Сперматозоиды - Страница 7

У Саны full-time, с одиннадцати до восьми, пусть и через день – если гнать столько текстов ежедневно, впору ослепнуть. Впрочем, иногда Сана действительно этого боится, ведь «выходной» – те же буквы да переводы у разбитого корыта. После того как она ушла из медицины (ушла в никуда, ушла, потому что не могла больше оставаться ни в больничке, где смерть, как дождь или гроза, считалась явлением природы, ни в частной клинике, где врачей заставляли «разводить» пациентов на бесполезные обследования), пришлось выучить даже мерзкие крючья[13]: кем быть, дядя Степа, чего молчишь меня, как рыбу об лед?..

Сана вставляет в плеер новый диск: дивертисменты Моцарта, запись 92-го из Австрии – той самой уютной Австрии, где Сана никогда не смогла бы жить несмотря даже на присутствие N, хотя все давно и в прошлом: нет-нет, правда – в прошлом… Дело, конечно, не в языке – и, разумеется, не в «давно разоблаченной» мороке под названием toska po rodine. Все дело все-таки в Польше[14] – вот она, ослепительная набережная Гданьска, которую Сана до сих пор считает «лучшей в мире», вот чудный краковский отель, вот грозный мальборкский замок, вот паны и пани, по-прежнему, несмотря ни на что, улыбающиеся русиш швайн… Ездили шумной компанией: сначала до Бреста (отвратительные: поезд, Duty-free, таможня, «тугрики»), а там – электричкой до Тересполя, а уж та-ам – на перекладных до Варшавы, да на все пять – легко… Сана помнит: «лёды» – мороженое, «склеп» – магазин, «урода» – красавица… вот если б можно было хоть иногда переноситься в Гданьск! Всего-то на несколько часов: пройтись по набережной, заглянуть в янтарную лавку, полюбоваться цветами на чьем-то балконе… Чи можэ ми пани поведжеть, як дойти до пляцу?.. И – папочкиродные: «перчатки трехпалые из ткани, «Надежда», рукавицы (краги), тип Е…» – вычитывает (не путать с «читает») Сана, пытаясь примирить, хоть это и невозможно, этюды Шопена с системами управления доступом и спецбронеавто для постсоветских мясных машин.

Много позже Сану почти позабавит то, что она, оказывается, умеет совмещать вычитку с, так скажем, жизнью души: радио Jazz – суррогатный глушитель внутренней истерики. Я и джаз: все остальное не важно, – уверяют Сану: она чувствует себя неважно, игра слов не важна. Короткая реклама посвящена «пикантным ноткам трогательной женственности»; Сану информируют (их словечко) также о картофельном креме с пьемонтскими трюфелями и о печенье из парижской кондитерской. Сана записывает в маленькую книжечку: «Я превратилась в автомат полного цикла, АПЦ» – но это лишь сухая теория: этиология, патогенез… Ей ли не знать о клинике и течении? Как учили, прогноз неутешителен, с терапией и реабилитацией проблемы – но, мэй би, Сане просто пора в изолятор? На карантин, черт бы его подрал?.. Чтобы задышать после отсидки, необходима кислородная подушка: они в таких случаях советуют представлять комнату…

Сана не отрывается от секундной стрелки: за монотонным ее «сердцебиением» – сердцебиение далеких – и не – коллег (неприятное словечко). Сана видит – chur menja! – миллионы клерков и хватается за грудь: а шарик не большой и не маленький, все ли часики на шарике встали?.. Часики-то, святый боженька, святый крепенький, святый бессмертненький, остановились – помилуйупснах!.. Кушай вволю безотходное свое техно: от сперматозоида до удобрения, как и от эйфории до комы, всего несколько шагов.

Четыре, уточняет Сана, переходя из одной камеры в другую, сердце человека четырехкамерно.

