Созвездие эректуса - Страница 34

— По Марксу не так, — напомнил Акела, — Трудовая этика просто занижает цену рабсилы, чтобы перекосить рынок труда в пользу эксплуататоров. А человек, по-любому, продает ровно столько товара-рабсилы, сколько надо чтобы купить ресурсы для жизни.

— Сомнительно это, — заметил Спарк, — вот, мы с тобой 3/4 работы делаем не за ресурсы, а по приколу. Могли бы вместо этого под пальмой лежать.

— Ты не врубаешься, — возразил Акела, — то, что по приколу, не считается. Работа, это когда тебя напрягает, а ты все равно делаешь, потому что должен.

— Тоже не катит. Помнишь Новую Каледонию, пляж и китов-гринд? Что ты там сказал?

— Я просто увидел в бинокль, что киты на песке. Это, наверное, и сказал.

Спарк покачал головой и легонько ткнул приятеля пальцем в живот.

— Нет, ты сказал: «мы должны их спасти». Потом мы всей тусовкой на руках оттаскивали их в море. 32 кита. Это работа, которая называется: ручная переноска тяжелых грузов…

— Да каких, в жопу, грузов?! Это были киты! А киты, они… — Акела попытался изобразить руками в воздухе свое отношение к китам, и, в общем, у него получилось.

— Это понятно, — согласился Спарк, — но формально, с максистской точки зрения…

— Ну, что ты докопался? Маркс не писал про китов! И никакая это не работа, а…

Скатто громко захлопала в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.

— Парни, вы сейчас сами себя заморочите. Тут надо на примере. Как в фильме «Маздай». Есть ферма, которая передается в роду так, чтобы наследник сам ей управлял, не продал ни пяди, а только докупал еще земли. В таком духе отец воспитывал сына, тот — внука и т. д. За 10 поколений ферма стала огромной. Тут бац, катастрофа, и юристу надо найти из побочных наследников того, кто примет ферму на этих условиях…

— У него ни черта не получается? — предположила Санди.

— Если бы только это! Видя, что ничего не выходит, юрист начинает апеллировать к долгу перед прошлыми поколениями. Речь идет уже о самом принципе мессианства, служения фетишу, в который ферма превращалась, по мере того, как поколения владельцев убивали на нее жизнь. Последний из потенциальных наследников говорит: «Эта просто навозная яма, в которой утопились несколько поколений идиотов. Даже если в ней утопятся все идиоты мира, она все равно остается навозной ямой, и ничем иным. Попробуйте продать ее торговцу навозом, а если он ее не купит, значит она не нужна никому».

— Ферма для человека, а не человек для фермы? — спросила Келли.

— Да, только шире. Все для людей, а люди только для самих себя. Любое обоснованное «нужно» начинается с ответов на вопросы «кому?» и «зачем?». Что не нужно никому из конкретных людей ни для какой конкретной цели, то не нужно вообще. Интерес всегда субъективен и конкретен. Это закон фолька и принцип современной социнженерии.

— Скатто эргономист, — пояснил Асмунд, — Для нее любой арт это социнженерия.

— А разве это не так? — спросил Акела.

Асмунд задумчиво поскреб пятерней мощную грудь, густо заросшую рыжей шерстью.

— Черт его знает. Но давайте рассуждать логически: Возьмем первобытные наскальные рисунки. По факту, это арт. А никакой социнженерии тогда еще не было.

— Социнженерия была всегда! — возразила Скатто, — Орнамент на дубинке троглодита это уже социнженерия, он был нужен, чтобы привлечь к владельцу удачу на охоте и в бою.

— Это соцмагия, — уточнил Спарк.

— А в чем разница? — ехидно спросила она, — Вот Асмунд агротехнолог по планктону. Где у него инженерия, а где магия?

— Планктон дело тонкое, — неохотно согласился тот, — Математическую модель придумали Лотка и Вольтерра лет сто назад, но в ней есть такая штука, как блуждающие критические точки. Параметрические катастрофы роста, иначе говоря.

— В нелинейной динамике иначе и не бывает, — вставила Санди.

