Спасители. Книга первая. Хрустальный куб - Страница 4

– И на руке такой же рисунок! – удивился Агат. – А письмо Виринея написала?

– Понятия не имею, – честно ответил Лиафар.

– А здесь не написано ничего такого, что указывало бы на автора письма? – спросил Агат, протянув руку за письмом.

Взяв бумагу, он отвёл её подальше от глаз и стал читать. Зрение у Агата было не самым лучшим ― он был дальнозорким, но вблизи не разбирал написанного. Даже алфавиту его пришлось учить по-особому. Анна, мать Лиафара, брала мальчиков в возрасте семи лет с собой на берег и на песке прутиком выводила буквы.

– Нет, имени там нет… Зато медальон есть! ― сказал Лиафар, передавая символ на цепочке Агату.

– Вот это диво! ― не удержался от восклицания друг, так что его услышали строители костра. Они уже завершили сооружение шестиметровой древесной башни, и слова Агата приняли за восхищение высотой костра, после чего, довольные собой, стали расходиться по домам.

Костёр установили метрах в тридцати от мельницы, и друзья сели под её вращающимися крыльями. Они высказывали друг другу свои мысли и догадки, но ни один из них не мог представить, каким образом эмблема Спасителя перенеслась из сна в реальность. Ещё это письмо…

– Может, эта Виринея ведьма? ― предположил Агат. ― Прикинулась красавицей, а сама задумала что-то недоброе! Помнишь, Алера рассказывала, что у неё в доме однажды останавливались женщины, которые добавили каких-то трав в котёл с ужином и на утро все выглядели неписанными красавицами, хотя, как она сама говорит, поутру все женщины ― ведьмы.

– Ну, допустим, а как же всё остальное?.. Да и зачем прикидываться тем, кем ты не являешься?

Так, размышляя и недоумевая, они просидели до тех пор, пока к ним не подошёл их общий знакомый Танир. Рыжеволосый веснушчатый юноша отличался повышенным любопытством ко всему и ко всем. Он сходу поинтересовался о содержании послания на листе в руках Лиафара, но Лиафар сказал, что это старый рецепт, написанный Варей для Адивы, и быстро убрал смятый клочок в карман.

В поле потихоньку уже начала сходиться вся деревня (точно год назад на свадьбу Романа и Адивы). Вынесли скамьи, несколько столов, поставив на них напитки из сухофруктов, немного еды. Сами островитяне вышли нарядные: некоторые привязали ленточку к поясу, другие сплели венки из тонких прутьев и цветов, старик Горин надел соломенную шляпу с широкими полями, из-под которой лоснились редкие, но аккуратно причёсанные волосы. Явились и музыканты. Беседуя, шутя и хохоча, собравшиеся ожидали старосту «Островка».

Темнеющее небо было неизменно серым, ветер – слабым, мрачное окружение ― всё то же. Однако цветные наряды островитян и развевающиеся всюду разноцветные ленты радовали взор и приподнимали настроение.

Лиафар, во избежание расспросов, обмотал руку куском ткани (словно завязав порез), а медальон и письмо оставил дома, когда бегал за стариками: Дивад в порыве предвкушения праздника велел внуку достать из погреба один бочонок вина и отнести к праздничному столу.

Наконец явился староста Велимир. Он широко улыбался, приветственно кивал собравшимся, охотно пожимал руку каждому, кто её протягивал, в общем, вёл себя по обыкновению учтиво. Оглядев улыбающимися глазами нарядную толпу, он принял поданную ему кружку медовухи и поднял её чуть выше, призывая всех к тишине.

– Друзья мои! Летом тысяча четыресто двадцать девятого года на островной клочок земли в море прибыли первые семьи, коим в Золотореченске было дано разрешение на переселение, дабы они могли обжить необитаемое место и наладить здесь жизнь. С тех пор прошло сто пятьдесят лет!

Жизнерадостному Велимиру ответили оживлёнными голосами, ликованием. Он сказал немного о трудностях и лишениях в сложной жизненной ситуации, но закончил, обнадёживающими словами о пробуждении природного плодородия, на что, конечно же, надеялись все собравшиеся.

По завершении речи старосты, старшие мужчины пригубили вина, а затем стоявшие вокруг костра с горящими факелами в руках островитяне (среди которых был и высокий, поджарый, ещё не постаревший мужчина, с чуть продолговатым лицом ― отец Агата) бросили факелы в костёр, по которому тотчас же побежали языки огня. Ветка за веткой, под радостные крики островитян костёр вспыхнул высоким пламенем.

