Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод) - Страница 21

– Мне не нужно, – сказала она. – Если я начинаю думать о тебе, я напоминаю себе об Алеке. Брак для меня важнее. Сейчас мне почти сорок, и у меня отчетливая система ценностей. Забудь обо мне, Пол. Закрой за собой эту дверь и забудь, что я существую.

Он встал.

– Я никогда не смогу забыть тебя, – он снял резиновое кольцо и положил его на рабочий стол. – И это мне не нужно. Мысли о тебе и без того достаточно болезненны. Но я уйду. Меньше всего я хотел бы причинить тебе боль.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в затылок, ощутив губами мягкий шелк ее волос, и затем медленно двинулся к двери, не оборачиваясь, боясь бросить на нее последний взгляд.

– Пол!

Он обернулся. Энни стояла, напряженно стиснув руки. Видно было, что она отчаянно борется с собой.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – сказала она. – Ты можешь просто… обнять меня?

Он вернулся и мягко прижал ее к себе. Она прильнула к его груди, ее волосы пахли солнечным светом. Она вздохнула, сомкнув руки в кольцо за его спиной, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.

– О Боже, Пол!

Он провел рукой по ее шее и почувствовал частый и горячий пульс.

– Я хочу любить тебя сейчас, – сказал он. Сдвинув брови так, что между ними пролегла складка, она запрокинула голову и заглянула в его лицо.

– Здесь опасно заниматься любовью, – сказала она. – Здесь везде стекло. Оно попадает в ковер. Оно…

– Ш-ш-ш, – он прижал палец к ее губам, – мне все равно.

Он склонился к ее губам, и она запрокинула голову, чуть приоткрыв рот. Сделав шаг назад, она потянулась к выключателю, чтобы погасить свет, но он поймал ее за руку.

– Оставь, – сказал он, – я хочу видеть тебя. Конечно, она была права. По обе стороны от них были стеклянные стены, а за ними чернота ночи, но все, что происходило внутри, было видно с автостоянки через разноцветные узоры стеклянных мозаик.

Энни нажала на выключатель и, неожиданно перехватывая инициативу, взяла его за руку.

– Пойдем, – сказала она.

Она повела его в дальний конец студии, где в лабиринте белых стендов были развешаны фотографии. Проходя мимо них, она включала маленькие лампочки, создавая мягкое белое сияние, окружавшее ее и Пола. Она села на пол, прижавшись спиной к стене.

Он уже был готов опуститься рядом с ней, и тут его взгляд случайно задержался на ближайшей фотографии, с которой на него в упор уставились неулыбчивые глаза Алека О'Нейла. Пол почувствовал, как вдоль спины пробежал холодок, и когда он опустился рядом с Энни, его немного трясло. Но она притянула его к себе и нервозность исчезла.

Он раздевал ее, глядя ей в глаза. В них было желание. Желание, тщательно скрываемое, когда он брал у нее интервью, и ничем не прикрытое теперь.

– Я хочу, чтобы ты просто обнял меня, – сказала она, но не пыталась противиться, когда его пальцы нащупали застежку лифчика. Она встала на колени, чтобы расстегнуть свои плисовые брюки, и он помог ей снять их. В ее теле обнаружились неожиданные для него мягкость и полнота, в которые ему хотелось погрузиться.

Он нежно опрокинул Энни на ковер и снова поцеловал, прежде чем опустить голову к ее груди. Она поймала его за подбородок и подняла его лицо так, что их глаза встретились.

– Ты не можешь удовлетвориться тем, что просто полежишь здесь со мной? – спросила она.

Он медленно покачал головой, и с каждым его прикосновением, с каждой его лаской, она сопротивлялась все слабее и слабее.

Он пребывал в состоянии блаженного удовольствия, когда все было кончено, и он лежал, прижимая ее к себе и чувствуя, как их сердца бьются в такт друг другу. Прошло, наверное, довольно много времени, прежде чем он понял, что она плачет.

– Что случилось? – спросил он, целуя ее в глаза. Она резко отодвинулась от него, закрывая лицо руками:

– Я такая дура.

– Нет, Энни, не говори так. Не думай так.

