Спецназ князя Дмитрия - Страница 13

– В своей грамотке князю ты вещаешь, что один из его слуг пытался перенять вас, слуг князя Московского, для чего уведомил Киевского князя и самого Ольгерда? Так?

– Истинно так! И я теперь не знаю, что сказать при встрече боярам князя Дмитрия. Если это сделано по воле вашего князя – значит, Смоленск Москве более не дружен?

– …Но-но! Не смей, холоп, так о князе нашем говорить!!! – перебил Федорова боярин.

– Я если и холоп, то токмо своего князя, – дерзко ответил Иван. – Дозволь продолжить? Я не думаю, что князь Святослав в том умысле был виновен, оттого и повестил его письмом. Собака, начавшая кусать гостей хозяина, может ведь укусить и самого хозяина. Верно?

– Чем доказать свои слова сможешь?

Иван усмехнулся:

– Чем? От киевского князя грамотку не привез, извиняюсь… Раненых токмо, да брони убитых. На кресте могу поклясться, коли нужно. А еще лучше – поставь-ка нас друг против друга?! Посмотрю, как он мне в глаза глянет.

Боярин хмыкнул:

– А и то дело! Как, говоришь, холопа того зовут?

– Мстиславом кличут. Ладьями княжьими распоряжается.

– Понятно. Айда с нами!

Мстислава посланцы князя застали дома. Едва увидев Ивана в окружении княжьих гридней, узрев бешеный блеск его глаз, служка рухнул на колени, словно подкошенный:

– Пощадите! Сам не ведаю, как все сотворил!! Каюсь, каюсь!!!

Боярин зло сплюнул, коротко приказал дружинникам:

– В железа и в поруб его! Послушаю попозже, что он на дыбе рассказывать будет. Уберите пса!

После чего повернулся к Ивану:

– Ну, узрел? Доволен? Ратны смоляне московлянам аль нет? Езжай и повести своему князю все, что увидел. А я слова твои дерзкие до Святослава Ивановича не доведу, забыл уже. Токмо в иной раз думай лучше, прежде чем сказать, мой тебе совет! Я лихих и дерзких люблю, вон какое дело успешно провернуть смогли вы! А иной не посмотрит, кто и откуда, смахнет голову и прав по-своему будет, понял? Каждый по-разному своему хозяину служит… Езжай с Богом!

…Дороги раскисали на глазах, после обеда порой езда становилась невозможна. Лошади походили на старых одров, возок заваливался то влево, то вправо, иногда грозя даже опрокинуться. Москва виделась всем чем-то вроде рая обетованного. Сил добраться ни у скотины, ни у людей могло просто уже не хватить. Сам маленький поезд ни одеждой, ни слугами, ни справой никак не походил на митрополичий. Так обстояли дела, пока они не добрались, наконец, до границ Московского княжества.

Поместные бояре, простые смерды и ремесленники, вызнав, что в таком плачевном виде из долгого полона возвращается сам митрополит, в коем видели надежду и спасение земли, тащили из бертьяниц и закромов самую лучшую одежду, забивали баранов, несли молоко, хлеба, доставали из бочек грибы, ягоды, соленую рыбу. Выводили из конюшен сытых лошадей, с благоговением заводя на их место едва державшихся на ногах из поезда митрополита. Топили бани, сами беря в руки березовые и дубовые веники, чтобы хоть таким образом выразить личную любовь и восхищение вернувшим надежду на благополучную жизнь людям. Улицами падали на колени, прося хотя бы воздушное благословение Алексия. Крестили отъезжающих вслед, радостно шепча: «Слава тебе, Господи!! Не допустил! Теперь и Ржеву возвернем, и Литву окоротим! Небеса все же с нами!!!» И пировали вместе с соседями, забыв порою даже про великий пост: «Ничё, замолим!! Радость-то какая!!!»

…Теперь езда была не мучением, но праздником. Уже через седмицу в Звенигороде сделали большую остановку, готовясь к въезду в Москву. Парились, стриглись, отъедались. Отныне забота о митрополите была снята с плеч Ивана, неподалеку от стольного города княжества за это взялись избранные бояре и духовенство. Василий Васильевич Вельяминов накоротке побеседовал с Федоровым, по-медвежьи обняв его:

– Молодца, ай, молодца! Благодарность будет позже, никого не забуду. А пока отдыхайте, но будьте до Кремника поблизости. Взойдет Алексий в свой двор – тады и вам полный отдых будет!

