Спуск к океану (ЛП) - Страница 11

Через несколько секунд Свенсон выскочил из каюты, сопровождаемый слабым ароматом бренди и парой лейтенантов, один из которых сильно шатался. На койке Свенсона остались кубики для игры в кости. Один за другим мичманы вываливали наружу, заполненные вопросами. Кромвель просто показал на верхнюю палубу, выкрикивая им двигаться аккуратно и встать там во главе людей, которыми они командовали.

Остановившись у своей собственной каюты, он толкнул дверь, наклонился и пихнул своего спящего соседа, Шона О’Дональда. — Давай, ирландец, нас ждут наверху.

Шон перекатился, сел спросонья на койке и потер глаза. — Чего? Который час?

— Шевелись!

Ричард метнулся обратно сквозь дверь и присоединился к спешащим людям, с трудом пробивающимся по сходням. Со стороны он слышал шипение труб, эхом катящееся по коридору. Экипаж просыпался.

Это всегда восхищало его, как корабль в одно мгновение мог быть таким тихим, а в следующее мог твориться сущий кавардак, затем в течение нескольких минут бедлам уступает место упорядоченной, дисциплинированной тишине, когда люди добирались до своих мест по боевому расписанию и принимались за работу.

Хотя он страстно желал оказаться на мостике, чтобы услышать, что Граччи говорит о свечении, Кромвель прошел вперед. Его местом по боевому расписанию являлся единственный разведывательный дирижабль, расположенный на носу. Там их должно было быть две штуки, но несчастный Шон, летя на втором, выломал поплавок при неудачном приземлении. Это было довольно распространенным случаем, особенно когда на море стояло сильное волнение, но это происшествие отняло у них один из двух ценных летательных аппаратов, и обычно бесстрастный Граччи на этот раз был не слишком добр к О’Дональду, когда они, наконец, выловили его из океана.

Взлет самолета-разведчика с крейсера являлся чрезвычайно опасной работой. Полет сам по себе был почти самоубийством, даже не считая взлета с корабля в море, а затем еще нужно пережить посадку.

Запущенный с помощью паровой катапульты, самолет мог разведать местность на расстояние примерно в две сотни миль и вернуться обратно — конечно, только если пилот мог определить путь до корабля. Однако навигация была только началом проблемы. Настоящая сложность заключалась в отсутствии места для приземления.

Ходили разговоры о переделке старого крейсера «Антиетама» в несущий авианосец, срезав у основания мачты и превратив его в исключительно паровой корабль. С голой палубы дирижабли могли не только взлетать, но и приземляться. Один из старых мониторов, на Внутреннем море, даже был переделан, в качестве эксперимента, но за рамки этого ничего не вышло.

Проблема заключалась в том, что без мачт корабль не мог перемещаться на большие расстояния. Только на силовой установке корабль мог отойти всего на тысячу миль от порта, и затем обязан был направиться обратно. В бескрайнем Южном море казалось, что гибридная конструкция из парусов и пара является единственным ответом на расстояние, которое требуется перейти.

Таким образом, после запуска пилот получал наиболее интересную задачу. По возвращении, он должен был привести хрупкое воздушное судно и приземлить его рядом с крейсером, надеясь, что неуклюжие понтоны под ним переживут сотрясение от посадки. Затем крейсер вывалит подъёмник и вытащит самолет-разведчик, который был основан на надежной конструкции аппарата воздушного корпуса, на «Соколе», подкорректированной для нужд флота.

Чаще всего посадка на волнующееся море заканчивалась катастрофой, и было хорошо, если пилота и стрелка выуживали живыми. Даже если они переживали посадку, не редкость когда крыло бывало проломлено или парусиновые водородные емкости в средней части воздушного судна были проколоты, пока их поднимали обратно на борт. Поэтому, в большинстве рейсов, дирижабли отправлялись в воздух только в самых тяжелых обстоятельствах, или же близко от порта, когда самолет мог спокойно стартовать, чтобы доставить депешу.

Граччи действовал более агрессивно, запуская как Шона, так и Ричарда, с тех пор как они пересекли линию, и вчера результатом стало то, что Шон был близок к гибели, и они потеряли самолет.

