Современный болгарский детектив - Страница 8
Ликующий гул ста оркестров в моей душе начал, кажется, стихать. Из ста человек в каждом оркестре остались играть, верно, только десять. «Лиха беда начало, — сказал я себе. — Но вокруг Кодова и Беровского все же закручивается нечто такое, что мне опять запахло хлебом».
— Благодарю, — сказал я доктору Букову. — Вы, конечно, имеете право на свое мнение. Но следствие решит, что трудно установимо, а что неустановимо вообще.
Надя Кодова-Астарджиева сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Что думала она о своем муже? «Что бы ты ни думала о нем, — думал я, — не хотел бы я оказаться на твоем месте!»
— Пятнадцать минут отдыха! — сказал я, вставая. — Выкурите по сигарете, разомнитесь. А потом продолжим разговор, но с к а ж д ы м в о т д е л ь н о с т и.
Мы с Данчевым вышли на улицу подышать свежим воздухом. На потонувших во мраке фасадах окрестных зданий не светилось ни одно окно. Улица Чехова была пуста, словно вымерла.
Шел мелкий снег.
— Товарищ Кодова, кто, кроме вашего отца, жил в этой квартире?
— Никого с ним не было. С тех пор как мы с мужем переехали в собственную квартиру, он остался здесь один.
— Но ведь у вас есть брат, который работает в Ливии. Может быть, приезжая в Софию, он останавливался у отца?
— Останавливался, но я бы сказала — формально. Большую часть отпуска он проводит... — И Надя передернула плечами.
— Понятно, — сказал я. — Ваш отец жил один. Но жилище его никоим образом не похоже на х о л о с т я ц к о е, правда?
Было заметно, что эта тема ей неприятна, однако, поскольку я ждал, вопросительно глядя на нее, Надя ответила подчеркнуто сухо:
— Отец договорился с женщиной, чтобы она была у него экономкой. В тот же день, как мы выехали.
— До этого он не был знаком с этой женщиной?
— Отец мой был вдовцом двадцать лет!
— Я имею в виду экономку, — настаивал я.
— Она — вдова его бывшего коллеги.
— Значит, это пожилая женщина?
— Я бы не сказала. Дора моих лет.
— Квартира содержится в хорошем состоянии. Но что касается следов присутствия женщины — мне кажется, я их не обнаружил...
— Мой отец дорожил своей репутацией. Он не допускал, чтобы Дора жила у него. — Вдруг ее рот искривился, и она сказала со злостью: — И не будем больше говорить на эту тему!
— Хорошо, — согласился я. — Не буду о Доре. Но я хотел бы знать, есть ли у вашего отца наследники, которые предъявят права на квартиру?
— Кроме меня и моего брата?
— Да.
— Дора. Она не упустит своего!
— На каком основании? Ведь она не была его законной женой?
— Но фактической — была. И поэтому я предполагаю... Я даже уверена, что папа перевел квартиру на ее имя.
— А виллу в Бояне? Мне известно, что у вашего отца есть двухэтажная вилла в Бояне. Может Дора предъявить права и на нее?
— Нет. На виллу — не может. Но вообще дело с этой виллой сложное. Сначала папа хотел перевести ее на мое имя — путем фиктивной продажи. А моему брату завещал свое имущество в сельской местности — дом с двумя декарами приусадебного участка... Потом ему пришло в голову другое — решил «продать» виллу моему брату, а мне и Краси завещать свою усадьбу в селе. Он ожидал приезда моего брата, и если бы дождался — не имею представления, что бы я унаследовала: виллу в Бояне или дом в селе.
Я улыбнулся.
— Если это не личная тайна, что бы вы предпочли?
— У моей дочери малокровие, я предпочла бы проводить с ней месяц-другой подальше от Софии. Но муж не дает мне и заикнуться о селе. — При упоминании о муже лицо ее вновь потемнело. — Не знаю! — Она вздохнула и снова передернула плечами.
А мне вновь послышалось нечто бравурное — марш, исполняемый сотней оркестров.
Я попросил Надю Кодову-Астарджиеву покинуть гостиную и распорядился позвать ее мужа.
— Гражданин Кодов, — сказал я, — повторите мне, что вы несли в руках, когда вышли из подвала?
— Сколько раз рассказывать одно и то же?! — возмутился Красимир, зло сверкнув глазами. — В правой руке у меня были нож и кувшин, в левой — миска с ветчиной!
