Современный болгарский детектив - Страница 7

— Зачем? — спросил Кодов, закуривая. — Когда мне особенно тяжело, меня так и тянет на шутки... Кто же их оценит там, за дверью?

— Остряк! — презрительно бросила Надя.

— Уж какой есть, — парировал ее муж.

— Супруги из-за меня поссорятся! — обратился ко мне доктор Беровский. Лицо его было насмешливо, но взгляд — тревожный, озабоченный — так и впился в меня. — При чем тут эти часы?

— Просто так, пришло в голову — и все, — сказал я (поскольку знал от Данчева, кто из гостей находился в гостиной, когда был убит профессор) и сделал новое «сальто»: — В момент убийства здесь сидели все, за исключением доктора Беровского. Вы были на кухне, не так ли?

— Да, но я хочу уточнить! — сказал доктор Беровский. — Я был действительно на кухне, а Кодова   в о о б щ е   не было в квартире — в это время он был в подвале.

— В подвале? — удивился я.

— Вот именно! — Кодов попытался улыбнуться, но, натолкнувшись взглядом на потемневшее от гнева лицо жены, нахмурился. — Имеющие самое низкое образование спускаются в самый низ, в подвал. Таков закон в этом профессорском доме. У моей жены — высшее, у ее брата — два высших. Беровский и Буков закончили докторантуру, Любенов — кандидат наук. А у меня всего лишь незаконченное высшее, вот я и спускаюсь в подвал. Мой тесть, вечная ему память, сказал: «Краси, возьми-ка кувшин и нож, налей вина и отрежь окорока!» И я спустился в подвал, ибо дамаджана с вином и копченый окорок внизу, в подвале, а чтобы спуститься туда, надо ведь   с п у с к а т ь с я, а не   п о д н и м а т ь с я. Никто не видел, чтобы человек   с п у с к а л с я   в подвал,   п о д н и м а я с ь   при этом, не так ли?

— В котором часу вы спустились? — спросил я Кодова.

— Видите ли, у меня нет привычки ежеминутно смотреть на часы, как это делает уважаемый доктор Беровский. Не знаю, в котором часу я спустился в подвал.

— А в котором часу вышли из квартиры?

— Этого я уж совершенно не знаю. Внизу, в подвале, я потерял представление о времени.

— Почему же?

— А потому. Глотнул там вина из дамаджаны, и на мое сознание начала действовать теория относительности Эйнштейна.

Я посмотрел на Беровского.

— Доктор Беровский, — спросил я, — вы были здесь, когда профессор Астарджиев попросил своего зятя Кодова спуститься в подвал?

— Да.

— Сколько было на ваших часах?

— Без десяти одиннадцать.

— Уверены?

— Плюс-минус полминуты.

— В котором часу товарищ Кодов вернулся из подвала?

— Не могу сказать абсолютно точно, товарищ следователь. В тот момент, когда я возвратился из кухни и вошел сюда, он уже стоял на пороге.

— И когда он уже стоял на пороге — сколько показывали ваши часы?

— Около трех минут двенадцатого.

— Товарищ Кодов, вы вернулись сюда в три минуты двенадцатого. Ветчина и вино были у вас в руках или же вы оставили их на кухне?

— Ничего он не оставлял на кухне! — сказал Беровский и подчеркнул: — Ни-че-го!

— Ах, да! — сказал я, словно только что вспомнив. — Вы, доктор, были в то время на кухне. Извините.

— Пожалуйста.

— Товарищ Кодов, где вы оставили ветчину и вино? Или вы держали их в руках?

— В правой руке, товарищ следователь, я нес нож и кувшин с вином, а в левой — миску с несколькими кусками ветчины.

— А потом? — Я старался помочь ему вспомнить. — Где вы оставили нож, кувшин с вином, миску с ветчиной?

— Нигде я их не оставил. Я их выронил. И вы бы выронили, если б увидели такую картину...

— Что же вы увидели?

— Мой тесть лежал на полу, на правом боку, между телефонным столиком и дверью, ведущей в коридор. На линолеуме темнела лужа крови. Увидев такое, я просто, как говорится, ошалел! И кто не ошалел бы на моем месте, спрошу я вас?

— Да, разумеется, — сказал я. — А что же было с ножом, ветчиной и вином?

— Выронил я их. Я сперва подумал, что у профессора кровоизлияние в мозг или нечто подобное. Он в последнее время себя плохо чувствовал. Это может подтвердить уважаемая моя супруга, его доченька. Верно, Надя? Он чувствовал себя плохо.

