза, встревоженная этими взглядами, не удержалась:

— Вам нехорошо, Антонио?.. Что с вами?

— Это верно, — покорно ответил он, — мне нехорошо… Он не дает покоя! Он не хочет, чтобы мне было хорошо!..

— Кто? Кто не хочет?

— А! Никто, никто!.. Этот гвоздь вот тут!

И он с раздражением попытался вырвать гвоздь, который — он это чувствовал! — был вбит в его голову.

— Лягте в постель… Покой вам пойдет на пользу, — сказала маркиза.

— Пойдем в постель, пойдем в постель… И вы тоже идите в постель.

И после того как вопреки обыкновению позволил маркизе помочь ему раздеться, он забился в угол кровати, поджал колени, почти свернувшись калачиком, и прикрыл глаза руками. Казалось, он сразу же уснул. Маркиза некоторое время смотрела на него, и сердце ее разрывалось от печального предчувствия тяжелой болезни. Опасаясь, что разбудит его, если ляжет в постель, она села в стоявшее рядом кресло и стала ждать. Она молча молилась, вздрагивая всякий раз, когда маркиз бормотал во сне что-то непонятное. Когда же сон его стал спокойнее, она вышла из спальни и приказала Титте вызвать наутро врача, а также предупредить синьору Муньос.

— Хозяин заболел? — спросил Титта.

— Ему немного нездоровится… Так и скажите маме.

Отправив Марию спать, она поспешила в спальню.

— Нет, нет!.. Не пускайте его!.. Заприте как следует дверь! — бормотал маркиз. — Подойдите сюда, к постели, тогда он не сможет держать пальцами мои веки, чтобы не давать мне спать… Вам он не сделает зла… Это же не вы!..

Голос его дрожал, глаза были широко раскрыты, руки шарили, будто что-то искали. Он метался под одеялами, приподнимая голову, испуганно, с подозрением оглядывал комнату, всматриваясь в лицо маркизе, словно хотел о чем-то спросить ее и не решался.

Она не знала, что ему сказать, немного напуганная произносимыми в бреду словами, которые маркиз повторял снова и снова. Она поправляла одеяла, стараясь остановить нелепые, нервозные движения, которыми он сопровождал слова.

— Он ушел! Он приходит и уходит… Дон Аквиланте должен прогнать его!..

— Я скажу ему… Он прогонит, — поддакивала маркиза, чтобы успокоить его.

Он замолчал и перестал оглядываться кругом, а потом настороженно, шепотом продолжал:

— Никто не видел меня… При таком-то ветре!.. Ни души не было на улицах… И кроме того… у исповедника рот на замке… Так ведь?

— Несомненно.

— К тому же… мертвые не говорят… Так ведь? Он был весь желтый в гробу, глаза его были закрыты, рот закрыт, руки скрещены. Как его звали?.. А! Дон Сильвио…

Что означал этот разговор? Маркиза не понимала, что за ним скрывается. Однако он позволял ей догадываться о чем-то печальном и мрачном, и, побуждаемая тягостным любопытством, она хотела развеять неведение.

Но маркиз то умолкал, то снова бормотал слова, лишенные для нее всякого смысла:

— Да, они поклялись?.. Почему поклялись? Хотели посмеяться надо мной?

Он снова забеспокоился, заметался, стал сбрасывать одеяла. Грязное ругательство вырвалось у него. Оно не могло быть обращено к ней. Он повторил его еще яростнее, словно бросал в лицо какой-то находившейся далеко женщине. Это было ясно по выражению его лица и движению. У маркизы сжалось сердце. Мысль о колдовстве, напугавшая ее в тот день, когда принесли корзину и письмо от Сольмо, теперь снова пришла ей в голову и привела в ужас. Может быть, это был уже результат колдовства?

А когда маркиз, вскочив с постели, принялся поспешно одеваться, она в испуге закричала, стала звать: «Мария! Титта!» Она открыла дверь и принялась звать еще громче, пока не убедилась, что ее услышали, а потом, преодолевая страх, который ей внушали действия маркиза, попыталась помешать ему одеться.

— Антонио! Маркиз! — умоляла она, хватая его за руки и не обращая внимания на то, что он грубо отталкивал ее.

На помощь хозяйке прибежали полураздетые Мария и Титта. Но маркиз, выпрямившись, сжав губы, нахмурившись, все энергичнее пресекал их попытки удержать его.