В темноте Ричард продвигался вперед, шагнув в сторону, когда мимо пронеслись полдюжины матросов из фор-марсовой команды, впрыгивая на такелаж, и карабкаясь наверх в ночь. Странно, он был пилотом, но мысль о свисании в двух сотнях футов на ветру, о необходимости ходить с широко расставленными ногами по рее в темноте, ввергала его в абсолютный ужас. Большинство членов экипажа считали его безумцем, за то, что он летчик. Он же думал, что они выжили из ума, за лазание наверх. Они совершенно не испытывали страха и на спор могли станцевать джигу на вершине самой высокой мачты.

Когда он приблизился к своему дирижаблю, его неотчетливые очертания стали видны в звездном свете Великого Колеса, висящего над головой. Рама была накрыта брезентом, крылья сложены назад. Стартовая команда из четырех человек подошла к нему, доложилась, и через несколько секунд занялась работой. Порой его муштра казалась бесполезными телодвижениями. Канониры, по меньшей мере, систематически палили холостыми, и даже иногда практиковались по реальным целям; выбрасывали за борт пустую бочку, а затем стреляли с расстояния в тысячу ярдов, расчет, чей выстрел оказывался ближе всех к цели, получал дополнительную порцию водки.

Также существовали соревнования между мачтовыми командами на скорость натягивания и развертывания парусов. Даже бригада техников получала удовлетворение от гонки, чтобы довести паровые котлы до полной мощности и, в редких случаях, особенно когда они возвращались в порт и могли потратить драгоценные запасы топлива, они давали волю сдерживаемому пару и вели огромный крейсер самым полным ходом.

Но для людей из команды дирижабля, моряков, занимающихся подготовкой к запуску и ремонтом — Бугарина, Яшима, Джина, и Александровича, муштровка была всегда одной и той же. Стянуть брезентовое покрытие, установить крылья, затем установить топливные форсунки тепловых двигателей, работающих на нагретом воздухе, проверить мощность пара в катапульте, но не открывать трубопровод. Каждый фунт пара был ценен, и наполнение двухсотфутового шланга от котлов было бесполезной тратой энергии, если запуск не планировался. Затем, если был отдан настоящий приказ к старту, вылить пяти галлонные стеклянные бутыли, наполненные серной кислотой в освинцованный чан, содержащий цинковую стружку и ждать пятнадцать минут, пока водород заполняет газовые баллоны в средней части судна.

Два последних шага просто моделировались, и никогда на самом деле не выполнялись, как часть боевой тренировки. Парни были в восторге от активной деятельности за три предыдущих дня, но авария подкосила их энтузиазм и сегодня они ожидали еще одну безрезультативную тренировку.

Алексей прибыл первым. Он всегда был энтузиастом, и Ричард уже знал, что тот скажет в приветствие.

— Отлично, сир, возможно на этот раз мы полетим!

Семья Алексея жила в огромных лесах к северу от Суздаля, и, несмотря на присоединение к Республике более двадцати лет назад, он вырос, привычный к старообразной манере разговора.

— Может быть, Алексей, что-то происходит.

— Что, сир?

Кромвель указал на юго-восток, и Алексей, со своим кошачьим зрением, немедленно обнаружил мерцающую вспышку на горизонте, которую Ричард едва мог различить.

— Ух ты, огонь в море? Возможно в этом случае немного развлечемся.

Бугарин, Яшима и Джин присоединились к ним, судача промеж себя, пока они снимали брезент и пыхтели от усилия, разворачивая крылья вперед. Ричард внимательно проверил, чтобы команда установила запорные пальцы и закрепила двухуровневые крылья на место. Не надлежащим образом установленные пальцы являлись наиболее распространенным случаем аварий. Крылья при старте складывались назад и самолет нырял прямо вниз. Их товарищи печально стояли вокруг катапульты правого борта. Теперь, когда их самолет разбился, им нечего было делать. Команда Кромвеля сровняла их с землей несколькими добродушными насмешками о том, что теперь их призовут на сгребание угля.