Заиграла музыка, и бόльшая часть островитян пустилась в пляс: дети и взрослые образовывали хороводы и в танце кружили вокруг костра, освещённые полыханием высокого пламени. В числе танцующих были и Лиафар с Агатом: первый не отличался в обыденной жизни экспрессивным поведением, но общее настроение захватило их обоих и не позволило остаться в стороне.

– Костёр скоро рухнет, – выплясывая в такт музыке, предостерёг Агат.

И, словно повинуясь его словам, костёр угрожающе затрещал. Танцующие отпрянули в стороны, а сооружение из полыхающих древесных стволов и ветвей заходило ходуном, и в следующий момент, под радостные крики островитян, рухнуло и распалось. Теперь высота догоравшего пламени не превышала даже метра. По старой традиции молодёжь начала прыгать через костёр по двое-трое. Согласно древним поверьям, огонь вбирал в себя всё самое нехорошее, что есть в человеке, перепрыгивающем огонь праздничного костра, а также исполнял загаданные в этот момент желания. Поверье это уходило корнями в древность, но сохранилось и стало частью современных традиций, особенно полюбившихся молодому поколению.

***

Островитяне весело смеялись, танцевали или просто о чём-то беседовали. Старики сидели чуть в стороне от шумной музыки и распивали вино Дивада. Самый дородный из них, в соломенной шляпе, с густыми усами на широком лице, рассказывал какую-то байку. Периодически в рассказе всплывали забавные подробности, и порядком охмелевшая компания взрывалась дружным хохотом. Лиафар и Агат присели передохнуть и утолить жажду чуть поодаль от развесёлой компании.

– Дядя Горин похоже в ударе! ― кинув взглядом на усатого рассказчика, сказал Агат.

– Мне никогда не разобрать, правду он говорит или нет, ― признался Лиафар. ― Ему бы сказки сочинять!

– Так он сейчас этим и занимается. Сочиняет на ходу! ― с уверенностью сказал Агат. ― Не удивлюсь, если это он или его предки придумали все эти легенды про леших, русалок и…

Агат прервался.

– Глянь туда, никак Агафон на праздник пожаловал?

Лиафар посмотрел в указанном дру́гом направлении и заметил фигуру, скрытую в тени мельницы. Мужчина с пшенично-светлой шапкой волос держался поодаль и надеялся, что никто не обратит на него внимания, однако, как и Агат, некоторые из островитян приметили застенчивого соседа; дети и вовсе стали указывать на него пальцем.

– Подходи, не стесняйся! ― крикнул дядя Горин ― один из всей компании стариков, стоявших вблизи мельницы. Желая ещё красочнее выразить своё дружелюбие, он добавил: ― Не кусаемся мы!

Но Агафон не отозвался, даже не шелохнулся. Затем вдруг отвёл взгляд в сторону, устремив его в ночное небо, словно не слышал призыва, а происходящее празднество не заслуживало его внимания.

– Совсем «ку-ку»! ― ехидно бросил старик Горин и продолжил свой увлекательный рассказ с того самого места, на котором остановился.

Агафон же так и остался стоять с поднятой в небо головой. Друзья, переглянувшись, пожали плечами. Человеку не прикажешь! Да и вряд ли стоило связываться с тем, кого считают безумцем ― неизвестно чем всё обернётся.

Друзья попивали напиток из сухофруктов и смотрели на пляшущую толпу – островитяне явно не собирались закругляться, хотя вечер был поздним. Несколько младших детей уже спали на руках у своих мам и те звали мужей, чтобы вместе отправиться домой.

Лиафар вновь глянул в направлении, где в тени стоял Агафон и неожиданно встретился с ним взглядом. Тот вдруг широко улыбнулся, от чего Лиафар пришёл в замешательство, а затем вновь уставился в чёрное небо.

Не успел Лиафар поделиться произошедшим с Агатом (тот смотрел совсем в другую сторону и не увидел внезапной улыбки безумца), как вдруг подул ветер: довольно резкий и порывистый. Крылья мельницы со скрипом закружились быстрее, ленты на шестах и нарядах жителей деревни затрепетали на ветру; от углей, оставшихся от костра, поднялись искры. Чей-то взволнованный выкрик обратил всеобщее внимание к небу, и музыка тотчас стихла. Что-то огромное и светлое двигалось по чёрному небосводу, всё увеличиваясь в размерах.