— Не оставляли вы где-нибудь нож, кувшин и миску перед тем, как войти в прихожую?
— Да зачем мне их было оставлять?
— Подумайте!
— О чем думать, черт возьми!
— Кодов, — сказал я, — сейчас я прикажу дать вам в руки полный кувшин, нож и миску с ветчиной. И посмотрю, как вы откроете входную дверь, не положив на пол эти вещи хотя бы на секунду!
— Глупости, — сказал Кодов. — Дверь была открыта, и я просто толкнул ее ногой.
— О т к р ы т а, говорите вы... Неужели, отправляясь в подвал, вы оставили дверь в квартиру открытой? Не верится, Кодов! Подумайте!
Кодов, помолчав, ответил уверенно:
— О чем думать! Никто в мое отсутствие не входил и не выходил. Значит, проклятую дверь оставил открытой я!
— Допустим, — согласился я и в свою очередь помолчал. — Вы толкнули ногой открытую дверь, вошли, увидели тело профессора и от неожиданности или же от страха, все равно, выронили все из рук. Затем вы опустились на колени и, поняв, что ваш тесть заколот ножом, бросились в гостиную.
— Точно так! — сказал Кодов.
— А дверь?
Он не знал, что отвечать.
Я распорядился позвать доктора Беровского и Любенова.
— Вы первыми увидели убитого. Была ли дверь в прихожую открыта?
— Открыта! — быстро ответил доктор Беровский.
— А вы почему молчите, товарищ Любенов?
— Не уверен, была ли она открыта, — сказал лаборант. — Просто не могу вспомнить. Кажется, она была закрыта.
— Открыта, закрыта! Так ли это важно? — спросил мрачно Кодов.
Не ответив ему, я спросил всех троих:
— Вы видели нож, который был найден возле тела профессора?
— Разумеется, видели, — ответил доктор Беровский.
— Этот нож принадлежал профессору? Видели ли вы здесь этот нож когда-либо раньше?
Все трое отрицательно покачали головами.
— Гражданин Кодов, где вы взяли этот нож?
— На столе на кухне. Там я его и взял!
— Доктор Беровский, — сказал я, — в соответствии с арифметическими подсчетами, которые я произвел в минутах и секундах, в момент убийства вы были на кухне. Расстояние от кухни до прихожей не столь уж велико. Неужели вы не слышали никакого подозрительного шума в прихожей — вообще ни-че-го?
— Ничего я не слышал, — ответил Беровский. — На кухне играло радио.
Я спросил Любенова:
— Играло в это время радио?
— Играло, — подтвердил тот. — Когда мы с доктором Беровским выбежали в прихожую, оно продолжало играть.
Я попросил Кодова и Любенова выйти.
— Доктор Беровский, — сказал я, — вы ушли на кухню до того, как позвали профессора к телефону. Не вспомните ли вы точное время, когда покинули гостиную?
— Разумеется. Было ровно без трех минут одиннадцать. Через минуту после того, как я вошел в кухню, зазвонил телефон в прихожей.
— Но ведь на кухне и г р а л о р а д и о! — Я посмотрел ему в глаза и помолчал. — Как могли вы услышать телефон? Вы н и ч е г о не слышали, когда кто-то убивал профессора, н и ч е г о не слышали, когда он рухнул на пол, но услышали негромкий телефонный звонок. Как вы это объясняете?
Доктор снисходительно улыбнулся.
— Объяснение, дорогой товарищ следователь, очень простое. Без двух минут одиннадцать по радио звучало а д а ж и о из концерта Шумана. А потом, после одиннадцати, з а г р е м е л а эстрадная музыка. Когда звучит минорное адажио из концерта Шумана, можно отлично услышать телефонный звонок в прихожей. Но когда гремит эстрадный оркестр, даже если десять человек рухнут на пол в прихожей, все равно ничего не услышишь. Ставлю тысячу против одного!
— Откуда передавали этот концерт Шумана? — спросил я.
— Не могу сказать. Я вошел во время финала.
— Хорошо, — сказал я. — А зачем вы пошли на кухню и что делали там до семи-восьми минут двенадцатого?
— У меня язва, я пошел лекарство принять. Потом сидел на лавочке в чулане, ждал, пока боль утихнет. В этом нет ничего загадочного, не правда ли?