Спасти империю! - Страница 24

– Красивая… – мечтательно произнес Сила.

– Тьфу ты… – в ответ Ероха только и смог, что сплюнуть в сердцах.

– Ничего, ничего, – постарался примирить друзей дон Альба. – Просто теперь надо разговаривать с Петькой и вытаскивать из него слово за словом. Может, даже попробовать купить у него пилюльки…

– Тише, парни, не орите, – попытался урезонить друзей Валентин.

– А кто нас здесь подслушает? – удивился Ероха.

В доме, кроме них четверых, никого не было, а двери и ставни были наглухо затворены и накрепко заперты. Еще несколько недель назад Валентин, чтобы избавить мастеровых от мучительного безделья, велел им доделать все три строгановских дома, отданных ему Никитой Романовичем. В результате все три дома были закончены и обнесены единым забором, образовавшим один большой двор. В одном из домов теперь жили Юлька-гимнастка с Василисой и женской прислугой, во втором – Валентин с друзьями, а в третьем расположились мастера. В этом доме они по приказу Валентина оборудовали кузницу и большую универсальную слесарно-столярную мастерскую при ней. Валентин еще не знал, зачем ему это нужно, но чувствовал, что понадобится обязательно.

– Все равно нечего орать, – продолжал стоять на своем Валентин. – Когда имеешь дело с рыбасоидами, лишняя осторожность не помешает. Теперь о том, что удалось узнать Силке. Это нам пока ничего не дает. Туман сплошной. Прав Ероха. Где-то, кто-то, что-то… (При этих словах Валентина Ероха самодовольно улыбнулся.) Понятно одно, и то не наверняка – пилюли идут из царицыного терема. Туда, кроме царевича и Никиты Романовича, нет ни у кого свободного доступа. Это очень осложняет нашу задачу. Но искать эту девку все равно нужно. Ты, Силка, сегодня больше не лезь к Петьке. Я на сегодняшнем пиру сам попытаюсь с ним поговорить. Все-таки один раз мне удалось побывать на царицыной половине, и надеюсь, удастся еще.

Сегодняшний пир был стандартным, рутинным мероприятием, к которому уже успели привыкнуть Валентин и его друзья. За время пребывания в слободе им довелось побывать уже не меньше чем на десятке таких пиров. Если они чем-то и отличались друг от друга, то только составом участников. Чаще собиралось опричное братство, чуть пореже были собрания, на которых Иван велел быть всем. В таких пирах участвовали и представители старшего поколения, в том числе и Никита Романович с Алексеем Басмановым. Эти, увидев впервые Юлькин танец у шеста, качали седыми бородами и от смущения отворачивались в сторону. После же – ничего. Попривыкли. И даже вместе со всеми выражали свой восторг. Самый же редкий случай – это присутствие на пиру заезжих гостей. Таких оказий при Валентине еще не случалось.

Сегодня Иван велел быть на пиру всем, без каких-либо оговорок. Была ли на это у него какая-то особая причина либо это просто блажь, Валентин не знал. В назначенное время он с друзьями, обряженными, как и положено, в рясы, был на месте. Трапезная быстро и беззвучно заполнялась тщательно изображающими благочестие «монахами». На фоне однообразных черных ряс ярко выделялись представители старшего поколения, одетые в разноцветные роскошные одежды.

Валентин, сидевший обычно рядом с царевичем, уступил сегодня свое место Никите Романовичу и оказался как раз с братьями Басмановыми. Он только занял свое место, смиренно сложив, как и подобает монаху, перед собой руки, как к нему склонился проходивший сзади «монах» и зашептал Валентину на ухо:

– Ну и везунчик ты, Михайла. – Валентин обернулся. Из-под глубокого капюшона, хитро улыбаясь, на него глядел князь Черкасский. – В слободе без году неделя, а уже шашни с чьей-то женой успел завести.

– С чего ты взял? – так же шепотом ответил ему Валентин. Удивление его было искренним и неподдельным, так что даже князь Черкасский поверил ему.

– Действительно ни с кем ничего? Гм… – Черкасский вновь осклабился. – Значит, будет. Сейчас иду… Догоняет меня девка дворовая. «Светлый князь, – говорит, – передай Михайле Митряеву, что, как часы пробьют на башне восемь раз, пусть будет за дворцовым садом в начале второй улицы. Поклон ему от моей госпожи за то, что кучера ее спас».

