Спаси меня - Страница 57

Она с раздраженным вздохом перекатилась на живот и помогла Флоре вскарабкаться на кровать. Если бы они находились на кровати Уилла, та совершила бы партизанский бросок под одеяло, проползла к подушкам, сметая все на своем пути, и устроилась между ними.

Но сейчас Флора постояла на краю кровати, не веря в свою победу, несколько раз повернулась и с удовлетворенным вздохом улеглась перед Марго, так что та оказалась посерединке.

Вот оно – счастье.

Уилл шептал какие-то ничего не значащие слова, крепко обнимая Марго и убирал с ее лица кудрявые пряди. Она в свою очередь обнимала Флору, поглаживая мягкий бархатный животик. Флора чуть ли не мурлыкала от удовольствия.

Нас трое, счастливых героев.

Ей вспомнилось даже не само событие, а смутное, неуловимое чувство, испытанное однажды в раннем детстве. Много, много лет назад. И сейчас оно набирало силу, росло и укоренялось.

Ночной кошмар. На улице бушует гроза, она испугалась и так расплакалась, что родители взяли ее к себе в постель. Она лежит между мамой и папой, укрытая со всех сторон, защищенная от всех бед их руками, их любовью.

Марго не верила, что могла это забыть: она вдруг осознала, что всю жизнь пыталась воссоздать это мгновение, это чувство. Оно слилось для нее в одну мысль, одно понятие – семья.

У валлийцев есть для этого понятия особое слово. Хирайт. Его трудно перевести, и оно означает горькое и счастливое воспоминание о тоске по кому-то или чему-то и благодарность за то, что это было.

Она вновь заплакала, едва слышно, подумав, что это мгновение тоже закончится. Марго думала, что сможет обойтись мужчиной с добрым лицом. Другом. Но нет – ей нужна любовь.

Она любила эту собаку и, спаси ее господь, этого мужчину, шепчущего успокаивающие слова, хотя знала, что он не может полюбить ее в ответ. Он не хочет того, что нужно ей, и скоро уйдет. А может, не скоро. Какая разница – все равно уйдет.

На следующее утро, пока Марго плескалась в ванной – она почему-то не пела, – Уилл готовился произнести речь. Он не мог больше молчать. Обнимая плачущую Марго, он испытал никогда раньше не ведомую ему близость с другим человеком. Он хотел вскользь упомянуть свой страх перед серьезными отношениями, а затем решительно заявить, что она ему очень дорога, и он надеется с ее помощью преодолеть себя.

Но Марго не дала ему такой возможности. Когда она вышла из ванной, полностью одетая, с каменным выражением лица, приготовленные слова замерли у него на губах.

– Только что вспомнила: мне надо на работу как можно раньше, – не глядя ему в глаза, сказала она. – Я должна идти.

– Давай, я тебя подброшу, – предложил Уилл, желая убедиться, что Марго отошла от вчерашней трагедии. И что она на него не обижается.

– Нет, это будет долго, час пик, – пробормотала она, все еще избегая его взгляда. – На метро гораздо быстрее. Если хочешь, возьми Флору. Сейчас ведь твоя неделя.

Флора, храпевшая под одеялом, даже ухом не повела. С тех пор как между Марго и Уиллом началось то, что началось, очередь спуталась – необходимость в дележке пропала. Упоминание о «его неделе» чрезвычайно встревожило Уилла.

– Что-то случилось? – сдавленным голосом спросил он.

– Послушай, у меня нет времени на разговоры, надо идти, – сказала Марго и выскочила за дверь с коллекцией сумок, чуть не протаранив ее головой.

– Значит, все-таки случилось? – крикнул он вслед, откидывая одеяло, но в ответ лишь хлопнула входная дверь.

Наверное, прошлым вечером, желая проявить сочувствие, нежность и заботу, от чего он обычно бежал, как от чумы, Уилл невольно нарушил границу. Получается, что он повсюду таскал с собой барьеры и выстраивал границы, не понимая, что другие тоже имеют право отгораживаться стенами.

Не помня себя, точно лунатик, он развез заказы, нарвался в процессе на штраф, не заметив знака «Погрузка запрещена», и к обеду совершенно потерял аппетит. В магазине было тихо, и он прошел за угол к хозяйственным помещениям, где Роуэн с помощниками готовили украшения для свадьбы. Украшать предстояло сад величиной с футбольное поле.

