Список - Страница 3

– Да-да, проходите, – медсестру звали Екатерина Ивановна.

Полноватая женщина с миловидным лицом, большими добрыми глазами, но хитрым взглядом, производила положительное впечатление при первом знакомстве. В дальнейшем она оказывалась куда проще и неприятнее.

– У меня протечка, – сказала я как можно более ровным голосом, чтобы не выдать своего волнения.

Екатерина Ивановна от души засмеялась, наклоняясь на скрипящем деревянном стуле и протягивая руку к ящику.

– Давненько у нас такого не было. Что, Долохова, совсем за менструациями не следишь? – ее голос звучал ласково, но фальшь чувствовалась за версту.

Она вовсе не собиралась по-дружески подколоть меня или попытаться утешить шуткой. Медсестра обожала упрекать молоденьких девочек по поводу и без повода. Если одна «слишком тощая», другая – «отъела бока». Третья «слишком рано отрастила грудь», – как будто это преступление для подростка, – а четвертая «недоразвилась в ее-то годы».

Медпункт прославился, как место страданий: в него приходили за помощью для тела, а уходили с разбитой душой. Я смотрела в эти темные глаза и видела в них холодную зависть. Зависть разведенной женщины, судя по следу от кольца на ее безымянном пальце. Помню слухи о медсестре: у нее не могло быть детей. Поэтому она отрывалась на нас, чужих детях, соизволивших явиться на свет.

– Календарь веди, Долохова, – Екатерина Ивановна покачала головой, протягивая мне спасительную упаковку. – Еще и в белых джинсах пришла. Спроси у бабушки, как женщины в ее время с подобным справлялись.

Я уставилась на нее, чувствуя, как слова просятся наружу. Все учителя в школе в курсе моей ситуации. Даже директор позволил мне не сдавать деньги на всякие праздники, экзамены и прочие подготовки.

– Ладно, неважно, – отмахнулась она, возвращаясь к своим делам. – Следи за своей бабкой, а то у нее маразм в развитии.

– Спасибо, – процедила я, спрятала полученный трофей и ушла в туалет.

Рюкзак в классе остался нетронутым, что не могло не радовать, но джинсы все равно испачкались. Пришлось ходить с кофтой на бёдрах до конца учебного дня.

Я злилась на Тараса, на школу и на эту поганку Люсю. Как назло, именно в тот день, когда мне захотелось погулять с Тарасом в обновке.

Запиликал мобильник, оповещая о новой смс-ке.

«Сегодня приду поздно. Иди домой», – написал Тарас.

Я недовольно нахмурилась, сжимая телефон. Дурацкий день! Обведу его красным маркером, чтобы не затупить в октябре.

С противоположной стороны улицы слышались радостные возгласы и смешки: одноклассники дурачились, что-то бурно обсуждая. Я пригляделась: в шумной компании был Михаил. Он выдохнул облако пара, наверняка с вишневым ароматом – Михаил его обожал.

Одноклассник посмотрел на меня, и я поспешно отвернулась. После того случая на вечеринке стыдно было смотреть ему в глаза. Даже несмотря на то, что он предпочел мне Машку. Она девчонка неглупая, но ужасно стереотипная: светлые соломенные волосы, собранные в пучок, осторожно подкрашенные глаза и огромные приклеенные ресницы. Когда смотришь на них, сразу понимаешь, про кого пели братья Гримм⁵.

* * *

Говорят, завидовать плохо. А что делать тому, у кого ничего не было изначально? Добиваться всего самому, конечно, похвально, но поравняться с другими в статусе – проблематично. Особенно в двадцать первом веке.

Серый четырехэтажный дом с запущенным палисадником, но без мусора, встречал меня как всегда неприветливо. На весь двор расставили три фонаря: первый горел всегда, второй мигал на пути от ворот до моего подъезда, а в третьем давно выбили лампу. Зимой, когда рано темнеет, становится особенно жутко. Так и кажется, словно по пятам ступает маньяк, который собирается тебя либо прирезать, либо изнасиловать.

Раньше спасали наушники-капли, но потом я отказалась от идеи заглушать окружающий мир. Ровесники постоянно затыкают уши, лишь бы не слышать ничего, кроме музыки и собственных мыслей. И я была такой же, пока не решила взять волю в кулак и перестать портить слух.

