Специальный корреспондент (СИ) - Страница 7

Гертон встретил меня грохотом отгружаемого угля, матерщиной докеров, толкотней на причале и хмурым лицом таможенного чиновника.

— Цель визита в Колонию?

— Литературная деятельность. Я — спецкор журнала "Подорожник".

Бюрократ долго рассматривал мои документы, пытаясь прочесть написанное имперским шрифтом, пришлось ткнуть пальцем в дубликат на привычном ему транслите. При виде аббревиатуры ИГО и имперского герба он даже нос наморщил.

— Проходите. У вас виза — на три месяца, можете перемещаться по территории Колонии, не удаляясь от побережья далее чем на 50 верст. За пределами обозначенной территории ваша безопасность не гарантируется.

— А в Колонии — гарантируется? — уточнил на всякий случая я.

Чиновник только посмотрел на меня как на идиота и ничего не ответил.

Гертон — большой, шумный, кипучий город. Гул фабрик, гудки автомобилей, цокот лошадиных копыт по мостовым, жар от раскаленных солнцем камней, сытные запахи из харчевен и закусочных... Поднявшийся во время серебряного бума на Тахенбакских приисках и переживший экономический спад после их исчерпания, во время Великой войны город возродился как крупный экономический центр благодаря поставкам в армию Альянса.

Легкая промышленность выдавала сотни тысяч комплектов военной формы, сапог, упряжи, портупей, кабур и планшетов. Пищевая — поставляла тонны тушенки, консервированных тропических фруктов. Сырьем для этого ее обеспечивали плантации и пастбища гемайнов, которые распахали новые земли и освоили дополнительные пастбища... Альянс в отличие от Протектората не знал "брюквенной" зимы — в том числе и благодаря Гертону.

А Гертон привык к такому ритму и таким доходам и сбавлять обороты не намеревался.

Людской поток валил по Бигль-страат. Плакаты с лозунгами, поднятые вверх кулаки, эмоциональные выкрики — забастовка! Эти рабочие могли позволить себе бастовать, потому что знали — их услышат. В условиях дефицита квалифицированных кадров их голос звучал громко.

Госпожа Прыткова — старая и многоопытная преподавательница Limish, или lime language — самого популярного в Альянсе языка — здорово натаскала меня за время моей работы в гимназии, так что теперь я шипел, надувал щеки и проглатывал букву "р" если и не как уроженец Камелота, то на уровне жителя пригорода Хедебю — точно. Поэтому основной посыл бастующих был мне понятен: им урезали зарплату, снижали премии за сверхурочные, а то и вовсе — убирали одну смену. Да, они могли уехать из Гертона — в Зурбаган, например, или в Покет — но кому охота бросать обжитые места и искать счастья, если есть вариант просто надавить на работодателя?

Я сделал несколько снимков толпы и трусцой направился к муниципалитету — там должно было развернуться основное действо. Пот бежал по спине, в нос и рот набивалась пыль, дышать было тяжело — жаркий южный полдень выпивал все силы. Какой дурак придумал проводить демонстрацию в полдень? Вечером такие дела надо делать, вечером!

Мне определенно следовало приобрести пробковый шлем, а лучше — нормальную шляпу, если я не намеревался получить солнечный удар, выполняя служебные обязанности. Фотоаппарат работал пропуском — завидев его, рабочие начинали позировать на фоне своих плакатов, полицейские пытались приосаниться, и в целом ни у кого не возникало вопросов, что за тип в хаки ошивается на таком важном массовом мероприятии. Так что мне удалось подобраться к самой ратуше, и взобраться на портик над боковой дверью, чтобы получить лучший ракурс для фотографии и при этом слышать, о чем говорят на ступенях у главного входа.

Вещал мэр — энергичный дядька с заметной лысиной. Галстук его был распущен, белая рубашка закатана до локтей, штиблеты сверкали ярче солнца:

— ... не является спонтанным решением! Каждый из вас может пойти на склад своего предприятия и посмотреть — запасы сырья стремительно тают! Мы не можем удерживать зарплату на прежнем уровне, когда поставщики вынуждают нас поднимать закупочные цены! Дорожает сырье — дорожает и продукция, а мы не можем этого допустить. Протекторат и его сателлиты сейчас хватаются за любую возможность заработать, демпингуют, переключая на себя товарные потоки... Не дремлют дзайбацу Нихона, тамильские компрадоры... Мы не выдержим конкуренции, если наша одежда будет стоит дороже тевтонской, а консервированные фрукты — дороже тамильских!