Москва встречала своего митрополита неумолчным колокольным перезвоном, толпами народа, вставшего вдоль дороги за версты от крепостных стен. Вот и Кремник, вот и почетная стража в ослепительно блестящих начищенных бронях. Вот и сам юный князь в окружении бояр, пешком идущий навстречу возку. Благословение митрополита, не по-детски внимательный взгляд на своего столь желанного наставника, главного теперь помощника в нелегком и непонятном пока деле руковожения страной. Обида, словно ножом, резанула сердце княжича. Вопреки всем предшествующим наставлениям и поучениям бояр Дмитрий сразу спросил:

– Отомстим Литве? Готовим поход на Ольгерда?

Алексий положил отеческую длань на лоб отрока:

– Понимаю чувства твои, княже! Но не это сейчас главное!

– А что?

– Тебе великое княжение вернуть!

Минутная пауза. Юный князь наконец понял:

– Выходит… Орда?

– Да, Орда!

– Но ведь там сейчас…

– Все ведаю, княже! Но давай чуть позже об этом! Видишь, народ праздника хочет, не будем их задерживать. Вели Москве гулять сегодня!

Двое суток спустя обласканные и награжденные ратники Вельяминова были отпущены до Пасхи по домам. С Иваном Василий Васильевич говорил с глазу на глаз:

– Боярским званием тебя князь пожаловал, Федоров! Вот тебе несудимая грамота, держи! Вот кошель с серебром! Велел я тебе десяток мордвинов передать из последнего полона, посади их у себя на землю. А теперь скажи: службу мою сыну передашь али сам еще пока потянешь?

– Пока сил хватит, верным слугою буду тебе, боярин!

– Спасибо, что не огорчил! Племянника, что я от Сергия забирал, как потерял?

Услышав короткий рассказ Ивана, боярин истово перекрестился:

– Готова Русь духом к подвигу, давно вижу! Теперь бы только с силами суметь собраться. Иди, Иван, всем вам велено до Пасхи от службы быть свободными. Спасибо тебе!

Сын Ивана Федор не мог смотреть спокойно на лежавшее втуне серебро. Тяга к купеческому промыслу долго боролась в нем с осторожностью, наконец взяла верх. Он убедил отца и мать, что уже достаточно взрослый, чтобы разумно распорядиться накопленными гривнами. Как только вскрылись реки, Федор с запасом хлеба, соленой рыбы и воска поплыл с шестью холопами в Новгород. Время было выбрано удачно, рожь выросла в северных землях в цене, капитал удвоился. Оттуда, побеседовав с другими искателями торгового счастья, Федор решил сплавиться к булгарам и в Орду с изрядными запасами пушнины.

То, что в Сарае творится неразбериха, частая смена власти, молодого купца не пугало. Он решил достигнуть Камы и в городе Жукотин (или Джукетау, как величали его обитавшие там татары) постепенно сбывать товар. Эта крепость, по словам новогородцев, была важным центром пушной торговли, куда заезжали многие восточные купцы. Обменяв мягкую рухлядь на восточные пряности и иные товары, можно было к осени возвращаться в Москву. И все было задумано правильно, все, казалось, просчитал верно начинающий купец, если бы это все в окружающем мире подчинялось только нашим замыслам и желаниям…

…Стоял жаркий июньский день. Суховей с юго-востока заставлял к полудню искать прохлады у Камы. Федор закрыл свою лавку и в сопровождении слуги Петра вышел за городские ворота. Они уже почти подошли к реке, как вдруг увидели внезапную суету на пристанях и в пригороде. Народ толпами забегал туда-сюда. Кто-то торопливо швырял вещи в судно, намереваясь как можно скорее отчалить, кто-то угонял скот в степь, нещадно нахлестывая животных, кто-то просто бежал сломя голову невесть куда. Над воротной башней громко проревела труба, на ее зов многие вооруженные татары устремились в крепость.

– Что случилось?!! – поймал Федор за рукав молодую булгарку, судорожно тащившую за собой пятилетнего сына. Та в ответ что-то непонятно прокричала и указала в сторону устья Камы. Оттуда, словно многочисленные жуки-водомерки, торопливо наплывали несколько десятков небольших судов. Весла мерно взмахивали, солнце искрами играло на бронях, остриях копий, вынутых из ножен мечах. Порыв ветра донес яростный азартный крик многих мужских глоток.