Помню, как дико не хотелось подниматься по ступенькам. Всего три этажа, дом без лифта, все друг друга знают. Например, сосед сверху, когда слышит, что входная дверь хлопнула, сразу же врубает перфоратор. От него иногда так раскалывается голова, что хочется вывалить на лысую голову Федора Евгеньевича свежеприготовленную яичницу. Ему нравится сводить меня и бабушку с ума.

Мобильник завибрировал. Пришла смс с оповещением: «Пенсионное зачисление в размере 14.732 рубля». На квартплату уходит две тысячи, еще две я трачу на еду. Десять съедают одежда, лекарства для бабушки и учебники. Семьсот тридцать два рубля я откладываю на черный день, когда есть возможность. За последнее время моим достижением были две с половиной тысячи рублей, накопленные на джинсы, которые теперь вряд ли отстираются до прежнего вида. Жаба душит отдавать вещи в химчистку, когда можно сделать все самостоятельно.

Я зашла в квартиру. Ключ щелкнул в замке, перфоратор соседа тут же заработал; шаркающие шаги приблизились, дряхлая рука отодвинула шторку-перегородку, скрывающую спальню от коридора.

– Ты кто такая?.. – голос бабы Снежи прозвучал обеспокоенно.

Я смотрела в ее светло-зеленые глаза, такие же, как у меня, и видела себя через пятьдесят лет: съежившаяся, с седыми волосами, кучей морщин и плотно сжатыми губами. Когда я была совсем маленькой, то называла ее мамой.

Для меня она была всем: и мамой, и бабушкой, и другом. Пока не обнаружилось, что болезнь прогрессирует. Страшный диагноз – старческий маразм. Врач старался говорить мягко, намеками, но мы с бабой все понимали. Это конец. Пройдет несколько лет, и она полностью забудет меня, пока не произойдет очередная вспышка здравомыслия на несколько минут.

– Это я. Юстиния. Твоя внучка, – ответила я, сбрасывая тяжелый рюкзак с плеч и снимая кеды.

– Кто? У меня нет внучки! Уходи! – она указала трясущимся пальцем на дверь.

– Нет, я не пойду. Мы живем вместе уже шестнадцать лет, ба. Как ты не помнишь?

– Но…но…милиция! – взвизгнула она, подбежала ко мне и слишком резво для старухи вцепилась мне в волосы.

Пока я пыталась отцепить бабушкины пальцы, она порядком повредила мне кожу на голове – в руках бабушки остались черные клочья волос.

– Господи… – в ее глазах проступило сознание и на них навернулись слезы. – Внученька, прости меня!

Баба Снежа кинулась мне на шею, прижалась к груди и разрыдалась, шепча извинения. Я обнимала ее и гладила по спине. Такое у нас теперь почти каждый день в порядке вещей. Я прихожу из школы, теряю несколько волосинок, успокаиваю бабушку и отвожу ее в комнату, а затем кормлю ужином. В конце месяца я оплачивала счета, закупала лекарства для бабушки и пыталась выспаться.

Баба Снежа в последнее время испытывала трудности со сном. С ней нужно сидеть, как с маленьким ребенком, разговаривать и читать сказки. Она слушала мой голос и, успокаиваясь, засыпала. В детстве все было наоборот. Хотелось бы мне вернуться туда, чтобы она вновь была со мной, а не выпадала из реальности.

Труднее всего было оставлять бабушку одну дома – рассчитывать на соседей нельзя, просить чужих взрослых сидеть с ней даже за малые деньги – опасно, ведь сейчас развелось так много мошенников, что они могут заставить Снежу переписать имущество на них. А если она это сделает, то мы останемся без жилья. Конечно, я надеюсь, что мы с Тарасом сможем съехаться, но у него тоже нет своей квартиры. Он вырос в детском доме и по закону ему положена жилплощадь после наступления совершеннолетия, но Тарас объяснил, что эти несчастные двадцать квадратных метров придется ждать долгие годы.

Поэтому, когда я вижу одноклассников с их родителями, то представляю, что было бы, будь и у меня мама с папой. Заболела бы бабушка? Пришлось бы мне мучиться с оплатой счетов и экономить на бичпакетах⁶? Встретились бы мы с Тарасом, будь я примерной девочкой, которая ложится спать в десять, а встает в шесть?