Спасатель - Страница 3

Горшуков тоже находился подальше, как от немцев, так и от Кадникова, но, тем более – от Степаныча, своего заклятого врага. Магдалина расположилась у окошка, глядя на простор улицы, из которой торчал прямо посредине между двумя пыльными дорогами кусок островерхой скалы, никому не интересный, кроме псов, то и дело подбегавших к этому валуну, как к столбу. Двухэтажные унылые дома гляделись скособочено-грустными, но кое-где среди них попадались весёленькие и чистенькие с венецианскими окнами, почему-то частыми здесь, несмотря на большую отдалённость Италии. В этих чистеньких, одноэтажных, на одну семью домиках, как правило, жили немцы. Ярик Сомов сидел чуть впереди Магдалины, и, всё-таки, они оба оказались ближе к бедному Арсению, которому сочувствовали больше других, хотя и не одобряли, конечно. Чиплакова устроилась за учительским столом, но поодаль от преступника, стоявшего возле окна. Вот так все заинтересованные, а вернее, замешанные, изготовились для разбирательства; официально разбирался «взрыв», а неофициально – Патюнин. Другие, сидевшие тут, заполнили между ними свободные места. Они, в сущности, приглашённые для количества, выполняли роль статистов, и по закону толпы более или менее разделяли описанные здесь настроения участников заседания, от решения которого, как все искренне и не без оснований считали, зависела Патюнинская судьба.

После зачитки состава преступления дали слово очевидцам. Главный взрывник Саргайского рудника Николай Степаныч Воротков показал, как говорят в суде:

– Заложили мы с ребятами взрывчатку и поехали наверх. И вижу я из окна микроавтобуса, что вы, Арсений Витальевич (он вежливо повернулся к молодому начальнику) стоите возле экскаватора, а Лёшки Горшукова нету-ка! Как обычно нету-ка! А ещё квартиру дали! Кому квартиры даём!?

Это был пока единственный на Саргае полностью благоустроенный дом, в других не было: то воды, то тепла, то канализации.

– Я вас прошу – по теме, Николай Степаныч! – Чиплакова не терпела ни малейшего отклонения от темы, не осознав ещё того, что само это действо в кабинете марксизма-ленинизма – уже отклонение, которое вполне мог бы в определённом аспекте подтвердить тот самый узкоспециальный врач, если бы он, конечно, на Саргае имелся.

Степаныч продолжил:

– Сразу – «не по теме»! Горшуков всегда бросает машину, я отгонял не раз экскаватор-то…

– Вы говорили о том, что заметили возле экскаватора Патюнина, – напомнила Чиплакова, желая и дальше строго держаться написанного ею плана.

– Ну, да, – вздохнул Степаныч. Ему явно не хватало его бедного запаса слов для выражения той сложности ситуации, каковую он сам себе, кажется, представлял: – Патюнин стоял и о чём-то думал. Я ещё хотел вас окликнуть, Арсений Витальевич, но вы выглядели так, будто задумались о чём-то шибко…

– Совершенно верно, я именно «шибко» задумался, – подтвердил Патюнин, поглядев с тихой улыбкой на главного взрывника.

– Дальше, дальше! – точно щёлкала затвором автомата над головой Степаныча Чиплакова.

– А что – дальше? Вы, Арсений Витальевич, гляделись так (честно вам скажу), будто оглохли. Извините, но засомневался я: раскумекали вы чё, либо нет?

Сеня Патюнин иронически усмехнулся.

– Как вы можете улыбаться? – не выдержал Кадников.

Глаза его маленькие возмущённо прострелили Патюнина, а лицо подраздулось от гнева, осев на жёсткий воротничок сорочки.

– Взобрался я по лестнице на борт, – повествовал Степаныч, – глянул вниз: вы… то есть, Арсений Витальевич, – там же. Удивился я, но подумал, поди, сам человек знает… А чё вышло: зря, выходит, не окликнул-то!

– Тебя никто не обвиняет.

– Знаю, Валентина Петровна, но мне самому совестно.

– Что он, маленький, – отпустила она грех Вороткову.

– Маленький – не маленький… И ещё. Василий Прокофьевич, я не сказал главного. Экскаватор стоял близко…

– Опять не по теме! – возмутилась Чиплакова, доказывая этим, что разбирается вовсе не взрыв, а Патюнин.

