Спартак. Гладиатор - Страница 2

– Конечно, – пообещал первый, его тусклые, мертвые глаза и смешки его товарищей выдали ложь.

Путник не стал утруждать себя ответом. Он развернулся, негромко бросив жеребцу: «Стоять!» Когда сунул руку под большой круглый щит и рванул державший его ремень, мимо просвистел дротик. Следом по дуге пониже пошел другой и вонзился в пыль между копытами коня. Тот заметался.

– Спокойно! – приказал путник. – Ты не раз бывал в такой передряге.

Успокоенное голосом хозяина животное остановилось.

– Эагр, дурень, прекрати! – крикнул вожак. – Если ранишь коня, я тебя лично выпотрошу!

«Прекрасно. Дротиков больше не будет. Жеребец слишком ценен». Прижавшись спиной к крупу скакуна и вскинув щит, бывший легионер развернулся. Костлявый разбойник зашел ему в тыл, но метнуть копье не рискнул. Равно как и его сообщники. Вытащив из ножен сику, путник мрачно усмехнулся:

– Вам придется спуститься и сразиться со мной.

– Ладно! – прорычал первый.

Он съехал по склону, тормозя каблуками. Двое товарищей последовали его примеру. Путник услышал, как позади спускается тощий разбойник. Жеребец оскалился и гневно заржал. «Пусть этот тип только попробует подойти поближе».

Бандиты остановились посоветоваться.

– Готовы? – насмешливо поинтересовался путник.

– Сукин сын! – рявкнул вожак. – Поглядим, как ты посмеешься, когда я отрежу твои яйца и запихну тебе в глотку!

– У меня они хотя бы есть. А вот у вас – не похоже.

Лицо здоровяка исказилось от ярости. Заорав во всю глотку, он вскинул щит и дубинку и бросился на противника.

Путник сделал пару шагов вперед, убрал левую ногу за щит и подобрался. Сжал сику покрепче. «Нужно с ним быстро разделаться, чтобы не биться сразу со всеми».

К счастью, этот головорез был столь же тупым, сколь и самоуверенным. Стукнув щитом в щит противника, он замахнулся, метя дубинкой в голову. Приезжий уклонился и пригнулся. А потом ударил сикой за щит и перерезал здоровяку сухожилие под левым коленом. Пронзительно завопив, тот рухнул. Ему хватило ума прикрыться пельтой, но путник сшиб ее своим щитом и вонзил меч разбойнику в глотку. Бандит умер, захлебываясь собственной кровью.

Воин вырвал меч и пнул труп.

– Кто следующий?

Вожак прошипел приказ костлявому, а потом они с разбойником в шапке разошлись в стороны. Они принялись обходить свою жертву с боков, беря в клещи.

Жеребец снова заржал и встал на дыбы. Бывший легионер шагнул вперед, отводя коня с пути. Мгновение спустя раздался сдавленный крик и глухие удары копыт, ломающих кости, а потом – удар тела об землю.

– Может, мой конь и хромой, но по-прежнему норовистый, – спокойно произнес путник. – Мозги твоего друга, должно быть, украсили дорогу.

Двое оставшихся грабителей потрясенно переглянулись.

– Даже не думай сбежать! – предупредил вожак. – Эагр был сыном моей сестры. Я отомщу за его смерть.

Путник как бы случайно чуть-чуть опустил щит, приоткрывая шею. «Надеюсь, кто-нибудь из них клюнет».

Разбойник в лисьей шапке стиснул зубы.

– Да плевать на этого коня! – крикнул он, швыряя дротик.

Воин даже не попытался уклониться. Он просто вскинул щит и принял дротик на многослойное дерево и кожу. Острый железный наконечник вонзился в щит на глубину двух пальцев, но бойца не зацепил, и он тут же швырнул щит в головореза. Тот отскочил, уворачиваясь от удара. Но вот чего он не ожидал, так это того, что путник кинется следом за летящим щитом. И когда разбойник ткнул в противника вторым дротиком, тот просто смёл дротик в сторону.

А потом, используя инерцию движения, впечатал левый кулак грабителю в лицо. От силы удара голова откинулась назад, и разбойник не успел заметить сику, вонзившуюся в его плоть там, где шея смыкается с корпусом. Разбрызгивая кровь, он рухнул с удивленным видом на дорогу. Алая струя, пульсирующая в ритме сердца, оросила землю вокруг убитого. «Трое готовы, но остался самый опасный».