— Ну и дальше? — прервал я зловещее молчание, которое вдруг воцарилось в гостиной. — Вы выронили нож, ветчину и вино?

— Мать их!.. Простите! Прости, Надя! — Красимир Кодов бросил на меня тяжелый, полный ненависти взгляд. — Если будете продолжать, — сказал он и потряс головой, — об этом ноже, о кувшине с вином, об этой ветчине — я и вам скажу то же самое. Черт возьми, не придет же вам в голову спросить о другом! Почему все время об этом?!

— Да, да! — сказал я. — Значит, вы их выронили. Когда? В ту же секунду, как вошли, или...

— В моем недоученном мозгу, — продолжал Красимир, не обращая внимания на мой вопрос, — представление о кровоизлиянии всегда связывалось с представлением о крови. Изо рта, из носа, из ушей — не знаю, но непременно течет кровь, понимаете? «Инсульт!» — сказал я себе и, встав на колени, попытался поднять его голову — вообще как-то поднять его, чтобы увидеть, жив ли он... Не знаю! Я просто хотел, наверное, понять, в чем дело, помочь... И тогда заметил, что кровь течет не изо рта. И не из носа. Из спины, из-под левого плеча... Мне стало ясно как дважды два: кто-то ударил его ножом!.. Я вбежал сюда и кричу: «Профессор убит!» И только потом увидел, что весь в крови.

Снова воцарилось молчание. Затем я спросил доктора Беровского:

— Где именно вы были, когда гражданин Кодов крикнул с порога: «Профессор убит!»?

— В полушаге от него, — с готовностью ответил доктор. — Когда он произнес эти ужасные слова, я был в коридоре, между кухней и гостиной, так что хорошо его слышал. Когда вошел в гостиную, он все еще стоял на пороге — просто не мог сдвинуться с места.

— Это так и было? — обратился я к лаборанту Веселину Любенову.

— Да... почти, — ответил тот уклончиво.

— Объясните, — попросил я. — Почему «почти»?

— Доктор Беровский хочет сказать, что был на расстоянии одной-двух секунд от Красимира Кодова, когда Красимир Кодов произносил свою фразу «Профессор убит». И поэтому он слышал его. А по-моему — во всяком случае, так мне кажется, — доктор Беровский вошел в гостиную спустя семь-восемь секунд после того, как Кодов произнес свою фразу.

— Твои секунды, паренек, слишком уж длинны! — улыбнулся Беровский снисходительно, а может, и презрительно.

— Хотите сказать, товарищ Любенов, что доктор вряд ли мог слышать товарища Кодова? — спросил я как можно более спокойно, хотя в ушах у меня звучали гимны в исполнении ста оркестров по сто человек в каждом. — Подумайте, — сказал я. — Ваше «почти» может бросить тень на доктора Беровского...

— Какую тень? — поднялся доктор Беровский. Лицо у него вытянулось и стало напряженным, даже злым. — Какую тень могут бросить на меня россказни этого парня?

— Давай лучше я тебе объясню! — Красимир Кодов встал между ним и мной. — Если ты пришел спустя семь или восемь секунд после того, как я сообщил страшную новость, ты, естественно, не мог слышать меня. Вопрос в следующем: если ты   н е   с л ы ш а л   меня, то   к т о   сообщил тебе об убийстве?   К а к   ты вообще узнал, что мой тесть убит?

— Если у тебя заскок, — сказал Беровский, сев в кресло и закинув ногу на ногу, — то это меня нимало не удивляет: ты достаточно выпил вечером. Но меня поражает этот парень — Любенов! В его возрасте не иметь чувства времени... И ведь он —   л а б о р а н т, который должен ощущать даже   д о л и   секунды, не говоря уже о самой секунде как единице времени. Протекание бактериологических процессов... — Он развел руками, изображая бесконечное, горчайшее недоумение.

— Я высказал свое   в п е ч а т л е н и е! — перебил Любенов. — Почему, интересно, доктор Беровский принимает мои слова так близко к сердцу?

— Вот-вот, почему? — поддакнул Кодов с мрачной иронией.

— Что вы думаете по этому поводу? — обратился я к доктору Анастасию Букову. — Есть у вас мнение по поводу секунд?

— Я считаю, что вопрос этот трудноразрешим, — ответил тихо доктор Буков. — А может быть, и вообще   н е р а з р е ш и м!