Спасите меня, Кацураги-сан! Том 6 (СИ) - Страница 50

— Такеда-сан, — попытался перебить его я.

— Или хотя бы проверил её аллергоанамнез, — продолжал он.

— Такеда-сан! — я потряс его за плечо, чем привёл врача в чувство. — Так из-за чего вы убиваетесь? Из-за того, что потеряли десятый ранг или из-за того, что от назначенного вами препарата погиб человек?

— Да плевать я хотел на этот ранг! — заявил он. — Если бы мне сейчас сказали, что она вернётся к жизни, но взамен мне придётся работать санитаром и всю жизнь менять памперсы пациентам… Я бы согласился, Кацураги-сан.

Теперь мне всё стало ясно. Его попытки отомстить Эитиро Кагами за понижение, стремление вернуться назад — на десятый ранг… Дело вовсе не в деньгах и не в гордыни. Такеда Дзюнпей борется с чувством вины и не знает, как от него избавиться. Пытается переложить его на других и утопиться в работе.

— Такеда-сан, так вы ничего не исправите, — сказал я. — Сколько ещё людей умерло по вашей вине?

— Что? — удивился он.

Мне показалось, что от моего вопроса он даже протрезвел.

— Вы кого-то ещё убили своими назначениями? — прямо спросил я.

— Нет, — замотал головой Такеда Дзюнпей. — Только её. Но разве этого мало?

— Здесь нет понятия мало или много, Такеда-сан. Но не забывайте, что вы также спасли множество людей от смерти. Сотни, если не тысячи.

Это тёмная сторона медицины. У каждого врача за всё его время работы в медицине умирают пациенты. Кто-то от своих болезней, а кто-то из-за ошибок. Второе происходит реже, но многие врачи винят себя за всё. Если пациент умирает от тяжёлой болезни, часто врач полагает, что это — его вина, поскольку именно он не смог помочь больному.

— Такеда-сан, вы слышали о Григории Антоновиче Захарьине? — спросил я.

— Что-что? — не понял меня Такеда Дзюнпей.

— Русский врач-терапевт, — объяснил я. — По мнению наших российских коллег ему принадлежит одна пословица, которую часто используют в медицинском сообществе.

— Я не слышал об этом враче, Кацураги-сан, — признался Такеда.

— Каждый раз, когда Григорий Антонович проезжал мимо кладбища, он отворачивался и закрывал лицо руками. Его спрашивали, почему он так делает. И знаете, что он отвечал?

Такеда помотал головой.

— «Знакомых стыжусь. Неловко. Многие из них у меня лечились!» — процитировал Захарьина я. — Отсюда и вышла русская пословица, Такеда-сан. У каждого врача есть своё кладбище.

— К чему вы это, Кацураги-сан? — оторопел Такеда Дзюнпей.

— К тому, что вы такой не один. Абсолютно любой врач может допустить ошибку. Если мы хотим раз и навсегда избавиться от ятрогении, то нужно просто запретить профессию врача и позволить пациентам умирать без нашего участия. Понимаете, о чём я, Такеда-сан?

— Хотите сказать, что это вынужденная жертва? — скривился он.

— Так я сказать не могу, но… Скорее, это проблема, от которой никто не застрахован. Все мы — люди. А людям свойственно ошибаться. Даже врачам.

Я решил больше не мучить Такеда Дзюнпея разговорами. Всё что мог, я ему уже сказал.

— Не мучайте себя, Такеда-сан, — посоветовал я и встал со стула. — Лучше подумайте, как помочь тем людям, которым вы можете помочь. А тех, кому помочь не смогли, не забывайте. Но пусть они не тянут вас вниз. На мой взгляд, это самое правильное решение.

Я двинулся к выходу из конференц-зала.

Такеда Дзюнпей прикрыл лицо руками. Я услышал, как он бросил мне вслед:

— Спасибо, Кацураги-сан.

Я отправился домой и вновь вернулся к привычному ритму жизни «дом — работа». Неделя пролетела быстро. Руководство и подчинённые привыкали к новым должностям, реабилитационное отделение набирало пациентов, а за окном крепчал холод. Приближался ноябрь.

Наступила суббота, и я решил, что уже очень давно не искал способов расширить свой запас жизненной энергии. Раз уж я достиг уровня «гистологического анализа», значит, дальше набирать мощь будет значительно труднее. До «молекулярного» многие лекари за целую жизнь не доходят. Поэтому у меня всего два варианта. Либо копить силы годами, либо искать новые места силы для укрепления своих магических каналов.

