Список на ликвидацию - Страница 52

— Кое-кто еще, да, — ответил Бернардо. — Но все это держится на согласии Олафа свои инстинкты серийного убийцы здесь не применять.

Я глянула на Олафа:

— Наверное, ты очень хорошо умеешь делать что-то, им нужное.

— Я много что умею делать хорошо.

Он сказал это почти без интонации, и если бы я такое услышала от другого, восприняла бы как намек на флирт, но Олаф зря ни с кем не флиртует — только со своими жертвами, очевидно. Если ты ему нравишься по-настоящему, то настоящее и видишь. Обычно мне это в мужчинах нравится, но так как настоящее — это сексуальный садист, маньяк и серийный убийца, то получается несколько сомнительный плюс. Лестно, поскольку я наверняка видела его истинной сути больше, чем любая женщина, и чертовски страшно. Лестно и страшно — Олаф во всём такой.

— Верю, — сказала я совершенно серьезно.

— Правда?

Он посмотрел на меня, будто видя насквозь — или пытаясь увидеть.

— Да.

— Тебе было неприятно видеть меня с той женщиной.

— Ты мне дал увидеть, что ты хочешь с ней сделать, Олаф. Естественно, мне это было неприятно.

— Нам обоим, — добавил Бернардо.

Олаф поднял глаза, и я думала, он смотрит на Бернардо, пока он не сказал:

— А вот тебе было наплевать. Правда, Ник?

— Правда.

Я обернулась к Ники, который стоял совсем рядом со мной, лицо спокойное, как обычно.

— Вы друг друга знаете?

— Вроде того, — ответил Ники.

— Да, — сказал Олаф.

Я посмотрела на одного, на другого.

— Так, рассказывайте. Откуда вы друг друга знаете?

— Наверное, всем остальным стоило бы отойти в сторонку.

— Зачем? — спросила я.

— Чтобы с чистой совестью сказать, что ничего не слышали, — пояснил Ники.

— Что?

Бернардо похлопал Лисандро по плечу.

— Давай, пусть поговорят.

Лисандро оглядел нас одного за другим, потом посмотрел на меня.

— Ты мне сказала дать вам поговорить. Я дам, но потому только, что Ники с вами. С маршалом Джеффрисом я бы тебя наедине не оставил.

Олаф посмотрел на него долгим взглядом:

— Ты сделаешь то, что скажет тебе Анита. Я это уже видел.

Лисандро покачал головой:

— И я тебя видел. С тобой я ее наедине не оставлю, даже если Анита мне прикажет.

Я попыталась что-то сказать, но Лисандро повернулся ко мне и покачал головой:

— Анита, мы все считаем, что тебя нельзя с ним оставлять.

— А меня уже и не спрашивают?

— Нет.

— Он тебя не уважает, — сказал Олаф.

— Я уважаю Аниту, но тебе, — он ткнул пальцем в возвышавшегося над ним Олафа, — с нашей начальницей быть наедине не разрешено.

— Если она правда командует, то ей решать, с кем ей оставаться наедине.

— Не в этом вопросе.

Олаф посмотрел на меня:

— И ты ему разрешишь собой управлять?

Вопрос-ловушка. Если я отвечу, что есть мужчина, который мною «управляет», это меня может перевести из подружек серийного убийцы в жертву серийного убийцы. Как ни беспокойно, что он думает обо мне как о возможной подруге, но это лучше, чем если будет просто считать меня мясом. Переходить в извращенных фантазиях из первой категории во вторую мне не хотелось никак.

— Лисандро мною не управляет, и никто не управляет, но если ты не заметил: Эдуард тоже не оставляет меня наедине с тобой.

Олаф нахмурился:

— Но если бы ты хотела со мной остаться наедине, он бы разрешил.

— А, я понял. — Бернардо снова встал почти между нами. Мы посмотрели на него. Он сказал: — Нет, Эдуард бы не разрешил. Он мне дал прямой приказ: если вы двое окажетесь наедине и что-нибудь случится плохое, он меня убьет.

При этих словах он улыбнулся, но глаза остались серьезными. Перспектива его не радовала.

— Ты не опекун мне, Бернардо, — сказала я.

— Я знаю, но это не важно, потому что Эдуард говорил серьезно.

— Я с ним поговорю.

