Спасите наши души - Страница 12

Изменить размер шрифта:

Пэй поднял глаза и встретился со взглядом благожелательным, как все мудрое. Он знал, что его раскусили, что его видят насквозь, и тут уже не до диалектических ухищрений: подлинные причины его поведения на последнем заседании Совета носили сугубо личный характер. Он хотел выиграть время, отложить на несколько месяцев новый скачок, которого единодушно требовали вышестоящие партийные органы и военные руководители. Он порекомендовал задержать на полгода ввод в эксплуатацию энергетического комплекса Фуцзинь по весьма предосудительным мотивам: видимо, ему не удалось полностью избежать пагубного влияния догм, привитых в детстве миссионерами.

— Врачи уже не в силах ей помочь… Это вопрос нескольких недель… Она очень признательна вам за прекрасные цветы…

Лянь была подругой его детских игр. А теперь она умирала от туберкулеза в народной больнице Фуцзиня: слишком поздно поставленный диагноз — болезнь, напоминавшая о том времени, когда нищета и недоедание были великой, единственной демократической верой Китая.

В Китае больше не было нищеты. Народные массы своим духом вскормили эксперимент такого размаха, какого мир еще не знал. Дух китайского народа совершил настоящее чудо: сместил горы, изменил течение великих рек, победил невежество, обеспечил каждому материальный достаток, покончил с тысячелетней бедностью. Но для Пэя размах этих свершений, самоотречение китайского народа и его каждодневные жертвы свидетельствовали о простой истине: дух китайцев был священным духом. Религиозные, архаические понятия были тут ни при чем, под словом «священный» он имел в виду глубокое почтение, и почтение это требовало поставить предел рентабельности, эффективности, эксплуатации — использованию народного духа.

— Я готов выступить с самокритикой, — сказал Пэй. — Теперь я осознаю, что за моим возражением против ввода в эксплуатацию электростанций Фуцзиня стояла личная, субъективная, эмоциональная причина… Впрочем, мой голос был единственным голосом против, что доказывает, что я полностью ошибался.

Лицо Мао Цзэдуна было по-стариковски невыразительным, однако виной тому была лишь мышечная усталость. Старость не имела власти над этим взглядом и улыбкой, так часто проступавшей на его губах, что непонятно уже было, улыбка ли это еще или начало эрозии.

— Душа… — Он устало взмахнул рукой. — Душа, Пэй, конечно же, существует, но это не то, что пыталась представить из нее на протяжении веков реакционная пропаганда. Ты, как и я, сын крестьянина, а значит, тебе, как и мне, известно, из чего веками состояла душа китайского народа: из голода, холода, страха, невежества, болезней и надежды. Надежды… А сегодня речь уже идет только о надежде. Благодаря тому, что китайский народ совершил одной лишь силой своего духа, речь идет уже только о надежде…

Наступила новая пауза. Печаль только подчеркивала, как он одряхлел.

— Но кто говорит о надежде, тот говорит о будущем, а меня в нем уже не будет… Значит, мне нужно принять решение сегодня, сейчас… А мне не всегда говорят правду. Так что я хочу, чтобы ты отправился в Фуцзинь, посмотрел, что там происходит, и сказал мне, что об этом думаешь. И поскорее… Смешно: чем старше становишься, тем больше приходится торопиться… Ты ведь знаешь, у военных далеко идущие планы… Но во всей этой затее пока еще много неясностей, и, возможно, она представляет собой страшную угрозу. Они присылают мне из Фуцзиня одни лишь оптимистические и исполненные энтузиазма донесения, но ставка в этой игре слишком велика для заказного оптимизма… Не было ни одного неблагоприятного отчета, и это вызывает у меня крайнюю настороженность. Источники безграничной мощи почти всегда являются и источниками катастроф… Нужно знать границы возможного. Не для того, чтобы остановиться, а для того, чтобы, дождавшись подходящих условий, поманить невозможное. Именно так я всегда и делал, и у меня это неплохо получалось. Я хочу правды.

— Я немедленно отправлюсь туда.