Она села и забилась в угол, собрав свою одежду в кучу и прижав ее к груди. Уткнувшись лицом в свитер, она всхлипывала, ее плечи напряглись, когда он прикоснулся к ней. В белом свете лампочки он заметил серебро в ее волосах, десятки светлых нитей соперничали с рыжими, придавая ей еще более беззащитный вид.

Пол погладил ее по волосам. Он не знал, что сказать кроме того, что он любит ее, и он повторял это снова и снова, а она плакала, закрыв лицо руками.

– Энни, пожалуйста, не молчи, – просил Пол. – Скажи, что ты сердишься на меня. Скажи мне хоть что-нибудь.

Она никак не реагировала, и через несколько минут он начал одеваться. Он встал и выключил свет над фотографией Алека, прежде чем снова склониться к Энни. Она перестала плакать, но так и не подняла головы, и плечи ее время от времени сотрясались.

– Давай, я помогу тебе одеться, – сказал он. Она покачала головой:

– Нет, не надо. Пожалуйста, иди домой.

– Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии.

– Пожалуйста.

Он снова встал и неохотно пошел к двери.

– Пол!

Он обернулся. Она подняла голову и он увидел в тусклом свете ее пылающие красные щеки.

– Ты можешь уехать из Аутер-Бенкс? – спросила она. – Можешь уехать насовсем? Пожалуйста, Пол, я тебя умоляю.

Отчаяние в ее голосе заставило его внутренне сжаться. Он снова вернулся в лабиринт стендов и опустился перед ней на пол, накрыв ладонями ее голые колени. В студии вдруг стало очень холодно, и она не пыталась остановить его, когда он извлек из кучи одежды в ее дрожащих руках толстый вязаный свитер и натянул его ей на голову, помогая просунуть руки в рукава. Он вытащил из-под ворота ее густые волосы и наклонился, чтобы поцеловать в лоб.

– Я сделаю для тебя все, что в моих силах, Энни, – произнес он, – но уехать отсюда не могу. Теперь это и мой дом тоже.

Когда он вернулся домой, Оливия уже спала – он по телефону предупредил ее, что будет поздно, и сказал, чтобы она его не ждала. Он принял душ в ванной комнате на первом этаже, чтобы не будить ее, и именно тогда обнаружил стеклянные занозы в колене, на плече и в ладони.

Он поднялся наверх, в их общую с Оливией ванную комнату, тихо взял из ее шкафчика специальные щипчики, сел на край ванны и погрузился в борьбу со стеклянными шипами. Из ладони занозу удалось извлечь довольно легко, из колена – несколько труднее, кроме того порез кровоточил каждый раз, когда он сгибал ногу. Надо обязательно перевязать ранку, иначе утром ему придется объяснять происхождение крови на простынях.

Стекляшка в плече оказалась самой неприятной. До нее было труднее всего дотянуться щипчиками, труднее всего удалить. Покончив, наконец со всем этим и уже лежа в постели, он снова и снова вспоминал минувший вечер и думал о том, что у Энни могут быть такие же занозы. Ему очень хотелось надеяться, что это не так. Мысль о том, что ей больно, и воспоминание о ее слезах были непереносимы.

Что, если Алек еще не спал, когда она вернулась домой? Возможно, он спросит, почему она так поздно. Или застанет за извлечением кусочков стекла. Что она ему ответит? Какие слова подберет, чтобы как-то объяснить очевидные улики?

Молодой человек нервничал, как и следовало ожидать. Об этом говорила его неуверенная улыбка и то, как он отводил в сторону взгляд, избегая смотреть Мери в глаза. Он носил круглые очки в проволочной оправе, и стекла казались такими тонкими, словно он носил их просто, чтобы выглядеть интереснее, чем был на самом деле. Постукивая кончиком авторучки по папке, он начал объяснять цель своего визита, и Мери специально смотрела на него пустым, отсутствующим взглядом, чтобы он поверил в ее старческий склероз и посильнее разговорился.

Она не сразу узнала его. Конечно, люди меняются. Кроме того, он очень невнятно представился. Что-то вроде Помаселл. Но теперь Мери вспомнила его и все поняла.

– Итак, мы хотим собрать и издать истории из вашей жизни на маяке, понимаете? Повседневная жизнь, а также, может быть, какие-то необычные происшествия, – он первый раз посмотрел прямо в глаза Мери. – Вы меня понимаете?