Спроси у Ясеня - Страница 21

Бывшие подельники и конкуренты, увидев до боли знакомую фамилию на первых полосах крупнейших газет, должны были проникнуться священным трепетом или животным страхом перед могуществом Хозяина. Интерполовцы и прочая полицейская шелупонь, естественно, уже смекнули, что им до Базотти теперь не дотянуться. Спецслужбы всех стран по определению должны уважать учредителя Фонда Би-Би-Эс. А остальные… Остальные ничего не знают о прошлом Базотти. Узнают по слухам, по скандальным публикациям, а это лишь добавляет дутой славы в массах и грозного авторитета у посвященных.

Шли годы, сменялись президенты и правительства, где мирным, а где и не очень мирным путем, начинались и заканчивались войны, перекраивалась помаленьку политическая карта мира, мигрировали народы, делались эпохальные открытия, неуклонно возрастал жизненный уровень, осваивался космос – людьми и глобальными ракетами – медленно но верно гибла природа, американцы испытывали новейшее химическое оружие на вьетнамцах, а русские как всегда издевались над своими: плодили уродов в районе Семипалатинского ядерного полигона, жгли в адском пламени неудачных запусков обслуживающий персонал Байконура, пытали инакомыслящих в Казанской спецпсихушке и принудительно кормили всемирно известного академика в Горьком. Весь мир куда-то стремительно катился, сходя с ума, изламываясь, взрываясь, трескаясь по всем швам, меняясь с непривычной ошеломляющей быстротой. И только Фернандо Базотти со своей службой ИКС, со своим пресловутым Фондом, оставался все тем же – холоден, спокоен и неколебим, как скала, он взирал на кошмар и хаос цивилизации с отрешенностью буддийского монаха. А щупальца его меж тем вытягивались, ветвились и проникали все глубже, глубже, глубже…

Балаш устал от этого процесса. Собственно, он давно отошел от активных дел и был не очень в курсе последних акций службы ИКС. Сам иногда, пользуясь положением, помогал братьям-диссидентам в коммунистических странах и прочим порядочным людям, а в большую политику лезть остерегался. Несколько раз он подкатывал к Базотти с просьбой предотвратить ту или иную войну, тот или иной приход к власти жестокой хунты, но Базотти только отмахивался: "Я же объяснял: нельзя историю по-топорному исправлять. Войну не остановишь, только отодвинешь чуть-чуть, а службу нашу погубим".

Дьордь Балаш умер в конце восьмидесятого. От сердечного приступа. Тяжелый выдался год: Афганистан, Польша…

А в восемьдесят втором, по слухам, Базотти встречался с Андроповым. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию до сих пор не удалось. Фернандо – человек скрытный, и есть вещи, которых он не рассказывает никому. Но важнее другое. В том же восемьдесят втором Базотти познакомился с Малиным, от которого и получил прозвище "Дедушка". Но только это уже совсем другая история.

Вот такой краткий курс истории партии, то бишь спецслужбы Базотти, изложил мне Тополь солнечным утром двадцать первого августа в дороге, по ходу тренировки на спецбазе, во время обеда и после, в перерывах между инструктажом и многократными проверками моих физических возможностей. Уровень мастера по самбо, бросившего активные занятия семь лет назад, оказался, конечно, слабоват, рядом с его блестящим владением кон-фу и двухлетним опытом службы в отдельном батальоне спецназа. Даже разница в годах не выручала. И все-таки Тополь меня похвалил.

– Думаю, – сказал он, – месяца три плотных занятий с тренером, и тебя можно будет отправлять на серьезную операцию. Остальное придет с опытом.

Беда заключалась в том, что на операцию, и притом весьма серьезную, меня отправляли не через три месяца, а прямо нынче же вечером. Они не могли отменить эту операцию и не могли взять никого вместо меня. Это была какая-то очередная подставка. Может быть, очередной психологический тест. Но мне уже было все равно. Для всех родных и друзей я умер. Оставалось умереть для Вербы и Тополя. Что ж, я был готов, хотя и не хотелось.

Ближе к вечеру приехал гример и долго делал что-то с моим лицом и прической. С прической было особенно интересно, потому что под занавес мне хорошенько попрыскали голову из спрэя. Я думал, это лак для волос, а оказалось – зеленая нитрокраска.

– Так страшнее, – загадочно пояснил Тополь на мой недоуменный вопрос.

Потом появился психолог, Кедр – тот самый мужичина из "Жигулей" с большой дороги. Было довольно трудно привыкать к его новой роли. Но я все-таки смирился с тем, что этот боксер-тяжеловес дает мне советы, внимательно выслушал все рекомендации, и даже вполне сносно научился воспроизводить характерные жесты и типичную мимику Сергея Малина. Потом мне подробно объяснили, как управляться с тяжеленным четырехствольным "браунингом", заряженным какой-то усыпляющей химией, и на этом экспресс-подготовка закончилась.