Народ слушал. Народ волновался. Кто-то выкрикнул из толпы:

— Так что — снова гемайны?! Хотят содрать с нас денег за хлопок?

И из разных концов толпы послышались совершенно случайные синхронные возгласы:

— Жируют за наш счет!

— Плантаторы! Изверги!

— Нахрен гемайнов!

Мне это всё очень не понравилось... Навидался я таких горлопанов — до сих пор оскомина на зубах не прошла. Очень, очень знакомо, и очень пугающе!

Мэр поднял вверх обе руки и сказал:

— Джентльмены! Друзья! Мы все находимся в тяжелом положении! Сегодня же я соберу в муниципалитете всех фабрикантов и представителей поставщиков — и мы обсудим закупочные цены. Помните — мы с вами на одной стороне! А еще — сегодняшний рабочий день вам из зарплаты не вычтут — это я лично обещаю!

И мэр сорвал овацию, ей-Богу!

Я отбил по телеграфу заметку в "Подорожник" не экономя буквы — оплачивала принимающая сторона — и вышел под закатное солнце. Глухой проулок манил меня запахами пряного мяса, и, наплевав на осторожность, я сунулся к вывеске "Финикийский Донер-Кебаб".

Кучерявые улыбчивые ребята с огромными ножами и очень понятным акцентом лаймиш (гораздо более понятным, чем у самих лаймов), нарезали тонкими ломтиками жирное мясо с вертела, подсыпали овощей, полили всё это одуряюще ароматным соусом и завернули в питу — пышущую жаром, свежую. Они прямо тут пекли ее, в печи.

— Благодарю! — я отказался от сдачи, потому что они были большими молодцами, эти финикийцы.

Чистое заведение, вкусная еда, искренние улыбки — что еще нужно, чтобы человек почувствовал себя счастливым? Я покинул закусочную в отличном настроении.

Рот наполнился слюной, и я уже навострил зубы, чтобы вцепиться в донер, как внимание мое привлек агрессивный гомон. Жуя на ходу, устремился к его источнику — благо, он был недалеко.

Группа заводских рабочих — шесть-семь человек — прижала кого-то в тупике.

— А-а-а-а, что, бородач, боишься за своих щенков? Я им ноги переломаю, чтобы они дорогу к побережью забыли! — заводила — высокий, сутулый, рыжий — подливал масла в огонь.

— У, шкуродер, чего скалишься? — вторили ему.

— Гляньте, у него цепочка на пузе серебряная! Шикует! А нам — зарплату урезают! А ну — проси прощения, скотина! И возместить убытки не мешало бы.

Работяги все были в изрядном подпитии, обстановка накалялась. Видал я такие разухабистые компании — при лоялистах. Погоны с офицеров рвали, винные лавки громили... Им дай волю — они и убить человека могут. А поодиночке — люди как люди, вполне даже приятные.

— Гаан век, дайарэ! Воордат эк клоп ал йоу танде! — густой бас прозвучал действительно угрожающе.

Я-то понял, что он посулил выбить все зубы и назвал их животными, а они-то — нет!

— Это кто здесь клоп, бородатый урод? Это вот эти два — клопеныши твои! Чего мы ждем, парни, отделаем его как следует, этого мироеда!

Они не видели меня, обратив все внимание на свою жертву. А я спешно дожевывал донер, но понимал — не успеваю! Заводила ринулся вперед и тут же сел на задницу, сбитый с ног мощным ударом кулака — сверху вниз, по темечку.

-А-а-а-а! — заорали рабочие, взметнулись вверх кулаки...

— Грох! — выстрел эхом разнесся в подворотне.

Я опустил револьвер и с сожалением глянул на донер, котрый грустно лежал в грязи.

— А это что еще за... — они были несказанно удивлены, эти мужики.

Вдруг открылась дверь закусочной, и выбежали финикийцы со своими здоровенными ножами — все втроем. От их улыбчивости не осталось и следа, черные глаза злобно сверкали.