Спортсмены - Страница 67
Достижение историческое - по трудности, по силе конкуренции, по значению и уровню. Победа этой четверки имела в летописи нашего конного спорта один прецедент, когда незадолго перед первой мировой войной трое русских офицеров взяли в Лондоне на преодолении препятствий Золотой кубок. Такие победы не бывают серийными, но, если уж вершина покорена, это свидетельствует не только об успехах классной команды, цо о целой традиции, сложившейся и плодотворной. Французы тогда же, в 1959 году, между прочим, писали: «Мы можем отметить громадный прогресс советских всадников. За год до Олим- нийских игр на это стоит обратить внимание». Писали это, как видно, наблюдатели опытные, понимающие, потому что их слова подтвердились: год спустя в Риме на пьедестал почета поднялся советский мастер выездки Сергей Филатов. Потом наши троеборцы (манежная езда, кросс и преодоление препятствий) два года подряд, в Англии и у себя дома, выигрывают чемпионат Европы; феноменальный Анилин в руках мастера-жокея Николая Насибова бьет по обеим сторонам Атлантики крэков10 Старого и Нового Света; потом олимпийские лавры получает Иван Кизимов, Елена Петушкова становится «мисс мира» по конному спорту.
Спросите любого любителя спорта, кто такие Анилин и Пепел, он вам тотчас ответит, хотя, быть может, лошади в жизни своей не видал и не отличит, как это у конников говорится, «хлыста от хвоста». А кто у нас слышал о Борисе Лилове и его Диаграмме, пока не присудили им парижане первый приз за популярность? Между тем, кроме победы в Кубке наций, Лилов был призером в Лейпциге и Аахене, он был ни много ни мало двенадцатикратным чемпионом страны в личном и командном первенстве. Мастером спорта Лилов стал в двадцать пять лет, когда Сергей Филатов был еще разрядником, Иван Кизимов только начинал, а Елена Петушкова, должно быть, и к лошади не подходила. Он достиг звания мастера, а заслуженных мастеров конного спорта в ту пору можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Но в конный спорт тогда как-то не верили. Конники были, конечно, полны энтузиазма. Однако то был энтузиазм секты, немногочисленной, стиснутой со всех сторон новыми условиями и тем более отчаянной в привязанности к предмету своей страсти - к лошадям. «Да разве лошади еще существуют?» - спрашивали между тем вовсе не враги конного спорта, а просто люди, искренне убежденные, что это спорт «камерный», «аристократический» и потому обреченный.
Бывает, что целые полосы жизни, а может быть, даже истории окрашиваются в некий один цвет и тон. Вспоминаешь, и кажется, будто все происходило при одинаковой погоде. Вот над конным спортом в ту пору, когда брал барьеры Борис Лилов, непрерывно шел дождь. Не ливень и не гроза, а сеял ровный серенький дождичек. Так получалось: на ипподром придешь, и обязательно дождь. Не надо это понимать буквально. Бывало и солнце. Но так уж получалось, так все совпадало, так выглядело, такая тогда у конников погода была. Тучки, небо серое, лужицы - моросит. По лужам и по грязи кони - копытами, и звук получается тоже характерный, чавкающий, или, вернее, хлюпающий.
Кругом - город. На тренировочном кругу, где носятся лошади, всегда пахнет травой, пылью, природой. А совсем рядом, за забором, - камень, трубы, дымы. Блестящая крыша высокого здания вдали отражает солнце, скрытое тучами от тех, кто сидит в седле. Там, в городе, и погода вроде другая. Другое время там, в городе!
Без всякой «машины времени» вступивший за врата ипподрома попадал по меньшей мере на сто лет назад: там уцелел, хотя бы и кусочками, прежний конный мир, жизнь этого мира еще существовала за этим забором.
Прежде всего ритуал, что называется «старый порядок». Важно, как журавли, призовые наездники вышагивают через лужи, блестя голенищами сапог. Тут, чтобы в самом деле «хлыст с хвостом» не спутать, надо пояснить: наездник не жокей, а жокей не спортсмен-конник. Держа в руках вожжи, несутся на рысаках в легких двухколесных экипажах, называемых «беговыми качалками», наездники. Притулившись в седле на коротких стременах, «по-обезьяньи», летят жокеи. Через барьеры прыгают и приемы выездки демонстрируют спортсмены - тоже верхом, но приемы не те, что у жокеев, и посадка другая, и другие лошади.