– Всё по теме, – упорствовал Степаныч. О, если б он был чуть грамотней, то выиграл бы как защитник этот процесс. – Хочу заявить: Патюнин прав.

Настороженность общая. Муха просолировала отчётливо:

– Жжи-жжи-жжи…

Кадников расстегнул воротничок сорочки, рукой шлёпнул по столу, но муха, только что укусившая его, победно увернулась и снова села неподалёку.

– Нет! С такими людьми невозможно, – Чиплакова взялась за причёску, да так и замерла с воздетыми руками…

Голос взрывника упорствовал:

– Его бы снесло! Его и так-то об-стре-ля-ло! На кабине вмятины, сами видели. А Патюнин машину спас.

– Да, безобразие! Мы за тебя перед руководством ходатайствовали, – Кадников напустился на Лёшку, ломая сценарий.

– Всегда так оставлял, ничего не было, – Лёшка Горшуков заоглядывался на Чиплакову, она же его в качестве «свидетеля» пригласила, а тут, похоже, в обвиняемые попал!

Всем захотелось вон.

Патюнин стоял пряменько, от других в сторонке. Сквозь свободный от налёта серости краешек стекла он видел землю под окном, сплошь прочерченную и прокарябанную куричьими лапами. Ветерок взвихривал лёгкую пыль, гнал её по дороге, где время от времени прокатывались гигантские колёса, самих самосвалов видно не было. Патюнин подосадовал на то, что жители Саргая развели кругом этих куриц, что в посёлке так нечисто, всё загажено, такая грязь. Его раздражало это, само по себе не относящееся к делу обстоятельство. Кругом сор, безразличие и тоска. И муха, эта муха, она всё жужжит.

Чиплакова, ещё думая, что запущенная ею машина идёт, как надо, не зная о том, что это вовсе не та машина и не та дорога, спросила:

– Арсений Витальевич, вы согласны с выводами нашей комиссии о том, что вы вопреки инструкции находились в карьере во время взрыва? – сама поняла тут же, что говорит какую-то чушь.

Надо было кончать, закругляться. Муха уже голосила, она становилась просто главным лицом этого разбирательства. Конечно, вопрос был формальным, и Чиплакова изготовилась подбить-подытожить заготовленной фразой, да и – по домам, но Патюнин заговорил… Он улыбнулся ласково своему маленькому адвокату в торчавшей колом робе. Других людей, кажется, не замечал. Безбровые и беззащитные глаза Патюнина оглядели кабинет марксизма-ленинизма, классиков за стеклом.

Самое неожиданное, что произошло дальше в этом кабинете не то, что Патюнин незапланированно вдруг заговорил (для некоторых это не явилось большой неожиданностью), а то, что слушатели не разбежались. Поначалу, согласно со своими понятиями о нормальности и ненормальности, им хотелось остановить оратора. Но не каждый был так скор, как Лёшка Горшуков, радый тому, что разговор, хоть и ничем ему особенно не грозивший, всё же отодвинулся от недавно полученной квартиры и от брошенного экскаватора. Лёшка высунулся со своей «мерой», ибо сами по себе слова, а также и некий особый магнетизм поведения Патюнина, Горшукова, человека неандертального, обворожили куда меньше, чем остальных. Обозначив из-под длинных рукавов спецовки ухватистые ручки, он сделал попытку вывести Патюнина. Его порыв, правда, не имел успеха. Во-первых, Патюнин оказал сопротивление. Он отстранил руки Горшукова своими, как выяснилось, хоть и интеллигентными, но почему-то довольно крепкими руками, и у них, чуть было, не вышла борьба, и Чиплакова закричала, чтоб Горшуков немедленно сел на место, а то его самого выведут.

– Ну, давайте, слушайте этот бред, – пригрозил Горшуков, будто он наподобие младенца, уже знал истину Патюнинских слов, но сам тоже не ушёл, а вернулся на своё место.

Магдалина Разуева поступила по-своему. Она тут «домашний врач», у неё репутация доброго человека, она знает про травы и как ими лечиться, может посоветовать лучше местного фельдшера, на лице которого печать полной безответственности. Магдалина сбегала в отдел за валерьянкой. Но Патюнин не принял успокоительное. Между тем, положение присутствовавших было аховское: встать-уйти не могли и окоротить Патюнина тоже не могли. И стали уповать лишь на то, что должна же эта речуга когда-нибудь вымотать его самого. Ведь устанет же он, наконец, сам, может быть, упадёт замертво.