Спящая красавица - Страница 35

Когда он отступил в сторону, давая мне пройти, я заметил, что его гигантская голова в основном состояла из шевелюры и бороды. Из этих зарослей на меня смотрели глаза лесного обитателя — темные, чуткие и слегка встревоженные.

— Извините, что не дождался вас тогда. Но я действительно не мог. А теперь, раз уж приехали, входите.

Я проследовал за ним через комнату для пациентов в кабинет. Он закрыл дверь и, опершись на нее, поглядел на меня с каким-то подозрением. В его бороде была седина, но глаза смотрели по-молодому. Вскоре взгляд его заметно смягчился.

— Вы, по-моему, сильно устали.

Это прозвучало скорее как выражение сочувствия, нежели вердикт врача. Но так или иначе, я вдруг понял, как он прав. Усталость накатывала волнами, омывая тело, ударяя в голову.

— За последние двадцать четыре часа я много где побывал. Но в результате оказался нигде.

— Это место, по-вашему, называется нигде? — сверкнул он белозубой улыбкой. — Присаживайтесь, мистер Арчер, дайте отдых ногам.

Я подождал, пока он не запер дверь и не перешел к другому концу стола. На столе стоял его черный медицинский чемоданчик, а также фотография женщины с глазами, напоминавшими его собственные. Он протянул руку и положил фотографию лицом вниз, словно не желая, чтоб эта женщина нас слушала. Я спросил:

— Неотложный случай — это Гарольд Шерри?

— Я бы не хотел это обсуждать.

— Значит, это Гарольд.

— Вы делаете необоснованные и поспешные выводы.

— Тогда скажите, у кого вы были?

Он наклонился через стол и заговорил с необычным жаром:

— Я лично несу ответственность за моих пациентов. Вы не имеете права допрашивать меня.

— Если вы считаете это допросом, то...

— Не надо угрожать мне, мистер Арчер, — повысил он голос. — Мне и раньше пытались угрожать, и, смею вас уверить, ничего хорошего из этого не вышло.

— Я и в мыслях не держал угрожать вам. Но мне кажется, вас вовлекли в ситуацию, смысл которой вам не очень понятен.

Его настроение мгновенно изменилось.

— В этом я не вижу ничего необычного. Такова моя жизнь.

— Я и сам, признаться, многого тут не понимаю. Я подозреваю, что произошло тяжкое преступление, может быть, не одно. Вчера вечером исчезла молодая замужняя женщина, Лорел Рассо. Сегодня днем Гарольд Шерри получил за нее выкуп в сто тысяч долларов. В то же время он выстрелил в отца Лорел, который, в свою очередь, выстрелил в него. Они оба ранены, а Лорел так и не обнаружена.

Он слушал мой рассказ, и лицо его менялось, словно он сам участвовал в событиях. Брокау оказался очень впечатлительным человеком, пожалуй, даже слишком чувствительным для своей профессии. Возможно, он и бороду отпустил, чтобы прятать свои чувства.

— Вы видели Гарольда сегодня вечером? Вы отдаете себе отчет в важности моего вопроса?

— Вполне. Вы называете себя частным детективом, но все равно вы из тех, кого мои пациенты именуют легавыми. Вы добровольный представитель репрессивного общества, и ваша задача хватать людей и бросать их за решетку.

— Это, по-вашему, моя единственная задача в жизни?

— Похоже на то.

Стрела попала в цель. Я пытаюсь вести себя как нейтрал на ничейной земле между законом и беззаконием. Но когда начинается стрельба, я четко понимаю, на чьей я стороне. Слова Брокау, превратившие нас в антагонистов, заставили меня снова почувствовать себя тем человеком, что двадцать лет тянул лямку в полиции Лонг-Бича.

— Как вы предлагаете поступать с преступниками, доктор?

— Лечить их. Но ваше словечко «преступники» очень спорно. Я хочу лечить их, чтобы они не превратились в настоящих преступников. Потому-то я и открыл здесь приемную.

— Вы сами из Лонг-Бича:

— Увы.

— Я тоже. — Я был рад, что у нас нашлось с ним что-то общее. — В мое время это было неплохое местечко, — сказал я, чувствуя, до чего фальшиво прозвучали мои слова.

— Сейчас тут хорошего мало. Половина заболеваний, с которыми мне приходится иметь дело, связаны с наркотиками. Очень много венерических. И психических.

— У Гарольда не в порядке с психикой?