– Когда мы закончим, все это должно выглядеть как сказочный грот, – угрюмо пояснила Роуэн, ловко сплетая вертикальные гирлянды из лиловой сирени и нежных розовых цветов для декоративной стены, на фоне которой будут фотографироваться гости.

– Тебе помочь? – спросил Уилл. – Только мне что-нибудь попроще.

– Хотела попросить тебя сделать букет для невесты, – съехидничала Роуэн. – А вообще можешь включить режим грозного банкира и сказать матери невесты, чтобы она убрала лосося из холодильника, который выделила для украшений на столы. И еще нужно объяснить младшему брату невесты, что белая роза в петлице не превратит его в гея.

– Я с удовольствием возьму на себя непокорную мать, а со своим сыночком-гомофобом, ненавидящим цветы, пусть разбирается сама, – решил он.

Завершив дипломатическую миссию, он устроился на табурете и начал помогать с обработкой цветов, чтобы те достигли совершенства в день свадьбы и ни минутой раньше. В ритмичных повторяющихся движениях секатора было что-то успокаивающее. Он подрезал стебли белых роз и передавал следующему работнику, который аккуратно помещал цветы в ведра с питательным раствором.

– Большое спасибо, что помог с цветами, хоть ты и сноб, – поблагодарила Роуэн вечером, когда они закрывали магазин. – Правда, это слишком малоквалифицированная работа для человека с твоим образованием.

– Стараюсь быть ближе к народу, – пошутил Уилл, хотя тяжесть на сердце не располагала к веселью. – Хочешь выпить?

Обычно он не поверял своих горестей родным. Вернувшись домой, он принял не совсем удобную для себя роль человека, который устраняет неисправности и улаживает конфликты. На него можно положиться, он всегда подстрахует и решит все вопросы. И только с Роуэн у него сохранились другие отношения. Они оставались так же близки, как в детские годы.

Возможно, это было единственное счастливое наследие их детства. Шесть лет назад, когда Роуэн родила близнецов и страдала послеродовой депрессией, она звонила Уиллу во время ночных кормлений – ранним вечером по нью-йоркскому времени. Они пересмотрели вместе несколько сезонов «Западного крыла», а иногда Роуэн просто хотелось поговорить, поделиться своими страхами. Она опасалась, что циклы насилия склонны к повторению, и боялась оказаться плохой матерью.

Разумеется, Роуэн не могла быть плохой матерью. Она и замуж-то вышла за полную противоположность своего отца. В тот непростой год донельзя мягкий и расслабленный Алекс стал для нее надежной опорой. Уилл тоже ей помогал, ведь они с Роуэн могли понимать друг друга как люди, чьим отцом был Питер Гамильтон. Сестра поняла бы его, как никто другой. Когда он вернулся в Лондон, полуживой, именно Роуэн убедила его пойти к психотерапевту.

А сегодня она лишь беспомощно пожала плечами.

– Я бы с удовольствием, но не могу. Обещала вернуться домой к ужину, искупать детей и прочитать им сказку. Они меня почти не видят по выходным.

– Конечно, тогда иди.

Роуэн заперла дверь студии.

– Надо как-нибудь наверстать, – добавил Уилл. – Когда свадебный сезон пойдет на спад.

– Запишу тебя на октябрь, – сказала Роуэн, опустив в сумку ключи, и внимательно посмотрела на Уилла.

– Что с тобой?

– Ничего, все в порядке, – решительно произнес Уилл.

– Ты говоришь, как мама, когда не все в порядке, – нахмурилась сестра, скрестив руки на груди и прислонившись к двери. – Даю тебе пять минут моего драгоценного времени. Что случилось?

– Ничего.

– Сейчас получишь!

– Ладно, ладно. Послушай, когда ты начала встречаться с Алексом, через сколько ты поняла… что он…

– Что я его люблю? Что хочу провести с ним всю свою жизнь? – пришла на выручку Роуэн. – Ты о Марго?

– Она мечтает о семье. Она сразу дала это понять, еще до… ну, до того, как… Мы ничего друг другу не обещали, Ро, только это ведь несправедливо по отношению к ней, если ей нужен человек, для которого это всерьез и надолго, да?