Созвездие Козерога, или Красная метка - Страница 4
Я вздохнула. Нахмурился и Петр Петрович. Ольга Петровна, хотя и пыталась держаться отстраненно, все же закусила губу. Все мы жалели найденыша, обреченного с этой минуты на казенное воспитание.
Но что можно было тут поделать?
Вдруг дверь подъезда снова открылась-закрылась, и в легком облачке пара перед нами возникла незнакомка в прекрасной, я бы даже сказала – великолепной, лисьей шубе. Не будь я убежденной рационалисткой, решила бы, что это сама Снежная королева появилась перед нами, покинув свои чертоги, настолько уверенно держалась эта женщина и настолько царственной походкой и осанкой она обладала.
Нисколько не смутившись тем, что все мы вшестером (я, Петр Петрович, его пассия, капитан, медсестра и малыш) уставились на нее с немым вопросом на устах, дама в шубе поднялась по ступенькам прямо к моему стеклянному «стакану» и высокомерным тоном спросила, даже не дав себе труда пригнуться к окошечку:
– Буду вам очень признательна, если вы подскажете мне, как пройти в квартиру Маргариты Михайловны Чечеткиной.
Вот тут-то меня и «накрыла», как выражаются современные юноши и девочки, страшная догадка! Понятия не имею, почему до сих пор я даже краешком мозга не вспомнила о том мужчине с бородкой – ведь он шел к Рите Чечеткиной и у него в руках был ребенок в розовом одеяле.
Значит, вот кто его подкинул!
Но… тогда этот бородач должен был пройти мимо меня обратно, а он не проходил.
И заходил ли он вообще к Рите Чететкиной?
И главное, самое главное – почему я не подумала, не вспомнила о нем раньше?!
Хотя на последний вопрос, кажется, при желании ответ найти возможно. В моем сознании просто как бы разделились эти два периода: до и посленовогодний. В первом была суета, подготовка, заступ на дежурство, поздние визитеры. Затем, как разделительная полоса – моя полудрема, прервавшаяся вспышкой невероятного события: подкинут младенец! У меня просто не было времени, чтобы свести все воедино.
Плохо, очень плохо. Огромный минус моей хваленой наблюдательности!
Итак…
– Буду вам очень признательна, если вы подскажете мне, как пройти в квартиру Маргариты Михайловны Чечеткиной, – сказала дама в лисьей шубе, и моя память, словно извиняясь за недавние промахи, тут же подсказала, где я могла видеть эту даму раньше: ну конечно же, в… телевизоре!
Эта была та самая – или очень похожая на нее – рыжекудрая девица с веснушками, разбросанными по узкому белому лицу, на котором яркой кляксой выделялись полные кроваво-красные губы. Та, что вещала по телевизору за час или два до боя курантов и говорила что-то о прошлом и настоящем.
– Это вы выступали сегодня в праздничном концерте? – спросила я несколько не в тему.
– Я. Правда, концерт шел в записи. Простите, я не хочу быть невежливой, но не могу не напомнить, что первой вопрос задала я. Про Маргариту Михайловну Чечеткину.
– Да, да. Она живет в сто сорок первой. Девятый этаж.
Не говоря ни слова, дама в шубе направилась к лифту. Я оглянулась на капитана: подняв над протоколом ручку, он так и замер, провожая рыжую взглядом, в котором было гораздо больше мужского, чем следовательского интереса.
– Иди туда, идите следом, – заговорила я быстро, наклоняясь к нему.
– Что? Почему? Зачем?
– Этого ребенка принес сюда человек, который тоже направлялся в сто сорок первую квартиру! И она сейчас идет туда. Здесь что-то не так. Нечисто что-то!
Капитан перевел взгляд на меня и внимательно осмотрел с ног до головы. Я поправила очки.
– Уверяю вас, надо подниматься следом!
Не знаю, решил ли капитан послушаться меня или просто обрадовался возможности еще раз оказаться вблизи рыжеволосой Цирцеи, но только он и в самом деле сорвался с места и поспешил к лифту.
Я следовала за ним по пятам – должна же я, в конце концов, понять, что творится во вверенном мне подъезде!
Остальные не тронулись с места.