Подобно летчикам-испытателям, наездники и жокеи проверяют образцы, они проводят соревнование лошадей- эталонов. В этих соревнованиях отбираются лучшие кони, которые служат совершенствованию всей природы. У многих любителей спорта перед глазами живая картина - Абсент, выполняющий приемы высшей школы верховой езды под седлом Сергея Филатова. Но хотя этот вороной красавец и был первым в Риме, ведь он даже не мог бы выйти на старт рядовой ипподромной скачки. А если бы в фамильном древе чистокровного скакуна Анилина был бы обнаружен один сомнительный сучок, его бы просто не допустили к участию в скачке на Кубок Европы, который этот скакун-феномен выиграл трижды. Такие высокопородные скакуны немыслимо дороги и уже поэтому использоваться в массовом спорте не могут.
Конный спорт существует для того же, для чего существует всякий спорт, - чтоб человек упражнялся, получал удовольствие, совершенствовал мастерство. Племенное дело и кон'скио испытания совершенствуют саму лошадь. Пожалуй, ни один спорт не имеет такой исчерпывающей и непрерывной хроники, как племенное дело. За плечами у призового наездника или жокея популярность старейшего у нас массового зрелища - бегов и скачек, привлекавших внимание коннозаводчиков, кавалеристов и просто любителей. Среди своих почитателей видели наездники и жокеи таких людей, чьи имена каждый из нас произносит с благоговением. Ипподромный тренинг - занятие наследственное, традиционное, и в некоторых ипподромных династиях и вожжи, и «секреты езды» передаются с рук на руки, из поколения в поколение, буквально веками. Один из таких «мамонтов» говорил: «Всего я достиг. Все могу. В моем деле нет для меня тайн. Вижу я каждую лошадь, не говоря уже о людях, насквозь...»
Так что пусть хмурилась над ипподромом погода, сапоги все равно сияли. Наездники шагают с осторожностью, чтобы блеск не замутить. Да и спешить им совершенно некуда, все у них под рукой, вся жизнь их тут - от квартиры на Беговой улице до конюшни на Скаковом поле. И многие из них верили, что человек, посвятивший свою жизнь лошадям, только так и может существовать. «Мамонты» были полны сознания своего исторического величия.
Вот другая картина из тех же времен: идет мартовский снег пополам с дождем, идет зимнее первенство по конному спорту. У дверей манежа толпа, потому что мест для зрителей в манеже, собственно, нет, и лишь избранные счастливцы могут смотреть соревнования. Толпа стоит и страждет. Афиш накануне не было, объявлений по радио тоже не было никаких, как, впрочем, на другой день не было и результатов в газетах: так, словно этого всего вообще не было. Мираж какой-то! Но энтузиасты собрались и стоят. Остается лишь в мечтах рисовать, что совершается там, за дверьми манежа.
Вдруг сквозь толпу проходит... нет, является фигура, даже видение. Одна только рукоятка хлыста, которую сжимает этот человек рукой своей в перчатке, чего стоит! А шпоры, а бриджи-брюки для верховой езды, подбитые кожей...
Фигура движется сквозь толпу, приближается к двери, рука с хлыстом поднимается и стучит в доски. Там, с той стороны двери, должно быть, спрашивают: «Что нужно?» Потому что джентльмен отвечает, и отвечает голосом, который так согласуется и со звоном шпор, и со скрипом кожи: «Это я, откройте!»
И двери отворяются, выпуская на улицу клубы пара, в которых исчезает этот маг и волшебник, словно граф Калиостро, унесенный высшими силами.
Впрочем, воспоминаниям верить трудно. И фотографии плохо помогают. Они только, пожалуй, путаницу вносят, приводя нас в полное противоречие с собственной памятью: сохранила память одно, а фотографии показывают... Неужели этот худощавый молодой человек и есть тот самый немыслимый «граф Калиостро»? А этот, неужели этот мальчишка - Борис Лилов. Ведь эти есенинские вихры казались тогда чем-то вроде нимба над головой великого маэстро.