— Тот, кто знаком с прошлым нашего народа, знает, что его выносливости нет предела. Но делать ставку на эту его безграничную выносливость — значит делать ставку на прошлое…

На сей раз это была не просто тень улыбки: на его лице заиграла ирония…

— Эта мысль принадлежит не Мао: это высказывание Чжоу Эньлая[19]. У военных, как тебе известно, очень далеко идущие планы. Но осуществятся они или нет, зависит от эксперимента в Фуцзине. У них там образцово-показательная коммуна, и ее идеологический уровень очень высок. Я хочу, чтобы ты посмотрел, что там происходит, и сообщил мне свое мнение. Я не доверяю донесениям. От них веет фальшью, а я хочу правды.

— Я скажу вам правду.

— И ты повидаешься там с Лянь. Скажи ей, что старик часто о ней думает.

— Она будет очень рада, — ответил Пэй.

X

Матье провел ночь за мольбертом. Ничего путного на холсте никогда не возникало, он уже давно смирился со своей бесталанностью, но после нескольких часов возни с красками чувствовал себя лучше. Уже больше семи лет он каждый день подвергался в лаборатории побочному воздействию, и живопись, музыка и поэзия были для него средствами детоксикации, они помогали бороться с деморализующим эффектом. Как первые рентгенологи, он внимательно наблюдал за собой, мгновенно распознавая признаки отравления, степень которого зависела от полученных доз. Ученые, несшие в последнюю четверть века ответственность за судьбу мира, не могли позволить себе психические отклонения. От их уравновешенности и ясности ума зависело будущее. Так что Матье оборонялся, как мог, а живопись была способом избавиться от опасных «душевных состояний», представлявших собой профессиональный риск для всех, кто работал с передовым топливом. Такие выдающиеся физики, как американец Эдвард Теллер, отец водородной бомбы, сэр Брайан Флауэрс, председатель британского Королевского общества по ядерной энергетике, или Лев Коварски, великий французский физик-атомщик, — разве они не выступили недавно против первого реактора-размножителя «Супер-феникс», который сами же и разработали? Для тех, кто работал над новыми источниками энергии, так называемые «душевные состояния» были, похоже, общим уделом.

Едва Матье отложил кисть, как зазвонил телефон. Он бросился к аппарату, опасаясь, как бы звонок не разбудил Мэй.

— Профессор Матье?

— Да.

— Моя фамилия — Старр, полковник Старр, американские вооруженные силы. Я хотел бы встретиться с вами.

— Сколько? — спросил Матье.

— Простите, не понял?

— Сколько ЦРУ готово заплатить за доступ к нашим последним результатам, полковник? Русские уже сделали нам очень достойное предложение.

Старр рассмеялся:

— Учитывая, что вы бесплатно сообщаете эту информацию всем ядерным державам, не понимаю, зачем мне ее у вас покупать.

— О чем же тогда речь?

— Буду откровенен. Некоторое время тому назад мне было поручено… гм… ну, скажем, обеспечивать вашу безопасность. Не напрямую, разумеется, а…

— Понимаю. И что же?

— А то, что вы, вероятно, не удивитесь, узнав, что, будучи вынужден «думать» днем и ночью о феномене Матье, порой до тошноты…

Матье начинал нравиться этот человек.

— Спасибо.

— … я надумал, что не прочь повстречать это мифическое животное лично.

— Отлично. Тогда приходите в штаб-квартиру съесть со мной по круассану.

— В штаб-квартиру?

— В штаб-квартиру секретных агентов. В «Славный табачок».

— Надо же, как занятно! — сказал Старр. — Именно оттуда я вам и звоню.

XI

«Славный табачок» был излюбленным местом шлюх. С одиннадцати утра девицы уже мерили шагами тротуар на улице Форжо. Матье направился к стойке, и Рене выдал ему его утреннюю пачку сигарет «Капораль».

— Как дела, Рене?

— Порядок… вот только Нанетта снова завалила экзамен в автошколе…

Нанетта, в высоких черных сапогах на шнуровке и в кожаной мини-юбке, выслушивала слова утешения от сгрудившихся вокруг подружек. С ростом уровня жизни проститутки постепенно перебирались с панели за руль.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com