Спецназ князя Дмитрия - Страница 6

– А ты?

– А я вниз по Днепру-батюшке сплавлюсь десяток-другой верст, к берегу примкну да и своим ходом за вами двинусь. Степь для меня не чужая, доберусь…

Глеб и Архип потянулись пальцами к заросшим затылкам, привычным способом осмысливая услышанное.

– Пошто так-то, Федорович? Пошто сразу не с нами?

– А по то! Сам сообрази. Что учнут Федоровы люди делать, когда лодью у берега найдут? Степь тотчас в этом месте кинутся прочесывать, верно? Они конные, вы – пешие. Так пусть они в другом месте коней своих горячат! У меня ж татарская школа прятаться, вовек не сыщут.

Глеб кашлянул в кулак.

– А коли ветер будет встречь али в бок лодье? Один ты в ней ничего тады не сделаешь. Бери и меня с собою, а над людьми Симона ставь, не подгадит!

Иван долгим пристальным взглядом заглянул в зрачки старого приятеля. Несильно хлопнул его по плечу:

– Там видно будет! Коли ветер не изменит, можно парус поставить, руль закрепить и сразу за борт! А там куда его Господь направит… Все, братцы, закончили. Обо всем, что услышали – молчок! Айда на стрелку, отужинаем, поспим, попрощаемся на всякий случай и с Богом. Я вниз по Днепру, Архип снова сюда.

Трое еще раз внимательно осмотрели округу, словно зарисовывая степь в своей памяти, и неспешно направились вниз.

Между тем на стане случилось событие, во многом повлиявшее на дальнейшие действия Ивана.

Симон, движимый каким-то странным тревожным предчувствием, не стал сходить на берег. Он немного постоял на корме лодьи, глядя на окрашенный в кровавые цвета зашедшим солнцем горизонт, опустился на колени и принялся молить о даровании всем, пришедшим на эти берега, успеха в начатом деле и сохранения жизни. Молился истово, вслух, не замечая встающих рядом на колени товарищей по дальнему походу, порывов ветра, плеска вышедшей на вечернюю кормежку крупной рыбы. Когда же закончил, стоявший рядом ратник попросил:

– Благослови, Симон!

Приняв благословение, он отошел, его место заступил другой. Лица сурово-сосредоточенные, словно только сейчас взрослые мужи осознали, что им предстоит свершить. Сойдя на берег, многие еще долго продолжали хранить молчание.

Последним к монаху подошел Олег, но не стал принимать причастие, а тихо попросил:

– Дозволь сперва исповедаться, Симон! Может быть, и не достоин я твоего благословения…

– Слушаю тебя.

– Помнишь, не пришли мы со Стегнием в Смоленске ночевать, бражничали на берегу? Так вот в тот вечер проболтались мы о важном… Сказали чужому, пошто в Киев плывем…

Лицо Симона мгновенно острожало.

– Кому?

– Мстиславу, что ладью нашу смолил. С ним бражничали. Он вроде и мимо ушей пропустил, а только неспокойно с той поры на сердце…

– Ты проболтался?

– Нет… Стегний. Но я ведь был рядом, не пресек! Это ж грех, верно?

Андрей невольно посмотрел по сторонам и встретился взглядом со Стегнием, неотрывно смотрящим за монахом и Олегом. Заметив это, ратник тотчас нагнулся, взял в руки ветвь осины и принялся ее ломать через колено.

– Грех! Большой это грех, Олег, выдавать други своя! Но, поскольку сам в нем покаялся, отпускаю тебе его. Ступай с миром. В Киеве отслужи князю нашему так, чтобы детям твоим потом стыдно за отца не было!

Отпустив последнего, Симон не поспешил следом. Он еще долго размышлял, не решаясь принять самостоятельное решение. Лишь когда подошло к стоянке второе судно, монах сошел на берег и поспешил к Ивану.

– Отойдем на минутку, дядя! Есть о чем пошептаться…

Выслушав новость, старшой взъярился, передвинул на поясе саблю и скорым шагом направился к ватаге. Но ни Стегния, ни Олега у костров не обнаружил. Словно подкошенный, присел на выбеленное талыми водами принесенное в половодье толстое бревно.

– Глеб, Архип, сюда!!

Через минуту все трое решили поднимать людей и широкой цепью прочесать берег. Хотя уже и заметно стемнело, высокая трава в степи должна была надежно сохранить следы беглецов. Спасением их могла быть лишь полная темнота. Но погоня не потребовалась.

