Совсем другая сторона - Страница 26

Конченный молчал. Может, болезнь уже дошла до такой стадии, когда они уже почти ничего не соображают, потому что у сердца не хватает сил перегонять кислород к мозгу.

— Садитесь, — сказала она, — Нет, не сюда, — она подвинула стул так, что он оказался почти в центре комнаты, — я принесу воды.

Неужели она выйдет со своей дурацкой пушкой? — подумал он и сразу понял, что ошибся — она передала пистолет конченному. Тот перехватил оружие левой рукой — правая по-прежнему неподвижно лежала на ручке кресла.

Он, морщась, нагнулся и стал ощупывать щиколотку. Похоже, она здорово распухла.

— Послушайте, — обратился он к конченному, — вы бы убрали свою пушку. Я ведь ничего не сделаю.

— Верно, — спокойно согласился тот, — вы просто не успеете.

Женщина вошла в комнату. Она несла таз с теплой водой и полотняные бинты.

— У вас нет никакого перелома, — без всякого сочувствия объяснила она, — это просто растяжение. Вывих. Если вы как следует стянете щиколотку и не будете ходить какое-то время, все пройдет.

— Угу, — сказал он угрюмо. Ему было неуютно. Под внимательными взглядами он нагнулся и понял, что не может стянуть сапог — мешала проклятая опухоль. Он сказал:

— Мне нужен нож.

Он думал, что она сейчас начнет препираться с ним, но она отстегнула нож, висевший у пояса и бросила его — не сильно, так что он мог легко его перехватить. Он разрезал сапог — обидно было это делать, но больше ничего не оставалось, — и вопросительно поглядел на нее.

— Бросьте его на стол, — сказала она.

Он кинул нож на стол. Она подошла к столу, забрала нож и опять стала внимательно разглядывать его, опершись ладонями о дощатую поверхность.

Он промыл ногу в горячей воде — легче от этого не стало, — и плотно перевязал.

— Идите к столу, — сказала женщина. Он на одной ноге проковылял к столу, волоча табурет за собой.

Женщина забрала таз, его несчастный разрезанный сапог и вышла.

Он слышал, как она гремит посудой за кухонной перегородкой. Наконец, она вновь появилась, держа в руках поднос с посудой, и стала накрывать на стол. Он глядел, как она разливает в кружки горячее вино — волосы у нее были светлые, глаза — тоже, а выражение лица непроницаемое — не поймешь, о чем она думает.

— Чего вы боитесь? — спросил он, наконец. — Я один, у меня нет оружия, да еще и нога повреждена. Что я могу вам сделать?

Она подняла на него глаза. Взгляд ничего не выражал.

— Я не то, чтобы боюсь, — задумчиво ответила она, — Но во всем этом есть что-то странное.

— Странное? — удивленно переспросил он, надеясь при этом, что у него достаточно глупый вид.

Женщина лишь тихонько покачала головой. Он смотрел, как она подошла к конченному, привычно подставляя плечо. Тот тяжело уместился за столом, но она продолжала стоять — то ли потому, что так уж держалась здешних обычаев, то ли просто боялась выпустить его из виду.

После горячего вина боль немного отпустила. Он расслабился — в конце концов, все обернулось не так уж и плохо — он мог по-прежнему валяться в ночном холодном поле, не набреди он на этот дом, а что он бы мог тогда делать — разбитый, с больной ногой…

Пистолет лежал на столе, рядом с конченным — он подумал, что, если очень постарается, то сможет перехватить его, и, наконец, прекратить весь этот бред, но потом решил не пытаться — скорее всего, у человека, который сидел на другом конце стола, еще сохранилась великолепная реакция — иначе он не был бы так спокоен. А получить дыру в плече помимо всех прочих неурядиц, ему вовсе не хотелось. Поэтому, он продолжал поглощать ужин, вытянув под столом свою больную ногу.

Вино привело его в хорошее настроение, и он благодушно спросил:

— А если я сейчас пойду спать, вы что, так и собираетесь просидеть с пистолетом всю ночь?

— Нет, — мягко сказала женщина. Она по-прежнему не сводила с него глаз, и он вдруг почувствовал себя неуютно, встретив этот страшный, напряженный взгляд. — Я просто запру вас снаружи, вот и все.