— Ага, — сказал он, — А теперь представь: твое планктонное поле дало взрывной рост, и его плотная часть увеличилась от 2000 квадратных километров до 3000, а у фирмы заявленная промысловая площадь 2500. Попробуй, объясни директору, что иначе не бывает, пока суд будет ставить ему двухведерную клизму.

— И как тут выходят из положения? — поинтересовалась Келли.

— Ну, есть же эвристики. Например, рисунок края плотной части планктонного поля…

— Приметы, короче, — перебила Скатто, — я и говорю: магия.

— Не магия, а статобработка наблюдений, — обиженно сказал Асмунд, — У нас банк данных по морфологии планктонных полей 6 терабайт, не считая софта!

— Хорошо, что Верховный суд вышвырнул «Greenpeace» из Меганезии, — лениво заметил Спарк, — а то бы твой директор разорился на таблетках от нервов.

— Это точно, — согласился тот, — А Меганезия бы разорилась бы на нефти и газе. Кстати, у нас в офисе висит вот такое фото Джеллы Аргенти.

Расставив руки на предельную ширину, Асмунд показал размер фото и пояснил:

— Она была председателем на том процессе. Красивая женщина, между прочим.

— Джелла хорошо врезала этим продажным шкурам, — согласился Акела, — А то, видите ли, и атомная энергия им не нравится, и планктон, и ветряки, и соляроиды. Только от нефти для экологии никакого вреда, одна сплошная польза.

— Вы это про что? — спросила Келли.

— Да, была тут история несколько лет назад, — ответил Спарк, — президент «Greenpeace» заявил, что стимуляция размножения планктона нарушает экологию океана и усиливает парниковый эффект, так что их корабли будут устраивать налеты на наши планктонные фермы. Ну, ты же знаешь тактику «зеленых». Ясно, что этому уроду заплатили нефтяные картели. Мы, нашим топливным спиртом и биодизелем, делаем дырку в их монополии.

— И что решил суд?

— Да ничего особенного. Депортировал всех активистов и приравнял «зеленые» налеты к морскому пиратству.

— Это оно и было, — добавил Асмунд, — Представь, ты работаешь в своей промысловой зоне, соблюдаешь все меры защиты морских животных, контролируешь периметр, поставляешь органическое сырье, топливо, комбикорм. Тут вдруг какие-то дегенераты прут на баркасе через твое поле, срывают буйки, льют в воду какую-то дрянь вроде керосина…

— И что, теперь за это расстрел на месте? — поинтересовалась Санди.

— По идее, да, — признал Асмунд, — но реально никого не шлепнули. Копы потопили один их баркас, а этих засранцев вытащили из воды, и на депортацию. Еще морду набили, но уже не копы, а наши работяги. Копы наших оттаскивали, кому-то даже штраф вклеили.

Акела многозначительно поднял палец к небу

— Мы куда-то соскользнули, а разговор, вообще-то, был про кино, — напомнил он.

— Там, по сути, то же самое, — заметила Скатто, — наш маленький фест это локальное явление, а вот гиперфест, который на BDL, это уже глобально.

— Quo este BDL? — спросила Санди.

— ВDL este grand navio «Bandeira da liberdade»! Voce nao sabe?

— Primo ouvi, — подтвердила Санди. Она действительно впервые слышала про большой корабль «Флаг свободы», и про гиперфест. Это сообщение вызвало бурный и подробный рассказ об истории BDL и Free-art-hyperfest, поскольку, как оказалось, к этой истории имеют прямое отношение Скатто и Спарк.

Несколько лет назад, Скатто опубликовала в «Pacifica cultural revista» статью «Elegant-art as a prosumers property», содержавшую агрессивный манифест глобального фольк-арта:

Подобные статьи множились на фоне роста популярности фри-арт-фестов (в которых уже начали участвовать не только меганезийцы, но и австралийцы, новозеландцы и гавайцы). Постепенно оформилась идея создать глобальный фри-арт-фест, который выступал бы в той же весовой категории, что и крупнейшие мировые дистрибюторы масс-культуры.