Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Страница 75

– Всё хорошо, всё хорошо! – заторопился чекист, успокаивающе вытягивая руки. – Я к вам по долгу службы, и… М-м… Могу войти?

– Да-да, конечно… – прошелестела мама, отступая. Ее рука упала, ослабев.

– Меня зовут Роман Иванович, – покряхтывал гость, разуваясь, – я работаю в Военно-медицинской академии… Ну, как раньше говорили, «особистом»…

– Вот тапки, – сказала хозяйка безжизненным голосом.

– Благодарю…

Втроем мы прошествовали на кухню, и Роман Иванович, испросив позволения, уселся в сторонке, по-стариковски уперев руки в колени.

– Владимир Михайлович задерживается, – внушительно сказал он, – как и все его товарищи. Да, были определенные сложности, но сейчас ситуация под контролем, хотя и есть определенные… хм… нюансы. Именно поэтому я обязан предупредить вас… э-э…

– Ирина, – вытолкнула мама.

– Предупредить вас, Ирина, чтобы вы не волновались напрасно, и никуда не обращались – ни в милицию, ни… Никуда! Не потому даже, что это может как-то повредить Владимиру Михайловичу, а просто… Ну, так положено!

– А что, собственно, случилось, Роман Иванович? – я прямо глянул в глаза комитетчику, и тот не отвел их.

– Политика… – замямлил он, и приложил ладонь к груди. –

Поверьте, мы принимаем все меры, чтобы наши люди вернулись домой! Понимаю прекрасно, что скажу глупость, но вы, все-таки, не переживайте! Подождите еще несколько дней, хорошо?

– Хорошо, – вымучила мама улыбку.

– Вот и ладушки, – заворковал особист, вставая. – Пойду! Мне еще к Смирновым надо успеть, к Валиевым…

Неловко поклонившись, он убрёл в прихожку.

– До свидания! – донеслось глуховато, и дверь тихонько клацнула, закрываясь.

Я сидел молча, чувствуя, как трясется нутряная жижица, зовомая душой. Мне-то мерещилось, что это за мной…

Вычислили! Раскрыли!

Вздохнув, мама встала, снимая фартук и роняя его на стул.

– Кушай, Дюша… – ее голос позванивал ослабленной струной, глухо и дрябло.

Запершись в ванной, она пустила воду, чтобы выплакать слезы, а меня не пугать, не расстраивать… Я же сидел, поникнув, чувствуя себя жалким и ничтожным.

Холодная свинцовая ненависть тяготила меня. Я ненавидел и себя, и свой План, и всю эту новую жизнь, дарованную мне Сущностью.

Зачем?! Зачем менять реальность, переводить историю на другой путь, если от этого страдают те, кого я больше всех люблю?

Что, «мой паровоз вперед летит»? Здорово! А ничего, что в его топке сгорают человечьи души? Сколько уже их на моей совести?

– Кончай истерить! – проскрипел я. – Думай, думай!

А что тут думать? В прежней моей жизни отец не ездил ни в какое Марокко! Стало быть, конгресс в Рабате вызван моими «микроскопическими воздействиями», моими благими намерениями. «Политика…» Вот тебе и политика…

Щелкнула защелка, и из ванной вышла мама. Умытая, она выглядела спокойной, лишь влажная краснота в глазах выдавала недавние слезы.

– Давай пить чай, сынуля, – ровным голосом сказала мама.

– Давай, – согласился я.

– Ставь тогда чайник, а я переоденусь хоть…

– Ага!

Запалив голубой венчик, я опустил зеленый эмалированный чайник на конфорку, и отошел к окну. Тихо на улице, малолюдно…

Шурша, пронеслась светло-оливковая «Волга» с шашечками. Наехала на желтые листья, усеявшие асфальт, как потерянный гербарий – те взметнулись, скручиваясь в слабый вихорёк, и опадая в который раз.

Осень…

Среда, 18 октября. День

Марокко, окрестности Марракеша

Брагим запаздывал, и это напрягало. В первый раз такой сбой, слом заведенного порядка! Уж второй час на стареньких «Командирских», а обед не несут…

Впрочем, Соколов распереживался вовсе не из-за кормежки. Как-то всё с самого утра не заладилось. Крики неслись со двора, взревывали моторы…

– Может, Антон затеял чего? – Дугин беспокойно сновал мимо бойниц, порою взглядывая на недвижную пустыню.

– Может… – обронил Владимир, прислушиваясь.

