Spandau ballet (или о чем не сказал в своих мемуарах Альберт Шпеер) (СИ) - Страница 3

Я подумал о том, как же противно, тоскливо болеть в этом месте. Никто, кроме врача, к тебе не придет. И Шираху, должно быть, очень одиноко вот так пластом лежать в камере, смотреть в серый потолок. Жаль его. Он мне, конечно, не друг, но это же не значит, что я не могу ему сочувствовать. Стоит представить себя на его месте.

- Послушайте, Эл… должно быть, ему очень плохо.

- Он ваш друг?

- Вовсе нет. Просто я нахожу, что это ужасно – болеть в полном одиночестве.

Эл хулигански улыбнулся, видно, ему пришла какая-то мысль.

- Вы никому не расскажете, если мы тихонечко сводим вас к нему в гости?

Охранникам тоже было скучно. А разрешить одному наци навестить другого – и доброе дело, и развлечение…

Я очень обрадовался. Какое-никакое разнообразие, да и поговорить они нам наверняка дадут. Я сразу почувствовал, что я все еще человек.

Ширах весьма удивился, когда увидел, что меня впустили в его камеру и тихонько закрыли дверь, и, думаю, тоже обрадовался. Но не удержался, чтоб не поприветствовать меня по-своему:

- Это новая моральная пытка, придуманная союзниками – один заключенный не дает спать другому? Начинайте петь, Шпеер…

- Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…

- О, вот это действительно пытка. Для моих музыкальных ушей.

Даже с больной головой он ухитрялся язвить.

Я присел на стул возле его кровати.

- Как ваши дела? Действительно плохо?

- Уже не так. Завтра, я думаю, буду убираться и все остальное. Все лучше, чем валяться здесь и строить из себя Гесса, больного всем на свете, кроме родильной горячки. Вы откуда взялись, Шпеер?

- Спасибо охранникам. Разрешили мне зайти к вам.

- Вы этого хотели? – удивился он.

- Хотел. Хоть вы этого и не заслуживаете, - с улыбкой ответил я.

- Интересно, на какое зрелище они рассчитывали, - Ширах состроил рожицу и громко обратился к окошку в двери, - Ничего интересного сегодня не будет. Разве что первый поцелуй. И то вряд ли. Шпеер за мной не ухаживает, я таких мужчин не люблю…

Я покраснел, из-за двери раздался приглушенный смех.

- Ширах, что вы несете?.. – прошипел я, хотя тоже хотелось смеяться, - Как вам не стыдно!

- Почему мне должно быть стыдно? Стыдно должно быть тем, из-за кого у меня чертова бессонница. Может, я привык, чтоб меня целовали перед сном. Подзатыльники от русских – неравноценная замена, я же не мазохист, в самом деле…

- Какие подзатыльники, вас пальцем никто не…

- Это вам так кажется. Когда среди ночи я просил их не включать ежеминутно этот чертов свет, ко мне заходил какой-нибудь Ванечка-верзила и давал мне такую затрещину, что я чуть не сваливался с койки…

- Вы это придумали, Ширах, чтоб я вас пожалел. Но мне вас не жаль. Абсолютно, - сказал я.

- Ну вот, так и знал. Жестокое вы создание, Шпеер. Равнодушное и холодное, как лягушка…

- Да, да, конечно. И оттого я, жестокий и равнодушный, вместо того чтоб мирно спать в своей камере, пришел навестить больного товарища и уже полчаса слушаю его бредни. Вы даже болеть по-человечески не можете, Ширах.

- Болеть не могу, это верно. Умереть было бы куда лучше.

- Ой-ой-ой… умирающий Ширах… не смешите меня.

- Мне самому смешно, - заявил он, - но жить здесь, в самом деле, очень противно.

- А чего вам больше всего не хватает? – спросил я, мне было и в самом деле интересно, я все еще рассчитывал на нормальный разговор.

- Моего фамильного серебряного унитаза, конечно.

- Ну вас к черту, Ширах.

- Секса, Шпеер. Я не умею сдерживать себя, не научился.

- Плохо. Мне проще. Я думаю, что умею справляться со своими желаниями. Хотя очень скучаю по жене.

- А я скучаю по тому, чтоб кто-то меня отымел, - тихо буркнул он, - и делал это долго и нежно. И звал бы меня при этом по имени. В Вене мой друг вечно трахал меня наспех, нам всегда было некогда.

- Зачем вы мне это рассказываете?