– А-а… Это… – Валентин скривился и махнул рукой. – Тоже мне любовное приключение нашел… Да ей уже седьмой десяток. К кому-то она в гости в слободу приехала. Мы тут намедни в лесу устроили с царевичем и ребятами стрельбу по воронам. А по дороге как раз возок ее проезжал. Лошади стрельбы испугались и понесли. У самых ворот только и остановились сами. Бабка страху натерпелась, а кучер – тот вообще сдуру из санок выпал, под откос скатился и, ударившись о дерево, провалился в сугроб. Если бы не мои ребята, его нашедшие, сгинул бы мужичок. Все душа божья, хоть и мужик простой… Так уж старушка нас благодарила за его спасение, так благодарила… Да нам недосуг было ее благодарности выслушивать. Мы же царевича сопровождали… А теперь, видно, опять она со своей благодарностью…

– А-а… – разочарованно протянул Черкасский. – Я-то думал, интересное что…

– Пустое… – Валентин вновь махнул рукой.

Сердце его ухало, как молот. Большого труда стоило ему не показать волнения, охватившего его при известии, переданном князем Черкасским. А уж как ему удалось сочинить с ходу историю про кучера и его благодарную престарелую хозяйку, он и сам не знал.

Черкасский тоже махнул рукой.

– Сходи, однако… Может, благодарная старушка отсыплет тебе каменьев и злата, а может, у нее внучка прекрасная имеется…

– Спасибо, князь. Схожу уж, погляжу…

Черкасский прошел дальше, и только тогда Валентин позволил себе улыбнуться. Ведь известие, переданное князем, означало, что та прекрасная незнакомка в мехах никуда не исчезла и не забыла Михайлу Митряева. Более того, на сегодняшний вечер она назначила ему свидание! И не где-нибудь, а, судя по словам Черкасского, у себя дома! Теперь надо было только не прослушать бой часов. А за шумом, гамом и грохотом музыки, царившими обычно на пиру, это было немудрено. Он наморщил лоб, пытаясь сообразить, как же ему быть. «Эврика! Юлька-то, приходя на пир, ориентируется по бою башенных часов. В семь часов она здесь. Выступление ее продолжается минут тридцать – сорок. Если я улизну из-за стола вслед за ней, то, идя спокойным шагом, приду в назначенное место как раз вовремя. Ну подожду там немного»…

Пир привычно начался с молитвы и лицемерно-показного постничанья. Пока все больше делали вид, что пьют и закусывают, Валентин серьезного разговора с Петькой Басмановым не начинал. Но как только подали настоящую еду и достойную выпивку и народ всерьез увлекся чревоугодием, Валентин принялся подбивать клинья под Петьку. Собственно, все его заходы на цель представляли собой чудовищную по форме и непритязательную по содержанию приторно-сладкую лесть. И такой, мол, Петька, и сякой, и вообще необычайно замечательный. А уж как его царевич уважает… В особенности в последнее время.

Танцевал Петька действительно здорово, пел недурно, на лошади скакал как бог. Одним словом, не обделен был парень артистическими задатками. А вот с интеллектом у него дела обстояли похуже. Да что там похуже… Если уж называть вещи своими именами, то дураком был Петька самым настоящим. Но, как это частенько бывает, отсутствие ума природа компенсировала ему, наделив звериной хитростью.

Петька был польщен, что земский посланец, позабыв о самом царевиче, о других знатных и видных людях, беседует сегодня лишь с ним. И не просто беседует, а говорит о нем, Петьке, всю правду, которой никогда ни от кого не услышишь. Ему очень захотелось тоже сказать нечто приятное собеседнику, и он выдал сакраментальную фразу:

– Мой батяня про тебя, Михайла, тоже только хорошее говорит. Михайла, мол, толковый парень. Жаль только, что он всего лишь купчишка.

В ответ Валентин едва не расхохотался. С трудом подавив приступ смеха, он наконец-то решился пожаловаться собеседнику:

– Голова что-то болит в последнее время. Чего только не делал, а она болит и болит. Царевич сказывал, что у тебя есть замечательные пилюльки от головной боли.