Spandau ballet (или о чем не сказал в своих мемуарах Альберт Шпеер) (СИ) - Страница 9
- Теперь все, как с вашей секретаршей, которую вы трахали на столе, - пробормотал он, - точно то же самое, просто приподнимите мою чертову задницу повыше.
Я попробовал, он подтянул колени к груди, и я все понял. В самом деле, удобно… Ох, даже очень… даже очень…
Он сунул в рот большой палец и, кажется, прикусил его…
- Я… делаю вам… больно?
- Нет… просто… я могу заорать… - еле слышно простонал он, - Этого… не надо…
Да уж… в самом деле…
- Альберт, Альберт… не спешите только пожалуйста… помедленнее…
Я не нуждался в этом предупреждении. Я первый раз был с мужчиной – и, благодаря Шираху, представлял себе, что может чувствовать тот, с кем обходятся грубо. Я был крайне осторожен. Крайне.
Я специально не описываю то, что чувствовал я. Никогда больше я не желаю пережить такое, хотя это было самым острым, самым отъявленно диким сексуальным удовольствием в моей жизни. Потому что это было – иллюзией. Да. Этот змееныш, Ширах, все-таки добился от меня этого, притом что все-то он врал. Он не любил меня. Он не был влюблен. Его интересовало только это. Я входил в него и смотрел ему в лицо... Нет, не нужно ему ничего от меня, кроме этого. Ему ни от кого ничего, кроме этого, не нужно. Ему вообще ничего, кроме этого, не нужно…Я не удивился бы, если б он назвал меня чужим именем.
Может, я думал так потому, что ни разу, никогда в жизни не видел – и это шокировало меня – чтоб кто-то получал такое удовольствие от секса. Одеяло под ерзающим Ширахом давно пошло складками, и он уже лежал спиной на голом ледяном полу, но не чувствовал холода – может, потому, что позвоночник у него то и дело прогибался так, что он опирался об пол только лопатками и затылком. Он мучительными усилиями не издавал не звука, хорошо бы не прокусил себе палец до кости…Но я видел его лицо, которое кривилось в невозможной гримасе, думаю, он жмурил глаза с такой силой, что от трения могли бы вспыхнуть ресницы, по его лбу струился пот, щеки в какой-то момент заблестели от слез… Его левая рука сжалась в кулак, которым он иногда так долбил по полу, что я боялся, не разбил бы в кровь.
Я кончил раньше, чем он, и он разжал руку, схватился за свой член и двумя прикосновениями довел себя до того, что переживал я, сидя рядом и созерцая веселенькие оранжевые звездочки перед глазами.
Я не мог на него смотреть, как он лежит на этом сбившемся одеяле, весь в семени и спереди, и сзади, и дышит все более ровно. Вот сейчас не хватало, чтоб вспыхнул свет. Картинка та еще. Я сижу на полу со спущенными трусами, и Ширах валяется на одеяле головой к стене, то бишь – предъявляя любопытному взору охраны свое опавшее сокровище между раздвинутыми, забрызганными спермой бедрами… Восхитительно.
Я только хотел что-то ему сказать, ну, что пора встать и привести себя в порядок, хотя бы, как он повернул ко мне голову.
И – нет, так нечестно – его лицо было таким же, как в моем сне. Камеру освещал только блик прожектора, я не видел его лица отчетливо, но мне хватило того, что я видел. Он улыбался счастливой, безумной улыбкой.
Иллюзия, подумал я, да. Но не только я строил иллюзии. Ему же кажется то, чего нет и не будет. Боже. Я ведь действительно не могу ему дать того, что ему нужно.
- Альберт, - пробормотал он, как сонный, - Альберт.
- Да.
- Вам… было неплохо, да?
Этот совершенно наивный – если не брать во внимание мизансцену – вопрос…
- Бальдур, конечно, мне было хорошо, - тихо ответил я, отвернувшись. Мною овладел непонятный стыд.
- Вы… вы… спасибо вам, Альберт.
Я не смотрел ему в лицо, но мое имя он произнес странно, через спазм, и я тут же обернулся. И увидел, что по его щекам катятся слезы.
- Я больше никогда, - сказал он, - даже не подойду к вам. Вы… отдали мне… что смогли. Это… слишком ценно… Вы не могли быть нежным. Но вы… так старались…
- Бальдур, - он сводил меня с ума своими словами и слезами, я отец шестерых детей и не могу спокойно смотреть на слезы, вот такие слезы, когда плачут не для того, чтоб привлечь внимание, - Бальдур. Ну что ты. Хватит, ну же.
Я лег рядом, прижал его к себе и стал гладить по волосам, и он, словно получив желаемое, перестал хлюпать и прижался ко мне тесно-тесно. И с ним было хорошо-хорошо. И я не мог оторвать руку от его волос, просто приятно было гладить, и приятно было, что ему это так нравится. Может, именно в этот момент я дал ему то, о чем он просил. А просил он не секса, а нежности. Хоть немного, но – настоящей. Но об этом – не надо…
Лучше не надо.
Эл ни о чем меня не спросил. А я, вернувшись к себе, дал себе обет, что никогда больше ничего такого со мной не произойдет. Не потому, что я презираю его или себя, но потому, что для меня это – слишком много. Когда спишь с мужчиной, входишь в него – забираешь его себе, принимаешь его. Я не могу впустить в свое сердце еще и это, или оно разорвется. А я должен жить. У меня же дети.
Он выполнил обещание. Никогда больше не подходил ко мне и не заговаривал со мною прямо, разве что, как обычно, отпускал язвительные реплики на мой счет, я отвечал тем же.
Какой-то журналист-англичанин, пробившийся к нам сквозь все бюрократические кордоны, спросил у меня о причинах такой враждебности.
- Ссоры случаются даже в лучших семействах, - ответил я. И поймал взгляд Шираха. Он одобрительно мне подмигнул.
Мы все тут звезды балета. Внимание мира не сводит нас с ума. Так уж сложилось.
Но чтоб мы не сошли с ума сами, пусть каждый день продолжается одно и то же…