Разобрав торопливые шаги за дверью, он мгновенно сунул руку под сброшенный мятый пиджак, ухватывая «Беретту» за рубчатую рукоятку.

Грюкнул засов, но ничья нога не пихала дверь, напуская легкий сквозняк. Замерев, Соколов выжидал, считая до тридцати, после чего мягко поднялся, и потянул дверь на себя.

– Открыто! – выдохнул он.

Тут уж вскочили все.

– Ти-хо! – скомандовал Марьянович на правах старшего по званию. – Оружие с собой?

Владимир и Марат показали стволы, а Иннокентий подхватил лопатку, прикопанную в песке.

– За мной!

Соколов согласно кивнул. Какой смысл дожидаться событий, туманно обещанных Антоном, если путь на свободу открыт? Он облизал сухие губы, чуя, как колотится сердце.

«Марш вперед, труба зовет…»

Их каталажка занимала почти весь третий этаж башни, а за дверью скручивались каменные, исшарканные ступени винтовой лестницы.

Держа пистолет в опущенной руке, Владимир неслышно шагал вниз, к сводчатому проему, выводящему в тесный двор. Во дворе касбы было пусто и тихо. Пустота и тишина…

Ломко зашуршал битый кирпич, и Соколов вскинул оружие. По осыпи, подняв руки, спускался Антон в камуфляже, расписанном в цвета пустыни. За ним боком шагал еще один парень, в грязных джинсах и «гавайке», распираемой мускулистым торсом.

– Свои! – крикнул Антон. Заметив, как напряглись медики, он развел руки. – А тут пусто! Сахарцы плюнули, и уехали! Неожиданно очень, но – факт!

Мускулистый улыбнулся уголком рта, и протянул руку:

– Анатолий, можно – Толян. Мы сначала подумали, что всё – сейчас как зачистят, и… И ни одного выстрела! И никого!

– Кроме того белого, – негромко добавил Антон. – То ли француз он, то ли американец…

– Робер де Шаранс? – быстро спросил Иннокентий.

– Знаком? – вздернул голову Толян.

– Встречались, – усмехнулся Дугин. – Где он?

– Да тут, рядом… Сахарцы, похоже, пустили Робера в расход, но не учли, что у него бронежилет под курткой. Да всё равно, не жилец – обе ноги перебиты, ребра переломаны…

– Допросили? – хладнокровно поинтересовался Соколов.

– По-быстрому! И сразу за вами. Ну-у…

– Да ладно, Толь… – буркнул Антон. – Ведь, и правда, свои. Цэрэушник он. И захватили вас с подачи ЦРУ – это их акция. Бойцы из «Полисарио» – так, массовка!

– Похоже, американцы их надурили, – насмешливо фыркнул Анатолий.

– А зачем, вообще, было похищать?! – вскричал Валиев, срываясь в фальцет.

Смирнов мимоходом похлопал Марата по плечу. Бывает, мол…

«Неужто всё? – подумал Соколов, робко, недоверчиво привыкая к воле. – Даже не верится…»

Антон, перешагнув полуразрушенную стену, высотой по колено, выбрался в соседний двор. В тени драного навеса лежал «представитель международной организации», уже без дырявой куртки и бронежилета. Вся грудь – сплошной синяк. Под наскоро перевязанными ногами – бинты наматывались прямо на джинсы – расплывалась лужа крови.

Запрокинутое восковое лицо казалось мертвым, но живот в лиловых кровоподтеках трепетал в слабом дыхании. Тень от наклонившегося Соколова пала на Робера, и голубые слезящиеся глаза открылись.

– Больно… – просипел Де Шаранс. – Очень… Помогите…

– Поможем, – небрежно отмахнулся Владимир. – Сахарцы… Что вы с ними не поделили?

– Это не я… – шевельнул цэрэушник почерневшими губами. – Мы договорились… Передать три грузовика… четыре пикапа… Оружие… Патроны… Они всё получили. Наш резидент… Это он их обманул. Передал им ваши фотографии… кхе-кхе… и сказал, что вы – болгары. Русских бы они не трогали… Сахарцы с Алжиром дружат, значит, и с Советами… Кхе-кхе… А тут какой-то командир из «Полисарио» подъехал… утром сегодня… Разобрался. Все по машинам, а меня – в расход…

– А зачем, вообще, было нас захватывать? – с горечью повторил Марат.

– Этого я не знаю… – голубой взгляд сфокусировался. – Богом клянусь, не знаю… Помогите…