Я решил, что кататься по храмам в поисках новых источников жизненной энергии — слишком долгое и энергозатратное занятие. Поэтому субботним утром вышел из дома, чтобы доехать до «Токио Скайтри». Эту громадную телевизионную башню видно со многих районов города.

Я подумал, что на неё можно подняться и оттуда будет очень хорошо видно, все окрестности. Возможно, мне удастся почувствовать другие места силы и распланировать план их посещений.

— Кацураги-сан? — услышал я знакомый женский голос за своей спиной.

Обернувшись, я обнаружил, что около метро стоит Мацушико Ризе — моя соседка с первого этажа, которой я совсем недавно помог с лечением матери.

— Доброе утро, Мацушико-сан, — кивнул я. — Куда это вы собрались в такую рань?

— Вас я могу спросить о том же, — улыбнулась она. — Не знаю никого из своих коллег, кто выбирается в свет тёмным осенним утром, да ещё и в выходной день.

— Я решил прогуляться. А вы?

— Вот так совпадение! — воскликнула она. — Я тоже! Не думала, что и вы любите подышать свежим воздухом с утра пораньше.

— Я еду к «Токио Скайтри», — объяснил я. — Живу здесь почти полгода, но так ни разу и не побывал на смотровой площадке телебашни. Если хотите, можете составить мне компанию.

Судя по выражению лица Мацушико Ризе, она этого предложения и ждала.

— Я тоже никогда не была на этой башне, хотя живу в Токио уже три года, — Кацураги-сан.

— «Тендо-сан», — поправил её я. — Можно по имени. Всё-таки мы с вами не первый день знакомы. Кстати, как ваша нога? Ожог прошёл?

Приходилось кричать, чтобы преодолеть шум несущегося поезда метро.

— На следующий же день прошёл, Тендо-сан! — ответила она. — Будто ничего и не было.

— Видимо, ожог был совсем незначительным, — улыбнулся я.

— Либо у меня был хороший врач!

Вскоре мы добрались до района Сумида. Башню было видно даже около станции метро. Её высота составляла шестьсот тридцать четыре метра. Почти в два раза выше второй более старой, но не менее знаменитой Токийской телевизионной башни.

Когда мы подобрались к «Токио Скайтри», я почувствовал волну необъяснимой ностальгии. Видимо, где-то на подкорке всплыли воспоминания о том, как я посещал Останкинскую телебашню. Московская вышка ниже японской примерно на сто метров, но это не помешало мне испытать чувство ностальгии.

Всё-таки, как появится возможность, стоит обязательно слетать в Россию. Хотя у меня в планах до сих пор висит пункт «посетить Индию». Вскоре мне придётся выбирать, чего я жажду больше — пройтись по земле родной страны или поднять уровень магических сил на родине буддизма.

Одно важно мне, а второе — моим пациентам. Но пока что думать об этом слишком рано.

Рассказывая друг другу о своих жизненных ситуациях, мы с Мицушико Ризе поднялись на смотровую площадку, откуда открывался невероятный вид на Токио. Пока Ризе была занята фотографированием окрестностей, я напряг своих магические каналы и отдался ощущениям, которые посылало мне моё лекарское чутьё.

Три… Пять… Семь. Да, семь. Я чувствую семь источников магической энергии. Семь мест силы. Только, судя по отголоскам, лишь одно из них обладает большим запасом магии. Остальные совсем слабые.

Но и этих семи мест мне едва ли хватит, чтобы подняться на новый уровень. Я добрался до высоты, которую очень трудно превзойти. Если сравнить мой нынешний уровень сил с высотой «Токио Скайтри», тогда с уверенностью можно сказать, что мне предстоит покинуть стратосферу и выйти в космос.

Только тогда я достигну былого уровня.

— О чём задумались, Тендо-сан? — спросила освободившаяся Мацушико Ризе.

— Любуюсь видом, — ответил я. — Кстати, вы так и не сказали мне, как себя чувствует ваша мама. Вы начали капать ей лекарства, которые я назначил?

— Тендо-сан, уже неделю её лечу, и мы с ней каждый день поминаем вас добрым словом, — улыбнулась Ризе. — Она начала ходить! По квартире перемещается без каких-либо проблем. Думаю, ещё неделя, и я смогу вывести её на улицу — погулять. Вы ведь даже представить не можете, как сильно нам помогли.