Угол, в котором сидит Сана с одиннадцати до двадцати – время Ч. (вычитывали ль вы девять часов кряду?), – похож на распоротую поверхность консервной банки: русалка в собственном соку, вид сверху. Open-office: что немцу хорошо, то русскому – смерть. Все виды и масти планктона отгораживаются друг от друга шкафами и тумбочками, прячутся за цветами, прикрываются календарями, чашками, игрушками, иконками, нэцке, а также фотографиями родных и близких покойных. Клочок пространства, интим-зона, метражный стресс: формы – не мы, формы немы. Первый звоночек – пришпиленная к настольной лампе записка Саниной сменщицы (бисерный почерк): «Чтоб в положение досадное не попадать, пора давно уже понять, что надо тихонько сидеть в своем углу… и ни гугу, и ни гугу!». Кажется, старая задница старалась специально для нее: Сана морщится, достает из косметички влажную салфетку и протирает стол, весь в катышках, а потом поворачивается к стенке: «Руки за голову!» – ослышалась?.. – и разглядывает газетные вырезки («Как тяжело ползти с гордо поднятой головой!», «Тот не ошибается, кто не работает!» и пр., и др.). На верхней полке, разумеется, Розенталь-Ожегов-Крысин-Лопатин-Мильчин-etc., на нижней – чудовищной расцветки зонт. У мусорного ведра стоптанные туфельки, размер сорок первый. Свет мой, зеркальце… Лампа дневного света. Журналы. Скажи… Распечатки. Да всю правду… Словари. Доложи… Глазок. «Руки за голову!» – камера наезжает, пальцы сжимаются до хруста. «Стой! Стрелять буду!» – зубы гнутся, как пластилин, разламываются, крошатся – сон, сон; во рту привкус железа. Активная жизненная позиция… «Да что с тобой?» – к стене: сон, просто сон, считать цитатой «лицом к стене». Отличные коммуникативные навыки… Сане нужны деньги, а значит, песок в ее глазах никого не волнует. Самодисциплина. Желание работать… Полоса 90 %, или Не забудьте посетить окулиста как можно скорее; для того чтобы вывести на принтер «полосу 100 %», достаточно нажать одну лишнюю кнопку – она-то и нужна Сане: «Это невозможно… – Мобильность, креативность… – У нас определенная технология… для типографии… все подогнано… вы же понимаете?! Так принято…» – вольнодумство равносильно уходу, поэтому Сана сидит девять часов кряду под лампой, с лупой, а когда идет до метро, делает несколько глотков из фляжки: Сане нужны деньги – все остальное либо есть, либо «уже было». Нацеленность на результат… Если Сана решит откладывать каждый месяц столько-то, через год у нее окажется столько-то. – Хотите рассмешить Господа Бога? Расскажите ему о своих планах: готовность к ненормированному рабочему дню… После того как их квартира на Куусинена уходит за должок Соньши, а родители переезжают в хрущобу («Это ужасное, ужасное, ужасное Выхино!» – мамашин рефрен), Сана долго трет виски: олэй! Стрессоустойчивость… Эмигрантка в собственном городе, олэй-оп! Умение работать в команде…

Сана вычитывает свой же перевод: она и не подозревала, что «за последние десять лет продолжительность жизни в столице возросла», а это «залог большого будущего». Что «ежегодный рост экономики составляет десять процентов». Что «постоянно ставятся новые масштабные задачи». Что «социальная поддержка москвичей является приоритетным направлением деятельности властей».

С невероятной легкостью, бесперебойно, почти отлаженно, о н и отравляют друг другу то, что называется ошибочно – т а м тоже ошибаются – жизнью: механистичность любых процессов, доведенная до абсурда, пусковыми механизмами которой явились, разумеется, ljubov’ный опыт in vivo и случай, бог-изобретатель.

Когда же это произошло? Когда, в каком году Сана вдруг увидела, что вместо губ у ее экс’а – ротовая щель?.. Сканер работает: rima orus[15] ведет в vestibulum oris[16]… олэй! слизистая щек, губ… олэй-оп! вот десны, зубы… На уровне верхнего второго большого коренного – проток околоушной слюнной… Как учили: lingua – pharynx – так черно – esophagus – и так мертво – gaster – что мертвее быть не может – intestinum tenue – и чернее не бывает – duodenum – и никто нам не поможет – jejunum – и не надо помогать[17] – ileum – завод по производству мертвецов – intestinum crassum – открыл отдел гигиены[18] – coecum – воздух да будет прозрачным – colon ascendens – и годным для жизни, и чистым, – colon transversum – пусть он заразы не знает – colon descendens – и смрадом клоаки не пахнет[19] – colon sigmoideum – ты ком податливый запутанных кишок – rectum… Запутавшись – раз-и – в чужих внутренностях, Сана – два-и – не понимает, стоит ли малосемейная амбразура ее собственных; ей кажется, будто – три-и – пресловутый «кризис середины жизни» – своего рода «кризис трехлетки»: тридцать равно три плюс ноль… и еще чуть-чуть. Она знает наверняка, в клетке 46 (сорок шесть) хромосом, fuga означает «бег», а cannabis sativa – это «конопля»: двенадцать евро, скромное обаяние буржуинского кофе-шопа – четыре-и. У Саны блестят глаза – там-то и подносит к уху мобильный, там-то и смеется.