Списанная со счетов (СИ) - Страница 29

Бледного парня толкают в мою сторону. В этот момент жёсткая хватка исчезает с моих локтей, ребёнок налетает на меня, а я, не удержавшись, шлёпаюсь на попу.

Не так уж и больно… но довольно унизительно.

Слышу сдерживаемые смешки и раздражённое ворчание капитана.

Поднимаюсь, потирая ушибленное место.

Вот хамы.

Мальчишка тоже поднимается и растерянно зыркает то на меня, то на смакующих эту картину горожан, то на спины удаляющейся городской стражи.

Молча беру его за руку и шагаю прочь. Лучше бы нам поскорей убраться отсюда, не нравятся мне взгляды из толпы.

Ребёнок даже не пытается упираться и послушно идёт следом.

— Оно того стоило? — прерываю молчание, когда мы отходим на достаточное расстояние.

— Что?

— Не прикидывайся, я поймала тебя за руку, когда ты собирался обчистить карманы той фиры! Капитан тоже это видел, поэтому был так зол! И вот я тебя спрашиваю, стоило ли оно того? Или ты не понимаешь, что таким образом делаешь людям плохо?

— Понимаю, — шмыгает.

Похоже, пацана начинает потихоньку отпускать и только теперь накрывает осознание того, что могло случиться.

— Не реви! — строго, чтобы не вздумал себя жалеть. — Где твои родители?

Мотает головой.

— Сирота, что ли? — горло сжимается от одной этой мысли.

— Не. Папаня есть, но я к нему ни за что, — шмыгает и вытирает нос рукавом грязной рубашки.

— А чего ж так? — немного смягчаюсь.

— Так, я коли монет не принесу, он меня того… бить будет.

Вот те на.

— Зовут тебя как?

— Мика.

— А я фира Лори, — рассматриваю его тощую шею. — Голоден?

Кивает и поднимает на меня глаза, полные затаённой надежды.

— Ладно. Накормлю, а потом решим, что с тобой делать. Обещай слушаться и не вздумай воровать!

Активно кивает.

Не особо в это верю, но как бросить на улице голодного ребёнка?

По пути в лавку покупаю маковую баранку, серый хлеб, кусок ветчины, сыр и пару красных сладких яблок.

Баранку сразу протягиваю Мику. Он вгрызается в неё и тут же набивает рот. Как хомяк.

Вздыхаю, потому что у него ну очень грязные руки. Было бы правильнее, сначала заставить Мика тщательно умыться, но не морить же его и дальше голодом. Я видела, какими глазами он смотрел на еду.

Пока в лавке фиры Кларис нет покупателей, я коротко объясняю ей ситуацию. Хозяйка скептически смотрит на Мика. Мик смущённо опускает глаза в пол.

Ставим на кухне лохань. Выливаем туда котёл горячей воды и два котла холодной.

— Давай-ка для начала приведи себя в порядок, а то чумазый, как трубочист, — протягиваю пацану кусок мыла и холстину, которые мне выделила фира Кларис. — Сам помыться сможешь? — уточняю на всякий случай.

— Смогу, уважаемая.

Ишь, вежливый какой.

— Только, чур, не филонить! Хорошо? А как будешь готов, налью тебе горячего чаю и дам хлеба с ветчиной!

Ловлю нетерпеливый мечтательный детский взгляд и выхожу из кухоньки.

Нда… баранкой он явно не наелся.

В лавку заходят покупатели, и какое-то время я занимаюсь ими, а когда заканчиваю, оказывается, что Мика уже не только успел помыться, но и переоделся в чистую рубашку.

— А рубашка откуда? — оборачиваюсь к фире Кларис.

— Так, от мужа моего почившего ещё осталось. Великовато, конечно, но рукава закатать и можно носить. Чего добру пропадать? Я сейчас до соседки схожу, у неё в сундуках и штаны могут найтись. Дети-то её давно повырастали.

Кхм. Ладно. Вещи здесь действительно не принято выкидывать. Их бережно хранят годами и носят до тех пор, пока ещё можно носить.

— Ладно. Мик, ты молодец. Вижу, что постарался. Садись за стол, покормим тебя, как обещала.

Делаю бутерброд с ветчиной и сыром, наливаю горячий чай и ставлю это всё перед мальчишкой. У Мика загораются глаза.

— И вот ещё яблоко, — тоже кладу на стол. — Да не торопись ты так! Еду надо тщательно пережёвывать, а не запихивать за обе щеки!

