Спор на жизнь (СИ) - Страница 9
— Даже и не думал. Все твои мысли читаются на твоем лице, принцесса. Чуть меньше удивления, чуть меньше любопытства, и, возможно, мне придется залезть в твою прекрасную головку, а пока я могу читать тебя как раскрытую книгу.
Анна раздосадовано сглотнула, но все же предпочла не отвечать.
— Завтра состоится маскарадный бал, я все еще надеюсь, что ты дашь свое добровольное согласие… — как бы между прочим заметил он.
— И не надейся, — возразила принцесса, даже не удостоив его взглядом.
— Что ж, а в принципе, твое согласие мне ни к чему, — бросил он и направился к выходу. — Ах да, забыл сказать: не пренебрегай моим гостеприимством. Дворец охраняют, что до остального: горячая ванна, еда, одежда, — все, что пожелаешь…
С этими словами он вышел из комнаты, оставив девушку наедине со своими мыслями. Ванна оказалась как нельзя кстати, жаль только вода остыла, пока она изучала свою комнату. Сбросив с себя одежду, девушка погрузилась в приятную прохладу. Вода расслабила уставшее тело, а душистое мыло стало прекрасным оружием против смрада подземелья, поэтому Анна с удовольствием отдалась этой процедуре. Но усталость все же брала свое, поэтому, наскоро подкрепившись сыром и холодным мясом, изрядно сдобрив все это вином, девушка облачилась в ночную рубашку и забылась безмятежным сном.
========== Переломный момент ==========
Комментарий к Переломный момент
Ну вот еще одна глава готова, и да простят меня читатели за достаточно вольное отношение к историческим фактам, а так же за возможное смешение образов. Признаюсь, что очень старалась этого избежать. Желаю Вам приятного прочтения и очень надеюсь, что Вам понравится.
Балканский полуостров. Октябрь 1448г.
Прошло несколько часов с тех пор, как солнце скрылось за горизонтом, уступив луне свои права, но в военном лагере, раскинувшемся у самой переправы через Дунай, даже и не думали о том, чтобы предаться сладким объятиям сна. Палаточный городок, возведенный у самой реки, растворялся в нависшем сумраке, и лишь расплывчатый свет факелов свидетельствовал о том, что вокруг бурлит жизнь.
Передовой отряд турецких войск уже занял свои позиции на противоположном берегу, готовясь оборонять войска, под покровом ночи пересекающие реку, а так же выстраивая укрепления и окопы для предстоящей битвы, которая окончательно закрепит права на Балканские земли. И в битве этой друг против друга встанут две могущественные державы, две великие религии, два несокрушимых полководца, и судьба всего мира будет положена на чашу весов.
Каждый обитатель лагеря понимал всю важность этого момента, поэтому вкладывал все свои знания и силы в подготовку этого сражения: полководцы весь день заседали на военном совете, выбирая тактику ведения боя; воины точили мечи, предвкушая очередное кровопролитие; кузнецы колдовали над вооружением, а конюхи готовили лошадей к предстоящей битве. Каждый, даже самый маленький человек, являлся неотъемлемой деталью, задействованной в работу огромного механизма, именуемого Османской армией, поэтому каждый мог ощутить себя частью чего-то великого и бессмертного, того, что заметно укрепляло боевой дух воинов. Это была непоколебимая вера людей в победу своего султана, ни с чем несравнимая жажда жизни и желание вернуться домой. В этой уверенности воины черпали свои силы, готовясь противостоять судьбе.
Только в одной палатке, стоявшей поодаль от остальных, царила атмосфера уныния и сомнений. В ней, устроившись на соломенном тюфяке, сидел одинокий юноша, бессильно уронив голову на ладони. Сквозь тонкую ткань палатки его фигура, освещенная светом догорающей свечи, приобретала зловещие очертания, поэтому, руководствуясь каким-то суеверным страхом, даже бывалые вояки в преддверии битвы старались обходить ее стороной, будто страшась какого-то темного рока, пропитавшего все вокруг духом обреченности.
— С кем ты говорил? — отбросив полог палатки, спросил высокий юноша, облаченный в военную форму по османскому образцу, входя внутрь.
— Ни с кем, настолько поддался всеобщему помешательству, что уже голоса мерещатся?! — с легкой издевкой отозвался собеседник.