- Вам противно меня слушать, Шпеер?

- Господи, как вас еще фюрер терпел…

- Он был тайно в меня влюблен, почему же еще..

- Ширах, мать вашу!.. Вы ведь, по-моему, женаты?

- Для того, чтоб довольствоваться только женой, у меня слишком чувствительная задница.

- Попросите, чтоб вам выдали адмиральский жезл Деница. Он с бриллиантом и составит отличный комплект с вашей аристократической задницей. Только не говорите Деницу о том, для чего вы его используете, а то ведь старика инфаркт хватит…

Ширах звонко рассмеялся.

- Видите, - сказал я, - я поднял вам настроение. Что мне за это будет?

- Могу отсосать…

- Ширах, у вас началась эротомания. Вы ни о чем, кроме этого, говорить не можете.

- Не хотите – как хотите. Могу поцеловать.

- Давайте, - сказал я, мне стало интересно, что он скажет.

Но он не сказал, а сделал.

Он с удивительной для больного прытью протянул руку, схватил меня за шиворот и рванул к себе. И действительно поцеловал, да как, черт бы его взял… я даже не сразу смог оторвать его от себя, он присосался к моим губам, словно клещ, его язык оказался у меня во рту… Я настолько не ожидал такого, что даже не сразу стал сопротивляться…

Дверь моментально открылась, на пороге возникли Крис и Эл, но я их даже не сразу заметил. Вид у меня, должно быть, был презанятный - горящие уши и стоящие дыбом остатки волос.

- Ширах, - сказал я, - я вам ей-богу морду набью, ненормальный вы идиот!..

- Вы же сами сказали – давайте. Откуда мне было знать, что вы говорите одно, а имеете в в виду совершенно другое, - с невинным видом отозвался этот подлец.

- Эл, - сказал Крис по-английски, - поможешь мне?

- Эй, что вы там задумали? – слегка забеспокоился Ширах, тоже по-английски.

- Первый, молчать.

- Что вы делаете?!

Они просто-напросто швырнули его на пол и вынесли из камеры кровать.

- До утра посидите на стульчике, номер первый, - сказал Крис, - подумаете о своем поведении.

- За что?..

- Если комендант спросит, за что, - невозмутимо отозвался Крис, - я отвечу, что за буйное поведение. Кое-кто совсем не ценит хорошего отношения, номер первый, не правда ли?

- Он совершенно сумасшедший, - вздохнул Эл, когда мы с ним вернулись в мою камеру.

- Похоже, я сам его спровоцировал… но я и предположить не мог, что он действительно сделает что-то подобное.

- А он действительно аристократ?

- Действительно.

- Как его по имени?

- Бальдур фон Ширах.

- Уродится же такое чудо.

Когда под утро я заснул, мне приснилось – очевидно, под влиянием всего этого – нечто совершенно кошмарное. В моем сне Ширах не предлагал мне отсосать, а делал это. Что самое интересное, он был мундире СС, а я почему-то в форме Советской армии. Я проснулся в поту и с торчащим членом, словно 15-летний мальчик. Видно, прав был Геббельс, называя гомосексуализм «заразой».

Я вспомнил растерянное лицо Шираха, когда он сидел на полу, и понял, что уже не могу на него сердиться. В самом деле, уродится же такое чудо… но в том, что он таким уродился, виноват не он.

Утром он, как и сказал, принял участие в уборке, хотя вид у него был сонный. Ясное дело, до утра сидел на стуле.

- Как ваше драгоценное здоровье? – ядовито прошептал ему Гесс.

- Отлично, но тебе я все равно не дам, и не проси, - таким же змеиным шепотом отозвался Ширах.

А после обеда нас повели работать в сад, это было наше любимое времяпровождение, там все охранники, кроме русских, не обращали внимания на наши разговоры. Я попросил разрешения снять рубашку – солнце сильно грело. Мне позволили.

Все бы хорошо, если б ко мне не прицепился Гесс, который принялся, как обычно, нудно жаловаться на здоровье.

- Прочтите книгу личного врача Бисмарка, - посоветовал я ему, - очень познавательно.

- Кто такой Бисмарк? – высокомерно поинтересовался Гесс. Опять разыгрывает амнезию, клоун проклятый, и это надолго.

Я возвел глаза к небу – спасения от Руди можно было ждать разве что оттуда, потому что иных желающих его развлекать не было – и кратко пересказал ему биографию Бисмарка.