Мы приехали на нужный этаж уже после рыжей, еще успели заметить, как подол ее шубы мелькнул в пролете между этажами, каблучки процокали чуть выше, остановились. Что-то скрипнуло, шуба в последний раз мелькнула – и скрылась…
– Вы заметили? Она не позвонила в дверь! И не постучала! – шепнула я капитану.
Вместо ответа сотрудник милиции с неожиданной для меня решительностью отстранил меня от двери, нащупал в кобуре пистолет и на цыпочках прокрался в квартиру. Дверь, конечно, оказалась открытой.
Я посчитала своим долгом войти следом – и остановилась, наткнувшись на его твердую, вытянутую передо мной руку.
– Тихо! – прошептал капитан прямо мне в ухо. Мы стояли в коридорчике чужой квартиры и настороженно прислушивались. Было тихо… Пугающе тихо.
– Где она? – шепотом спросила я.
Ответом мне были быстрые легкие шаги. Они приближались.
Щелкнул выключатель. Рыжая стояла прямо перед нами. Она была бледна, от чего ее и без того белое лицо казалось каким-то неестественным, будто вылепленным из алебастра.
– Очень хорошо, что вы здесь, – сказала она капитану. – Я так и знала… Не прощу себе. Я не успела ее предупредить!
– О чем?
– Лучше будет, если вы сами посмотрите.
Сказав это, она уверенно прошлась по всей квартире, щелкая выключателями. Мы заморгали от обилия хлынувшего отовсюду света.
– Смотрите сами.
Квартира, в которую мы вторгались, была, наверное, точной копией холостяцкой берлоги Петра Петровича – такое же однокомнатное жилище улучшенной планировки со скудной обстановкой. В коридоре на стене – дешевый телефонный аппарат, стойка-вешалка для верхней одежды и потертый половичок. В ванной и туалете (Рыжая открывала по пути все двери) – потрескавшийся кафель и пожелтевшая от старости сантехника. В кладовке – не разобранный Клондайк из пустых банок, коробок и прочего хлама, до которого у хозяев все никак не доходят руки. В кухне – маленький холодильник, стол, стул и два табурета.
В комнате…
– Господи! – прошептала я, остановившись на пороге и совсем как старая бабка вплеснув руками. Капитан замер на полшага впереди меня.
В комнате, на широкой двуспальной кровати со сползшим на пол одеялом, между раскиданных подушек, лежало тело. Именно тело, то есть труп – в этом не было сомнений. Совсем еще юная темноволосая девушка. Лиловые пятна проступали по всей поверхности ее нежной шеи, из чего следовал вывод, что ее задушили…
Голова убитой была обращена к нам, мертвые глаза смотрели прямо на капитана – вернее, смотрел только один глаз. А из второго…
– Ох, господи!!! – крикнула я, попятившись. Из второго торчал большой треугольный осколок красного стекла!
– Какой ужас…
Красный обломок, который убийца воткнул жертве прямо в глаз, был одним из тех осколков, что блескучей горкой лежали на прикроватной тумбочке, частично осыпавшись на пол. Посреди битого стекла высился остов настольной лампы – красно-белый плафон разбился вдребезги. Может быть, это сделал убийца!
На убитой был короткий шелковый халатик, он распахнулся, обнажая маленькую грудь; ниже халатик доходил девушке только до середины бедер, а сейчас вздернулся и еще выше, и нам с капитаном были видны крепкие стройные ноги. С одной из них свешивался шлепанец с меховой опушкой.
А рядом, на полу, на не очень чистом ковровом покрытии, лежал еще один труп. Мужчина лет сорока – сорока пяти, в одних трусах и с толстой золотой цепочкой на мускулистой шее умер от выстрела в голову – багровый кружок входного отверстия, словно смертельный поцелуй, красовался точно в середине его лба. На лице убитого не было страха, который исказил черты его подруги; если бы не кровавая печать на челе, можно было бы подумать – человек просто уснул.
У него были волнистые волосы с проблесками благородной седины и столь же посеребренная рыцарская бородка клинышком. Тот самый…
– Мертвы. Оба, – сказала Рыжая, хотя это было и так очевидно. Но я все-таки попыталась найти пульс на безжизненной руке убитой и приложила пальцы к жилке на шее у мужчины.