— Нет, подходя сюда, я их отчетливо слышал! — оглядывая палатку, возразил он.
Ответом ему была лишь легкая ухмылка, говорившая о том, что дальнейших объяснений не последует.
— Влад, тебя не было на военном совете, паша был в ярости. Как ты собираешься вести в бой людей, если пренебрегаешь своими обязанностями?!
— Мне не нужно присутствовать на совете, чтобы знать о том, что я должен делать, Гэбриэл, — уже более жестко проговорил юноша. — Они собираются подставить легкую пехоту под тяжелую конницу? Пожертвовать пешками, не так ли?
Друг молчаливо кивнул, а потом, сделав глубокий вдох, продолжил:
— Мы много раз спасали друг другу жизнь, делили кров, хлеб, радости и беды. Я знаю тебя уже ни один год, поэтому от меня можешь не прятать взгляд. Помнишь ту стычку с татарами, когда я вытащил тебя из горящего дома? В тот день мы поклялись друг другу на крови: мы пообещали, что будем честны с собой, что пронесем нашу дружбу через годы. Так скажи мне, друг, что тебя гнетет? Ходишь темнее тучи, кидаешься на всех подобно дикому псу. Что происходит? Это из-за похода?
— Поход здесь не при чем. Я не могу объяснить… Это сильнее меня… — уже спокойнее проговорил он.
— А ты попробуй, может, я и смогу понять… Это все из-за того письма? Но ведь прошло уже много дней… Я разделяю твою скорбь, брат. Предатели будут наказаны, Бог…
— Бог?! Нет, мой друг, не Бог покарает их, а я. Эти изменники посмели посягнуть на святость власти, и я уничтожу их.
— Влад, месть не вернет тебе брата! — проговорил Гэбриэл, положив руку на плечо своего друга.
— Не вернет, но я заберу то, что принадлежит мне по праву.* Мой трон, мой дом, мое имя. Не будет узурпатор сидеть в моем чертоге, не будет мой отец, подобно крысе, скрываться от захватчиков. Даже если мне придется заложить душу, я верну свое.
— Будь осторожен в обещаниях, порой плата несоразмерна награде.
— С каких пор ты стал философом, Гэбриэл?! Будь ты на моем месте… Что бы сделал ты? Спокойно сидел тут и смотрел, как бояре, убившие моего брата, спокойно вкушают хлеб и соль под крылом самозванца, возведенного ими на трон?! Ждал бы, пока твой отец сгниет в плену или канет в небытие в бегах, а твой род зачахнет подобно сорванной розе? Завтрашняя битва решит исход событий. Больше года я ждал справедливости. Я ненавижу турок всей душой: они пленили меня в детстве, забрали от родных, грабили родовые земли, постоянно шантажируя отца, угрожая лишить меня жизни, но судьба распорядилась так, что им противостоят мои злейшие враги, поэтому сегодня я забуду о былой ненависти и выполню свой долг. Если османы одержат победу, султан обещал оказать мне поддержку в возвращении трона. Я наконец-то вернусь домой.
Гэбриэл продолжал молча смотреть на своего друга, пытаясь найти в его словах и жестикуляциях хотя бы тень того человека, которого он знал столько лет, но тщетно. Лишь при упоминании о доме лицо друга прояснилось, и на него легла печать умиротворения и душевной печали, которую он все чаще угадывал в его глазах. Будто не замечая сомнений Ван Хелсинга, юноша продолжил:
— Дом, Гэбриэл. Ты же родом из Валахии. Это близкие земли. Помнишь то ощущение свободы, которое наполняет твою душу, когда, поднявшись в горы, взираешь на лежащие у подножия деревушки? А горные реки, серебрящиеся в лунном свете? Высокие сосны, хранящие на себе отпечаток первозданной чистоты? А рассветы… эти прекрасные рассветы, заставляющие снежные шапки Карпат гореть златящимся огнем? Тот, кто видел бескрайние пейзажи Трансильвании, никогда не забудет этих мест. Ты ведь помнишь их?
— Помню, брат. Помню… — проговорил Гэбриэл, положив руку на плечо юноши.
Разорвавший тишину звук горна, ознаменовал начало переправы, прервав воспоминания друзей на ноте молчаливого примирения. Облачившись в доспехи, они направились к своим отрядам, готовясь принять участие в судьбоносной битве.