Спуск - Страница 1

Владимир Юровицкий

Спуск

Нет человека, который был бы как

остров, сам по себе...

Джон Донн

Он напружинился, готовясь встретить землю, которая наплывала снизу-спереди. Еще раньше, пересекши шестнадцатую опору, он подобрал под правую руку лыжи и палки и левой рукой обхватил штангу, на которой висело кресло. Земля приблизилась. Ноги некоторое время скользили по грязному вытаявшему снегу, затем он перенес на них опору всего тела и резко повел левой рукой взад и вбок, освобождая кресло, и оно, описав дугу вокруг его тела, раскачиваясь и громыхая о стенки ограждения, устремилось, увлекаемое тросом, под натяжной барабан и дальше к верхней посадочной станции, где его уже дожидалась девушка в большом городском пальто с песьим воротником, так не гармонировавшим с этим солнечным и спортивным миром. Он сделал несколько шагов вправо, освобождая место схода, и поднялся по снежной насыпи, что окружала верхнюю станцию подъемника. На ней находилось несколько человек, развязывавших лыжи, заматывавших крепления и просто ожидавших товарищей.

Он сбросил на снег свои черные лыжи и огляделся. Слава и немного вверху как круглый пожарный бассейн выглядывало приземистое здание кафе, в котором, он знал, царствуют Светлана и Наташа и два взъерошенных кота, и в котором стена прямо против входа украшена обломками лыж, а внутри сидят туристы, вытянув ноги к окну и потягивают густое черное кофе, сваренное не в кофеварке, которая уже три года стоит поломанная, блистая своим никелем, но кофе все равно вкусное, и туристы медленно его прихлебывают, и смотрят по направлению своих ног через окно на белое двугорбие Эльбруса, и он еще зайдет, и тоже выпьет черного кофе, и поболтает со Светой и Наташей о местных и московских новостях, и о их сонных котах, но сейчас ему хотелось хорошо осмотреться, и хотя он знал этот вид, и знал, что вряд ли какие могли произойти изменения за такой неисторический период как один год, но он чисто вспоминал этот вид в Москве, и это был его первый подъем, а затем предстоит еще много подъемов за пятнадцать долго ожиданных дней, и потом он уже не будет смотреть вокруг, а будет сразу бросаться вниз, но это его первый подъем, и он хотел в полной мере вдохнуть первые впечатления после долгой весны, лета и осени.

Он перевел взгляд по направлению невидимых траекторий внимания, истекавших из кафе, и обласкал взглядом белые и чистые вершины Эльбруса. Лишь внизу, в районе приюта одиннадцати, видны были обнажения скал. Отсюда они выглядели как ряд черных точек. Он скользнул вниз в долину, которая начиналась от Азау, дальше или маленькие домики и среди них рифленые параллелепипеды гостиниц. Долина поросла елью и спускалась вниз по течению Баксана и уходила вправо. Взгляд, вытягиваясь от уходящего вниз ущелья, процарапал находившуюся перед ним часть трассы, на которой двигались и неподвижничали точки лыжников и резко оборвался... и прошел сквозь него, назад, и очертил дендритоподобную структуру Донгузаруна, невидимую отсюда за перегибом склона, но он уже успел насладиться ею, когда ехал на подъемнике. Все было по-прежнему, и все было хорошо. И над всем этим знакомым и любимым великолепием царствовало Солнце, и царствовал снег - две химически чистые субстанции, наполнявшие сердце восторгом и кровь ультрафиолетом.

Будем как Солнцеоно молодое, нежно ласкать огненные цветы, воздух прозрачный и все золотое. Счастлив ты? будь же счастливее вдвое... - начали вздыматься стихи, но он оборвал их и стал возиться с креплением. Пока он завязывал свои старые вытянувшиеся ремни, мимо проскочило несколько знакомых ребят, вставших раньше его и делавших уже по второму и третьему спуску. Все они кричали - Привет! - и - Как дела? - и он всем отвечал - Хорошо! - и тоже спрашивал - Как дела? - но они отвечали не так дружно, некоторые говорили Ничего - и он подумал, что это уж их дело, если им не так хорошо, ему лично очень и очень даже хорошо, и это слово, ласковое и мягкое, как бы обволакивало его и заставляло поминутно улыбаться и искать ласк солнца, подставляя под него свое лицо.

Защелкнув скобы, он выпрямился и попытался покрутить ногами в ботинках, проверяя, не слишком ли слабо затянуты маркера. Слабые маркера - тоже мало радости. Если уж на солидной скорости вылетит лыжа, то перелом получить не хуже, чем от перетянутых маркеров. Он знал, что никогда не застрахован от переломов, но в этом знании, как он полагал, и лежит один из секретов прелести этого занятия, чтобы дойти до грани перелома, чуть-чуть его перейти, закрепиться и еще немного отодвинуть эту грань перелома и грань страха.

Осторожно соскальзывая, он спустился немного вниз, потому что начинать с самого начала он с первого раза не решился - сверху было очень узко и торчали камни.

Теперь перед и под ним лежала верхняя и наиболее приятная часть трассы, которая шла широкой и пологой другой вокруг гряды лежавших впереди камней. Он оттолкнулся.

Так, спокойно, - говорил он себе. - Скорость не набирай. Положение корпуса. Палочки. Все хорошо. Приготовься. Левую руку вперед. Укол - бросок вперед. Так, так, не спеши. Не цепляйся за землю, побудь в невесомости. А теперь плавно на канты...

Первый поворот прошел не плохо, ноги не слишком сильно развело. Теперь он повел лыжи немного круче к склону, сделал еще один и еще один поворот.

Ничего, ничего, неплохо. Теперь заложим пологую дугу. - Скорость возросла. Длинным виражом он стал обходить группу тренирующихся туристов новичков. Они были по пояс голые, и штаны у них были залеплены густой коркой снега от бесконечных падений, и все они усердно тянули лица к солнцу. Он пролетел рядом с кучей лежащей одежды и по неразборчивым крикам, несшимся сзади, понял, что засыпал ее снегом из-под лыж.

Скорость росла. По тому, как ветер разбивал о его лицо плотные комки воздуха, он почувствовал, что находится где-то в районе шестидесяти. Отлично! Отлично! - Ощутил он вопль, и этот крик, казалось, шел не из головы, а простонало все его уверенно расположившееся и свободное тело. Верхним краем глаз, скорее даже век, он почувствовал, что на него смотрят люди, едущие на подъемнике, под которым он проезжал, и он чувствовал, что с их точки зрения он выглядит сейчас совсем неплохо в красном свитере, и синем эластике, и с черными тонкими палочками, которые он выторговывал здесь же два года назад у поляка. Поляк был ужасным Торгашом, он что-то вопил, прыгал на лапах, очевидно убеждая его, какие это хорошие и порочные палки, вращал их в руках, показывая, что они хороши со всех сторон, и он купил их, и они были действительно хорошие, упругие и тонкие, и он любил их.