Современная вест-индская новелла - Страница 87

Попадавшиеся на пути люди были поглощены своими делами и быстро переходили дорогу, даже не поднимая головы, когда водитель сердито сигналил им. Ярко раскрашенные двухколесные тележки с тентами, под которыми виднелись ряды бутылок с ароматным сиропом разных сортов, были небрежно расставлены у обочины. Покупатели всех возрастов толкались около них, расхватывая «снежные шары» — измельченный лед в дешевых стеклянных стаканах с красным, желтым и даже зеленым сиропом, медленно просачивающимся через кристаллическую тающую массу.

Вскоре автобус миновал распространявший разнообразнейшие запахи рынок. В двадцати ярдах от него на остановке шумела толпа пассажиров с картонными коробками и забавными корзинами всевозможных размеров. Люди протискивались в автобус через явно узкую для этого дверь и, толкая сидящих, спешили занять свободные места. Трое мужчин и две женщины остались стоять. Джеффри собрался было встать и уступить место одной из женщин, но рядом громоздились такие грязные корзины, что он передумал. Ему необходимо было остаться чистым и аккуратным. Он должен произвести хорошее впечатление в Бенбоу-тауне.

От рынка автобус направился в фабричный район, где огромные буквы вывесок рекламировали черепицу для крыш, плитку для полов, ром, картонные коробки, содовую воду, обувную кожу и деревянную дранку. Время от времени попадались заправочные станции, которые выглядели поразительно чужеродными — слишком американскими в этом тропическом окружении.

Джеффри жадно впитывал впечатления, как будто собирался перенести все это на холст. Ни одна деталь не оставалась незамеченной. И каждая мелочь в восприятии Джеффри вырастала до невероятных размеров. Он так долго не видел всего этого. Он больше не принадлежал к этой культуре. Джеффри был здесь таким же чужестранцем, как любой американский турист, который никогда прежде не выезжал за пределы Арканзаса, Милуоки или Южной Дакоты. Как сильно может измениться человек за двенадцать лет! Ему, уроженцу Вест-Индии, покинувшему родину пятнадцатилетним, исполнилось уже двадцать семь. И вот он снова дома. Но перед ним… другая страна.

— Куда вы едете, сэр?

Джеффри слегка вздрогнул и отвел взгляд от придорожных посадок молодого сахарного тростника. Дюжий молодой парень в небесно-голубой трикотажной рубашке с большими темными пятнами под мышками стоял перед ним.

— Что?

Джеффри понял, что его непроизвольный ответ прозвучал резковато.

— Куда вы едете, сэр? Я кондуктор.

— В Бенбоу-таун.

Джеффри чуть помедлил, а затем неожиданно для самого себя задал вопрос, ответ на который уже знал. Этот молодой парень, который стоял, широко расставив ноги, словно капитан на палубе неустойчивой шхуны, не очень-то ему понравился.

— Сколько стоит билет? — спросил Джеффри.

— Полтора шиллинга, сэр.

Хотя кондуктор продолжал называть его «сэр», в голосе его прозвучал какой-то вызов. Джеффри протянул ему два шиллинга.

— Будьте добры, высадите меня у моста возле заправочной станции «Шелл», — попросил он, повторяя название места, указанное в письме из Бенбоу-тауна.

— Олл райт, сэр, — ответил парень. Он дал Джеффри шесть пенсов сдачи и перешел к двум мужчинам, сидевшим позади.

Джеффри посмотрел на женщин, с которыми он разговаривал до появления кондуктора, и подумал, не возобновить ли беседу, но они оживленно болтали между собой. Потом они принялись что-то искать в дорожной сумке, которую та, что постарше, держала у себя на коленях. Спокойное безразличие к тому, что кто-нибудь в автобусе может увидеть предметы их туалета, голубое и розовое белье, только усиливало чувство одиночества, испытываемое Джеффри. Он отметил изящную вышивку на белье и снова углубился в размышления. Джеффри совсем погрузился в забытье, хотя глаза его были широко раскрыты. Он мысленно возвратился на два дня назад…

Суббота. Семь тридцать вечера. Он выходит из самолета компании «Пан-Америкэн», прибывшего из Майами с опозданием… В аэропорту все выглядело, как обычно бывает после окончания рабочего дня, когда служащие устали и слегка раздражены. Вылет самолета задержали из-за дождя, и он опоздал на час. Тупицы таможенники придрались к двум парам дешевых рэйоновых чулок, которые Джеффри с неохотой взял у своего вест-индского приятеля в Нью-Йорке для его родственницы. Очевидно, пошлина на рэйон была выше, чем на нейлон. Ему задавали ненужные вопросы, ответы на которые легко можно было найти в анкете, заполненной им еще в самолете.