Утром, проснувшись, он какое-то время лежал на просторной, но жесткой постели, пытаясь сообразить, где он находится. В маленькое окошко под потолком лился тусклый серый свет. Наконец, он вспомнил все, что произошло вчера и застонал сквозь стиснутые зубы — так неудачно все получилось. Он лежал, вытянувшись, чувствуя, как приливает кровь к занемевшей ноге, и раздумывал над тем, что ему делать дальше. В результате он выбрал две возможности — воспользоваться передатчиком, который наверняка должен быть в доме — у них у всех есть передатчики, — либо тихо уйти на своих двоих. Потому что что-то было неладно. Он чувствовал это.

Он резко спустил ноги на пол — и понял, что, по крайней мере, этот вариант провалился. Нога, стянутая бинтами, не болела, пока он держал ее неподвижно, но, стоило ему лишь пошевелиться… О, Господи!

Слабо постанывая, он двинулся к двери — она была не заперта.

Он помнил, что чертова баба говорила что-то насчет того, что собирается запереть его. Может, не так уж все и плохо…

Все было так уж плохо. Когда он спустился вниз, она была там.

Конченного нигде не было видно, но она была там. Она просто сидела за столом и ждала. Когда он появился на верхней площадке лестницы, она подняла голову и посмотрела на него.

— Ну, что ты так смотришь? — спросил он жалобно. — Ты же видишь, я тебе не врал. Я же еле хожу.

— Вижу, — сказала она без улыбки. У нее было странное лицо, — словно она уж очень хотела сделать что-то, но никак не могла решиться.

— У вас есть передатчик? — Он старался, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее. Столько домов, столько мест, где можно получить ночлег, и надо же ему было напороться на бабу с той стороны!

— Передатчик был, — согласилась она охотно, — Но они его разбили. Впрочем, если бы он и был, я разбила бы его сама — у тебя на глазах.

Он спустился по лестнице. Женщина по-прежнему сидела, аккуратно положив перед собой ладони. Пистолета при ней, вроде, не было, впрочем, при таком балахоне…

Она дождалась, пока он сел за стол — на единственный стул в противоположном конце стола, — и лишь тогда пошевелилась. Она не встала — просто подперла голову рукой и продолжала внимательно его разглядывать, словно он представлял собой что-то мерзкое и слегка опасное.

— Ну, что ж, — сказала она наконец. — Может, мы поговорим?

— Если ты хочешь, — ответил он неохотно, — Только о чем?

— Для начала тебе будет приятно узнать, что я вас ненавижу. Всех вас. И я охотно тебя пристрелила бы, если бы получила такую возможность.

— О чем ты говоришь? — пробормотал он ошеломленно. — Я тут один. И ты могла меня пристрелить. Вчера, если хотела.

— Да ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Это же мерзость, что вы делаете. Вы же их медленно убиваете.

Он неожиданно почувствовал усталость. Слишком большую усталость, он не мог больше валять дурака и притворяться. В конце концов, она ведь была с той стороны… К сожалению, она была с той стороны.

— Да. — Сказал он. — Ты права. Мы их медленно убиваем. Здесь, на этой стороне они получают какой-то срок жизни, и те из них, кто не проявляет никакой агрессивности, протягивают дольше остальных. Кстати, я не знаю, как это делается. Это какое-то химическое соединение, что ли. Его распыляют в воздухе.

— Вся ваша пакость, — произнесла она брезгливо.

— Да. Вся наша пакость. Здесь живут три племени — три совершенно разных расы! И, заметь, живут мирно. А ты знаешь, что случилось с сульпами на той стороне — ведь они там были! Их просто перебили еще на заре истории. А что случилось бы с леммами? Да когда отряд с той стороны напал на факторию, им даже не нужно было тратить патроны — они пришили только вас, только людей, сколько их там было — штук двадцать — и пожалуйста, вся фактория уже набита мертвыми леммами. А ведь они могли бы обороняться, если бы захотели — ты же видела, на каком уровне находится их цивилизация! И где они на той стороне? Есть? Да если бы леммы придумали себе ад, он бы был там, на той стороне…