Он пожал плечами:

— Можешь попробовать. Но если этот вот шкаф тебя действительно убьет, то Эдуард, когда убьет его, перебьет нас всех. Меня — потому что обещал, а остальных — потому что они твои телохранители и недолжны были такого допустить. Он всех нас убьет, Анита, так что сделай нам одолжение: не погибай, ладно?

На это я даже не знала, что сказать.

— Я большая девочка, я могу о себе позаботиться.

— Можешь, конечно, — ответил Бернардо, — но горевать Эдуард будет неимоверно. Это будет ему очень, очень тяжело, а люди его склада стараются сделать все, чтобы такое горе не повторилось. И свое горе он распространит на всех нас — не потому что мы это допустили, а чтобы себя занять, отвлечься от страдания.

— Ты о чем вообще?

— Если он обвинит твою охрану и будет должен всех их убить и меня в придачу, на это уйдет время, и есть шанс, что мы его убьем до того, как он перебьет всех. Я отлично умею выживать и убивать, и твои ребята тоже это чертовски хорошо умеют. Даже для Эдуарда задача очень непростая, учитывая, что мы будем предупреждены.

— Так что перебить вас всех — это даст ему цель, работу, отвлечение от переживаний.

— Ага, — подтвердил Бернардо.

— Вы на эту тему много думали, я вижу.

— Когда тебе кто-то вроде Эдуарда говорит, что убьет тебя, тут будешь много думать.

С этим трудно было спорить.

— Еще это способ рискнуть самоубийством без самоубийства, — сказал Ники.

— Я тоже так думаю, — согласился Бернардо.

— Не думаю, что я уж настолько важна для Эдуарда, чтобы он на такое пошел. Он не будет рисковать, ведь для него это значит — оставить Донну и детей одних.

— Он сделает именно так, как я сказал, Анита. Сам он даже так не думает, или не знает, что так думает, но не сомневайся: если тебя убьют — особенно если он почему-то будет винить себя, — Эдуард превратится в разрушительную силу. Он себя и так винит в том, что вообще когда-то представил тебя Олафу. Если Олаф с тобой сделает то, что делал с другими жертвами, Эдуард, чтобы смыть эти образы, мир кровью зальет.

Я не знала, что сказать, хотя возразить хотелось. Хотелось ему сказать, что он не прав, но внутренний голос шепнул: «А что бы я сделала, если бы кто-то замучил Эдуарда, и я бы считала, что по моей вине?» Я бы не стала класть народ штабелями, но всякий, кого я сочла бы причастным, был бы убит. У меня больше правил, чем у Эдуарда, и если так чувствую я, то насколько больше натворит он, если убьют меня? Особенно если я погибну в не слишком нежных руках Олафа? Я не хочу, чтобы убили Ники и ребят, поговорю об этом с Эдуардом, и Бернардо тоже не надо. Они этого не заслуживают. Но смерть Олафа от рук Эдуарда — это да. И от мысли, что Эдуард будет его убивать медленно-медленно, стало тепло и хорошо.

— Я с ним поговорю про вас про всех. Не хочу, чтобы кому-то было плохо только потому, что меня нет.

— Можешь поговорить, — согласился Бернардо, — только это без толку. Я его не первый год знаю. Видел, как он делал такое, чего у тебя на глазах не стал бы. И поверь мне: я бы предпочел, чтобы за моим скальпом охотился кто угодно, только не он.

И снова мне нечего было сказать, кроме как согласиться:

— Я бы тоже не хотела быть объектом его охоты.

— При всем вышеизложенном ты выделила именно этот аспект?

Я посмотрела на него и пожала плечами:

— А что еще ты хочешь от меня услышать?

— Ну, ты мужик, Анита! В смысле, с виду ты девчонка, но поступаешь по-мужски. В упор не видишь всю эмоциональную муть и выделяешь только то, что Эдуард опасен. Черт побери!

— А ты всегда такая баба? — спросил Ники.

Бернардо глянул на него недобро, расправил плечи, чуть подался вперед. Многие думают, что драка начинается с мрачных рож, криков, но это не так. Она начинается с едва заметных движений — человеческий вариант вздыбленной шерсти у собаки. Но собаки знают, что это значит. Как и мужчины в большинстве своем.

Ники улыбнулся — это был еще один способ разозлить противника. Дело шло к драке, хотя нормальная женщина не поняла бы, что он сделал. Но я-то не нормальная.