Маленький, угольно-черный пузатый чиновник, говоривший на чистом английском языке, который к удивлению Джеффри, перешел на пиджин инглиш^[83], когда тот обратился к своему подчиненному, настаивал на том, чтобы считать Джеффри полностью иностранцем, так как мать была американской подданной.

— Значит, вы говорите, у вас здесь только дальние родственники? — допытывался чиновник. — А ваш отец, хотя он и был из местных, умер пятнадцать лет назад, не так ли?

— А то, что я сам здесь родился, видно, не в счет? — запальчиво спросил Джеффри.

Это рассердило чиновника. И то, что раньше объяснить было трудно, теперь объяснить стало и вовсе невозможно. Как мог Джеффри раскрыть ему свое тайное желание снова обрести родину в Вест-Индии? Было бы просто бессмысленно говорить с чиновником о чувствах, которые заставили его вернуться на землю отца, где, как ему говорили, каждый человек независимо от его происхождения считался человеком. Маленький чиновник, вероятно, тоже не решился бы признаться в своем глубоком убеждении, что всякий, у кого есть голова на плечах и честолюбие, мечтает жить в Соединенных Штатах, а тот, кто ведет себя, как этот бледнолицый иностранец, оставивший Нью-Йорк, чтобы поселиться на маленьком тропическом островке, либо коммунист, либо тайный агент какого-нибудь другого «изма».

Наконец Джеффри было разрешено покинуть аэропорт вместе с встретившим его мистером Уиттингхэмом, другом его знакомых из Бенбоу-тауна.

На следующий день в бунгало Уиттингхэма, когда они сидели за столиком с прохладительными напитками, между Джеффри и семейством Уиттингхэма завязалась приятная беседа, которая помогла преодолеть отчуждение, поначалу возникшее между ними.

— Дома здесь весьма привлекательны, — заметил Джеффри.

— Да, вы правы, — загорелое лицо мистера Уиттингхэма никогда не посещала улыбка. Его всегдашняя сдержанность — результат хорошего воспитания — не позволяла давать волю эмоциям. Казалось, он взвешивает свое следующее замечание.

— Все у нас приходит в упадок, — сказал он. — Слишком много черных приезжает сюда.

Джеффри едва не поперхнулся лимонадом. Но мистер Уиттингхэм невозмутимо продолжал рисовать картину социальных бедствий в их округе. Чтобы не вступать в спор, Джеффри отважился сообщить, что он «не вполне иностранец». Он завел разговор о том, кого из родственников он может еще застать в живых.

— Мой отец — уроженец Клермонта в Сент-Энн, — сообщил Джеффри. — Он был врач. Доктор Амос Хорнсби.

— Хорнсби? Что-то я не слышал ни о каких Хорнсби. А ведь я прекрасно знаю Клермонт, — заметил мистер Уиттингхэм.

— Они были бедны, — объяснил Джеффри. — Дед плотничал. Бабка моя была белая — немецкого происхождения. А дед… — Джеффри помолчал и затем, к своему собственному удивлению, спокойно закончил: — Он был абсолютно черный.

Реакция мистера Уиттингхэма вознаградила Джеффри. Изумление на его лице, как у актера, мгновенно сменилось радостью, а затем неподдельным любопытством.

— Я никогда бы не догадался, — сказал он наконец и, как в салонной комедии, разразился неестественным смехом. — Мои бабушка и дедушка были тоже черные.

Мистер Уиттингхэм явно почувствовал облегчение. Прощаясь, он дважды похлопал Джеффри по плечу.

Джеффри смотрел на меняющийся пейзаж за окном автобуса. Плантации тростника исчезли, и по обеим сторонам дороги появились грязные, некрашеные лачуги. Вдруг он заметил, что дорога стала совсем узкой. Деревянные, кирпичные и бетонные дома, каждый, словно Пизанская башня, нависали над нею. Казалось, они готовы в любую минуту свалиться на проходящий автобус. Дорога перешла в улицу. И тут же обнаружились все признаки городского района. Они проехали заправочную станцию, затем другую. Обе они так же были лишены местного колорита, как и те, что Джеффри видел в городе, из которого только что уехал. Вывески на них те же, что и на заправочных станциях в Новом Свете — «Видол», «Эссо», «Шелл»… «Заправочная станция „Шелл“ у моста…» — вспомнил Джеффри. Подозревая, что проехал свою остановку, Джеффри беспомощно огляделся в поисках кондуктора. Молодого парня не было, но женщина сидела на прежнем месте.