Он метнул на меня взгляд:

— Почему вы так подумали?

— Я немного знаю его биографию. Сегодня я говорил с его матерью.

— Я не имел такой чести. Собственно, я и Гарольда видел не так уж много. Четыре — пять раз. Пять.

— Включая сегодняшний?

— Вы очень настойчивы. Но я воспользуюсь правом молчать.

— Не знаю, откуда у вас это право?

— Гарольд Шерри — мой пациент.

— Я вполне понимаю вашу заботу о нем, — сказал я. — Но мне трудно понять ваше безразличие к похищенной им женщине.

— Она не похищена. Я ее видел.

— Сегодня?

Он безнадежно махнул левой рукой.

— Да, сегодня.

— Где?

— В мотеле.

— С Гарольдом?

Он кивнул своей косматой головой:

— Она была там по доброй воле.

— Опишите ее, доктор.

— Брюнетка, вполне приятной наружности, довольно высокая: пять футов шесть дюймов. Около тридцати лет.

— Вы с ней говорили?

— Толком нет. Она держалась в тени.

— Тогда с чего вы решили, что она находится там по своей доброй воле?

— По тому, как она себя вела, по отношению к Гарольду. С большой теплотой. Она думала не о себе, а о нем.

— Гарольд ранен серьезно?

Брокау втянул голову в плечи.

— Вы ставите меня в невозможное положение, мистер Арчер. Вы не успокоитесь, пока я не отведу вас к Гарольду. Но я решительно отказываюсь это сделать. Пациенты — моя главная ответственность.

— Если Гарольд ранен серьезно, вы оказываете ему медвежью услугу.

Его глаза сузились и потемнели.

— Я профессионал. Вы не имеете права так со мной разговаривать.

— Тогда говорите вы, доктор.

— Мне вам нечего сказать.

Мы сидели в молчании. Я смотрел на дипломы в рамках, развешанные по стенам. Он учился в хороших институтах, стажировался в классных больницах, причем сравнительно недавно. Судя по датам на дипломах, Брокау не было и сорока. Он встал, оттолкнув стул.

— Если вы меня извините... Я сегодня еще не ел.

— Поешьте, — сказал я, продолжая сидеть. — Надеюсь, покойник не испортит вам аппетита.

— Какой покойник? При чем тут покойник? У Гарольда не такая уж серьезная рана.

Но Брокау заволновался. Лицо его побледнело и даже как-то пожелтело. Я сказал:

— Вы должны докладывать полиции, если к вам обращаются с огнестрельным ранением.

— Полиции, но не вам.

— Думаете, полицейские отнесутся к Гарольду с большим пониманием, чем я? Его просто пристрелят на месте, вот и все. И вы это прекрасно знаете.

Брокау покачал головой.

— Это будет трагедия, самая настоящая трагедия. Он не виноват в случившемся.

— Психологически не виноват или морально?

— Одно из двух. А может, и то и другое. Готов побиться об заклад, что Гарольд не совершал тяжкого преступления...

— Не проспорили бы, доктор... Дело далеко не в том, добровольно или нет пошла с ним Лорел. Он стрелял в ее отца и взял деньги.

— Откуда вы знаете?

— Я был там. Все это, по сути дела, произошло на моих глазах. Вы не совсем удачно выбрали пациента, чтобы ставить на карту вашу профессиональную репутацию.

— Не я выбираю пациентов, а они меня.

Брокау явно защищался. Он утратил былую самоуверенность. Мне было немного стыдно, как я с ним обошелся, но нужно было во что бы то ни стало выйти на Гарольда.

— Вы сказали о покойнике, — услышал я голос Брокау. — Но отец девушки ведь не умер?

— Нет, и, надеюсь, не умрет. Но сегодня утром я вытащил из воды труп. — И я рассказал ему о человеке в твидовом костюме.

Лицо Брокау снова изменилось. Он был явно ошеломлен.

— Значит, этот старик умер?

— Вы знаете его, доктор?

— Гарольд приводил его ко мне вчера. Он хотел, чтобы я полечил его.

— От чего?

— Старик был плох физически и душевно. — У него были следы от ожогов на лице и голове. Похоже, он побывал в катастрофе. У него были все признаки душевной травмы. Он был совершенно лыс и так перепуган, что не мог связать двух слов. Он выглядел целиком зависимым от Гарольда. В нем сочетались полная независимость и отсутствие каких-то теплых чувств — как у человека, долгое время проведшего в клиниках или подобных заведениях.