Путник быстро развернулся, уверенный, что вожак попытается заколоть его со спины. Это и спасло его: дротик скользнул по кольчуге. Разбойник, потеряв равновесие, пролетел вперед и споткнулся. А потом, получив мощный удар левой в лицо, грохнулся на задницу, попутно выронив оружие.

Он уставился на путника с ужасом в глазах.

– У меня жена… с-семью к-кормить надо… – запинаясь, пробормотал разбойник.

– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем устраивать засаду на меня! – рявкнул путник в ответ.

Бандит закричал: сика вонзилась в его живот, разрезая внутренности. Всхлипывая от боли, вожак ожидал смертельного удара. Но его не последовало. Он остался лежать, беспомощный, то теряя сознание, то снова приходя в себя.

Несколько мгновений спустя он открыл глаза. Его убийца бесстрастно наблюдал за ним.

– Не оставляй меня умирать! – взмолился вожак. – Даже Котис не поступил бы так с человеком.

– Котис?! – Не услышав ответа, бывший легионер пнул свою жертву. – Ты собирался отрезать мои яйца и скормить их мне. Забыл?

– П-пожалуйста! – сквозь боль просил разбойник.

– Ну ладно.

Сика взметнулась.

– Ради всех богов, кто ты такой? – прошептал бандит.

– Просто усталый путник на хромом коне.

Удар клинка – и глаза грабителя распахнулись в последний раз.

Ариадна зачесала волосы назад и осторожно воткнула пару костяных шпилек в длинные черные пряди, закрепляя их. Усевшись на трехногий табурет перед низким деревянным столиком, она повернула бронзовое зеркало так, чтобы уловить тусклый дневной свет, проникающий в хижину через открытую дверь. Этот обработанный кусок золотисто-красного металла был ее единственным предметом роскоши, и она время от времени пользовалась им, чтобы напомнить себе, кто она такая. Сегодня был подходящий для этого день. Для подавляющего большинства жителей селения она не была ни женщиной, ни родственницей, ни подругой. Она была жрицей Диониса, и за это ее почитали. Бо́льшую часть времени Ариадну вполне это устраивало. Прежде она и мечтать не могла о таком высоком положении. Но статус жрицы не отменял свои собственные нужды и мечты. «Что плохого в том, чтобы желать себе мужчину? Мужа?» Ариадна поджала губы. На данный момент единственным, кто выказывал к ней интерес, был Котис, царь племени мёзов[4]. А конкурентов он не терпел. Те, кто переходил дорогу Котису, быстро умирали, – во всяком случае, так гласили слухи. Не то чтобы женихов когда-нибудь было много – с горечью подумала девушка. Мужчина, которому хватает храбрости приударить за жрицей, воистину редкий зверь.

Ариадна не ценила докучливых ухаживаний Котиса и не желала их, но не чувствовала в себе сил их остановить. Он пока не перешел к откровенным домогательствам, но девушка была уверена, что обязана этим исключительно своему положению – и ядовитой змее, которую она держала в корзинке у постели. Положение осложнялось тем, что она вынуждена была оставаться в селении. Ее послали сюда верховные жрицы из Кабиле, единственного фракийского города, находящегося далеко на северо-востоке. Назначение оказалось пожизненным.

Если она вернется в Кабиле, то будет до конца дней своих выполнять грязную работу при главном храме.

О том, чтобы вернуться к семье, и речи быть не могло. Хотя Ариадна любила мать и молилась за нее каждый день, к отцу она испытывала лишь два чувства. Первым была ненависть, вторым – омерзение. Чувства эти зародились в ужасном детстве. Все ее существование состояло тогда из побоев и унижений, а то и чего похуже, и все это от рук собственного отца. Воин из племени одрисов[5] ненавидел дочь за то, что она, его единственный ребенок, – не мужчина. В те долгие годы мучений ее способом отрешиться от действительности были молитвы Дионису, богу виноделия и религиозного экстаза. Ариадна и по сей день верила, что Дионис помог ей пережить нескончаемое насилие.

Ей никогда в голову не приходило, что можно сбежать от отца как-то иначе, чем через брак. Ариадне просто некуда было идти. Но потом, в ее тринадцатый день рождения, все изменилось. Забитая мать убедила отца позволить дочери посетить храм Диониса в Кабиле – как возможной кандидатке в жрицы. Когда девочка оказалась там, ее глубокая вера произвела впечатление на жрецов, и ей позволили остаться. С тех пор миновало больше десяти лет, но Ариадна до сих пор не испытывала ни малейшего желания вернуться домой. Разве затем, чтобы убить отца, – но это было бы бессмысленно. Как жрица, она стояла выше обычных женщин, но отцеубийцу ничто не спасет.