— Он бредит… У него жар… — объяснила маркиза.

Маркиз рывком отбросил Марию на постель, и Титта, оглушенный его резким ударом наотмашь, не решался больше подойти к нему.

— Антонио! Антонио!.. Ради бога! — молила маркиза.

Он смотрел на нее, застегивая жилет, и видно было, что не узнает. Надев сюртук, он тут же сильно оттолкнул маркизу и вышел из комнаты, отшвырнув к стене Титту, который попытался остановить его.

— О боже! Что делать? Куда он?.. Позовите людей! Титта, позовите людей!

В полном смятении они не знали, где искать его. Впереди бежал Титта с лампой в руке, за ним маркиза и Мария, которая только и могла что повторять: «О пресвятая богородица!»

— Позовите людей, Титта! — настаивала маркиза.

Увидев, что дверь прихожей открыта, тот выглянул на лестничную площадку…

— Он взял ружье! О мадонна! — воскликнул Титта. — Он выходит на улицу!

И все трое выбежали вслед за ним, почти не осознавая, что делают. С ружьем на плече маркиз торопливо спустился по улице, не обращая внимания на крики маркизы и Титты.

— Я один пойду… — сказал Титта. — Ваша милость, вернитесь домой… Вот и люди!

Трое крестьян прибежали на крики: «Жар!.. Бред!.. Догоните его!.. Остановите!»

У Каппеллетты, обессилев от бега, маркиза разрыдалась и упала на руки Марии. Они не могли поспеть за ним.

Некоторое время маркиза слышала голос Титты: «Синьор маркиз! Ваша светлость!» — и топот бегущих вместе с ним крестьян. Потом до нее доносились только скрип телеги, медленно поднимавшейся по дороге, и лай собаки.

Наутро весь Раббато уже знал о внезапном сумасшествии маркиза.

— Как же так? Как же так?

Дядя дон Тиндаро последним узнал о случившемся. Никто не позаботился сообщить ему. Его останавливали на улице и расспрашивали о подробностях — ведь столько всего болтали! — и удивлялись, когда кавалер уверял, что ничего не знает и спешит как раз для того, чтобы убедиться, — это казалось ему невероятным, ведь маркиз, его племянник, такой уравновешенный человек! — бредит ли он в лихорадке или это и в самом деле сумасшествие. На площади святого Исидоро его встретил нотариус Мацца:

— Так это верно? Какое несчастье!

— Я знаю об этом еще меньше вас. Я живу, так сказать, на другом полюсе. Хочу сначала увидеть его своими глазами.

— Он хотел убить маркизу…

— Ну, это уж слишком!..

— Он принял ее за Сольмо… Вспыхнул огонь, что скрывался под пеплом.

— Да бросьте! Каноник Чиполла придумал еще большую глупость: «Виноват дон Аквиланте, это он задурил маркизу голову своим спиритизмом, вызывая Рокко Кришоне!»

— А что, может быть, и так, кавалер! Очень может быть! Действительно, маркиз как будто признается в том, что убил его…

— В бреду — а я уверен, что у него сильный жар, — нередко всякую чушь говорят!

— Дай-то бог, дорогой кавалер!.. Только крестьяне, которые вместе с кучером Титтой догнали его на дороге в Марджителло…

— На дороге в Марджителло?

— Ну да! Он убежал из дома с ружьем… Так вы вообще ничего не знаете! И там, подбежав к изгороди из кактусов, выстрелил прямо туда, где был убит Рокко Кришоне, и закричал: «Собака! Предатель! Ты же поклялся! Собака! Предатель!» Чудо еще, что на этот раз он не убил Титту! Им пришлось закутать его, они сняли с себя куртки — больше ничего под рукой не оказалось, чтобы он не ушибся. Спиритизм? Очень может быть!.. Вот увидите, дон Аквиланте тоже сойдет с ума!

— Прямо как во сне!

— Бедная маркиза! И года не длилось ее счастье!

Им пришлось долго стучать, прежде чем открыли дверь, которая была заперта, чтобы толпа любопытных не ворвалась в дом.

— Но как же так! Как же так! — повторял дон Тиндаро в гостиной, где маркиза в третий раз упала в обморок именно в тот момент, когда он вошел туда вместе с нотариусом.