Новые покупательницы отвлекают меня, и я растворяюсь в работе. Одни уходят, приходят другие, и всё начинается сначала.

Звон колокольчика.

— Добро пожаловать в лавку фиры Кларис…

Поднимаю глаза, готовясь с улыбкой приветствовать новых гостей, и упираюсь в обсидиановый взгляд.

Удар сердца. Отвожу глаза, замечаю рядом с Орнуа неизменную белокурую фею и ехидну.

Улыбка феи на мгновение меркнет, но тут же вспыхивает с новой силой, растягиваясь до ушей. Меня передёргивает.

— Знаешь, дорогой, думаю это место не для таких, как мы… ты же знаешь, мне подходят только сорочки из шёлка или тонкого батиста… — стреляет глазками в меня и демонстративно обхватывает предплечье Рэйнхарта. — Едва ли у них есть то, что мне нужно.

— Ну почему же. У нас есть и шёлк и батист… — почему-то становится обидно за лавку, хотя надо бы прикусить язык и порадоваться, что они не собираются задерживаться.

— И с кружевами? — недоверчиво.

— И с кружевами. Ночная сорочка? Дневная? — включаю рабочий режим, запихивая поглубже свои эмоции.

— Ночная… — слово это из её уст звучит двусмысленно и слишком томно, при этом Анриетта следит за моей реакцией.

— Хорошо, — подхожу к вешалке, чтобы выбрать подходящие варианты.

— Но мне нужна только самая лучшая! — летит в спину капризное замечание.

Если она надеется вывести меня, то не дождётся.

— Вам могут понравиться вот эти варианты, — как ни в чём не бывало, выкладываю на прилавок три наших лучших ночных сорочки и чувствую, что такое спокойствие раздражает обеих женщин Орнуа. И старшую, и “новоиспечённую”.

Хотели увидеть шоу? О нет, только не за мой счёт.

Чувствую прожигающий взгляд Рэйнхарта.

Ну и пусть себе смотрит. От меня не убудет.

Не убудет же?

Внутри растёт раздражение. Вот почему так получается, что именно перед ним я всегда выгляжу по-идиотски? То мокрая, то в наряде старомодного арлекино, то в рабочем платье, чепце и переднике… Единственный раз, когда я была одета прилично и соответствовала статусу леди, он видел меня лишь издали… и в “объятиях” Эмильена.

— Кажется, этот фасон мне не идёт, — Анриетта крутится перед зеркалом. — Что думаешь, милый?

Что значит “не идёт”? Это, блин, сорочка. В ней должно быть просто удобно спать… да… просто спать!

— Ты выглядишь чудесно, Анриетта.

Таким же тоном, Рэйнхарт мог бы зачитать долговую расписку.

На мгновение наши с ним взгляды пересекаются в зеркале… но я тут же отворачиваюсь.

— А вы, матушка, что думаете? — слово “матушка” Анриетта выделяет с особой, подчёркнутой интонацией. Вопрос её обращён к ехидне, но я понимаю, что обе они следят именно за моей реакцией.

А я что?

Я-то давно знаю, что Рэйнхарт женат, но чувствую, что моё напускное спокойствие их задевает. Вот же кур… вицы.

— Эта сорочка недостаточно хороша! Пусть тебе принесут что-то ещё! — раздражение ехидны ласкает мой слух и вызывает желание улыбнуться.

Мы словно соревнуемся: "кто-кого выведет из себя?"

Замечаю, что у двери топчется Мика.

Вот и чего ему на кухне не сиделось?

В лавку заходят ещё две покупательницы, они хотят узнать, есть ли у нас мягкий серый лён. Для таких случаев у меня заготовлены корзиночки с небольшими отрезами ткани — даю им, чтобы сначала пощупали образцы и выбрали нужный оттенок.

— Нет! Это всё ужасно! Этой сорочке не хватает отделки на манжетах! — недовольный голос Анриетты. — У вас есть широкое кружево, которым можно отделать рукава?

Мы продолжаем играть в эту странную игру, делая вид, что не знаем друг друга.

— Конечно, есть, — беру с полки корзиночку с широкими лентами кружев и прикладываю их по очереди к запястью Анриетты.

На запястье поигрывает бликами браслет с прозрачными голубыми камнями.

Этим браслетом она словно специально даёт мне и всем вокруг полюбоваться: придерживает кружево и слишком нарочито поднимает руку, спрашивая у окружающих мнение.

— Нет, даже с кружевом эта сорочка будет смотреться слишком… слишком дешёвой! Принесите мне что-то другое! — очередной капризный выпад.