Пора было выдвигаться в район проведения операции. Уже стемнело, и начал накрапывать дождь.

В мокрых после дождя кустах было не то чтобы холодно, а как-то очень неуютно, и когда Кирилл из бригады наружного наблюдения, наконец, позволил нам с Тополем перейти в машину, я облегченно вздохнул.

– Мы только что получили подтверждение, – сказал Кирилл. – Он уже двадцать минут торчит на восемьдесят девятом километре. Похоже, ждет кого-то.

– А может быть, с машиной что, – предположил я.

– У Золтана? – хмыкнул Кирилл. – Вряд ли. Он же не на "Москвиче" ездит.

– На самом деле может быть все что угодно, – раздумчиво проговорил Тополь. – Допустим, он сидит там сейчас и решает, ехать ему сюда или не ехать.

– А если не приедет? – поинтересовался я.

– Не приедет, значит перенесем встречу в другое место. Куда он от нас денется? Но вообще-то у этого парня удивительное чутье на ловушки. Потому и жив до сих пор.

Мы уже сидели в "ниссане", где на заднем сидении, уютно свернувшись, дремала Татьяна.

– Что, поймали? – спросила она, едва приоткрыв глаза.

– Угу, – сказал Тополь. – Восемь комаров и одну чудовищного вида жабу, бородавчатую, как смертный грех.

– А-а-а, – сонно протянула Татьяна.

– Показать? – спросил Тополь.

– Кого?

– Ну, жабу, конечно, комаров-то я уже по щекам размазал.

– Не надо, – сказала Татьяна. – Я их не боюсь.

– А кого ты боишься, Танюшка? – это уже я спросил.

Она призадумалась и ответила как-то очень серьезно:

– На этом свете я боюсь только одного человека – Седого.

– А кто такой Седов?

– А, значит, я тебе еще не рассказывала. Ну, во-первых, он не Седов, а Седой…

– А во-вторых, – перебил Тополь, – он вообще лысый, как коленка. Ребята, о чем вы говорите? Нет на свете никакого Седого. Ерунда это все.

– Вот мы и говорим о ерунде, – поймал я его на слове. – Согласно пункту шесть Инструкции Горбовского для сотрудников Службы ИКС полагается: "Во время выполнения задания разговаривать между собой только о ничего не значащих вещах, шутить, рассказывать анекдоты"!

– Курсант Разгонов! Объявляю вам благодарность за примерное знание уставов. А ты, Вербочка, нарушаешь!

– А я, Тополечек мой, нарушаю, – она зевнула и снова легла.

До меня не совсем дошел смысл этого короткого диалога, и мы помолчали, слушая, как барабанят по крыше "ниссана" капли дождя, срывающиеся с деревьев.

– Тополь, – предложил я, – а давай ты тоже нарушишь?

– В каком смысле?

– Расскажи о себе. Как дошел до жизни такой и вообще выдай краткую биографическую справку. Ну, типа информации к размышлению. Ладно? А то сегодня утром не успел, хоть и обещал. Это будет не слишком серьезный разговор?

– Да ну, что ты! Это будет ужасно смешная история, почти анекдот – обхохочешься. О том, как еврей стал генералом КГБ, молодой перспективный ученый отказался защищать готовую докторскую диссертацию, а освобожденный от армии по состоянию здоровья командовал батальоном спецназа… Короче, слушай.

Вайсберг Леонид Андреевич, 1946 года рождения, уроженец Москвы. Мать – еврейка, отец – юрист. Или наоборот. Потому что оба они евреи и юристы. Отец – член Московской коллегии адвокатов, мать – следователь районной прокуратуры. Сын по стопам родителей не пошел. Здоровье с детства имел слабое, а интеллект выдающийся. Поэтому рано начал заниматься спортом, а в школе учился плохо. Зато поступил в Физтех и с успехом его окончил, несмотря на занятия футболом (первый разряд), боксом (кандидат в мастера) и дзюдо (мастер). Совокупность травм, полученных во всех этих видах, позволяла уже не служить в армии. По жизни такая справка не понадобилась, но родители, панически боявшиеся армии и не понаслышке знавшие изобретательность наших законотворцев, считали, что береженого Бог бережет. В общем освобождение от армии у меня было, но в восемьдесят первом, сам понимаешь, куда я его засунул. Матери уже не было в живых. Отец понимал меня прекрасно. А с женой я развелся. Однако не буду забегать вперед.