В освещенный круг вступил взлохмаченный Олег. Правой рукой он зажимал широкий порез на левой, из которого сочилась кровь. Увидев Ивана, ратник пал на колени:

– Прости, Федорович!

– Где второй? – глухо выдавил из себя старшой.

– Убечь хотел незаметно. Там он лежит, саженях в трехста отсель. Кончил я его…

Забыв про мясное варево, дружинники столпились вокруг. Увиденное и услышанное было непонятно и требовало немедленных разъяснений. Но Иван не стал говорить всей правды.

– Такие вот дела, братцы, – произнес он. – Возжелал Стегний серебра литовского за наши с вами головы, татем оказался. Да ведомо об том мне стало, вот и решил ворог бежать втихую. Спасибо, Олег! Перевяжите его, всем по ковшу меда! Ужинать и спать! Завтра вам, ребятки, силы понадобятся.

Иван помог Олегу встать с колен и неслышно шепнул на ухо:

– Мне все ведомо! Никому боле ничего не говори, понял?

Через час храп наполнил округу. Лишь сидящий на бревне часовой чутко вслушивался в сырую приднепровскую тишину…

Гонец из Смоленска застал возле Вильно громадный военный лагерь. Шалаши простых ратников длинными правильными рядами тянулись за пределами городских стен, то тут, то там разделяемые шатрами бояр и воевод. Всюду ярко горели костры, на которых кое-где жарилось мясо, но более всего на жарких углях запекалась репа – основная пища призванных Ольгердом и Кейстутом для большого военного похода лесных жителей. Мужчины сидели на бревнах или на раскинутых по холодной земле лохматых звериных шкурах. Отблески пламени играли на ражих веселых лицах, на крепких рослых телах, на взлохмаченных светлых волосах и бородах. Ратники, казалось, не замечали холода, взрывы хохота то и дело разрывали морозный воздух.

Гонец с легким испугом проследовал мимо виселицы, явно совсем недавно сооруженной возле проезда. Дюжий мужик грузно висел на льняном вервии, едва не касаясь грубо сработанными сапогами земли.

– За что его? – не удержался от вопроса смолянин.

– За дурость! – низким басом ответил от костра литвин. – Нашел где-то меда хмельного, женку пытался в городе ссильничать. Князь Кейстут велел ему самому себе виселицу за это поставить и удавиться!

– И что?.. Так вот сам все и сделал?

Литвин насмешливо всмотрелся в собеседника:

– Да ты откуда-то издалёка, верно? Обычаев наших не ведаешь. Как же ему княжью волю не выполнить, коль за ослушание казнь лютая последует! Уж лучше так, легко отойти…

Смолянин лишь крякнул от удивления и подтолкнул коня пятками, желая поскорее миновать страшное место.

Великий князь Литовский Ольгерд вместе с братом Кейстутом и его сыном Патрикием собирал рать против тевтонских рыцарей. Великого магистра Арфберга сменил Винрихе фон-Книпроде, тотчас обозначивший свои намерения отъять от западных земель Литвы изрядный кус в пользу Ордена. Одних княжеских дружин для борьбы с закованными в железо монахами было явно недостаточно, потому и были призваны жмудины, более всех страдающие от настойчивых попыток немцев силою меча и огня принести католический крест в глухие литовские пущи.

Прочитав сообщение из Смоленска, великий князь заметно нахмурился. Это не ускользнуло от взора Кейстута:

– Плохие вести? Откуда?

– Московские бояре опять пытаются вытащить своего митрополита из Киева! Новую ватажку отрядили, Днепром теперь плавятся. А Федор, трус несчастный, все никак не может избавить меня от этой занозы душевной раз и навсегда. За год полона не сумел Алексия извести!! Не понимает, дурень, что на этом человеке судьба всей земли московитов сейчас держится. Уберу я его, ей-ей, уберу из Киева! Владимира, сына своего, посажу!

Кейстут, истинный рыцарь своего времени, не мог не усмехнуться:

– Брат, неужто убийство русского монаха не затронет твою княжескую честь?

– Не монаха, как ты этого не поймешь?!! Алексий теперь – мирской глава всех земель московских! Без него все бояре тамошние – стадо баранов! Кабы не немцы, повернули б мы своих коней на восток да взяли хоть Москву, хоть все грады! С севера б Тверь подсобила, от Волги суздальцы! Раздавили б, как орех! Князь – дитя, бояре московские в сваре меж собою! Само яблоко в руки падает!! Может, заключим с магистром мир, отдадим немцам Жмудь, да и…