Современная ирландская новелла - Страница 57
Полиция! Сколько Питер себя помнил, он всегда боялся и презирал полицейских. Отчасти тут сказалось влияние отца: когда они гуляли по городу или шли в церковь, он, совсем еще малыш, чувствовал, как отец весь напрягался при виде черного полицейского мундира. Если какой‑нибудь новый полицейский имел неосторожность поздороваться с ними, отец с пренебрежением смотрел сквозь него. Играла некоторую роль и сама полицейская форма: мундир из плотной черной саржи, широкий ремень и, главное, большая темная кобура на бедре — олицетворение грубой силы. Особенно запомнился Питеру полицейский по прозвищу «эсэсовец». Этот дюжий малый, бывший коммандос, разгуливал по улицам в сопровождении черной полицейской собаки. Его уже давно не было в их городе, но для Питера Дугласа он по — прежнему оставался символом горечи и озлобления, отравлявших жизнь в его родном краю; этот полицейский вечно шагал по дорогам Ольстера, черный и хищный, как идущий за ним пес.
И еще — вспомогательная полиция, местные парни, вооруженные пистолетами и автоматами, которым щедро платили за ночные дежурства. Питер впервые увидел их, когда ему было лет десять. Он возвращался на велосипеде от дяди, который жил в Олтнегоре. Был теплый летний вечер, и человек тридцать их маршировало перед оранжистским клубом, крытым жестью. Он знал их почти всех, этих местных протестантов, с которыми встречался в магазинах и на улицах, у которых бывал дома, но теперь они холодно смотрели прямо перед собой, словно не замечая его. А три дня спустя они вечером остановили его с отцом на улице и, притворяясь, будто не узнают их, полчаса не отпускали.
Возможно, воспоминания эти окрашены предубеждением, думал Питер, однако события прошлой ночи как будто подтверждали их истинность. Из кафе Хиггинса вырывался сноп света, оглушительно гремела пластинка с поп — музыкой. Под уличным фонарем виднелась щуплая фигура Джо Дума, городского дурачка. Он что‑то ел из консервной банки. Вокруг толпились мальчишки, но при появлении Питера они исчезли в темноте.
Перед казармами, расположенными на пригорке у самой городской черты, царило непривычное оживление. У входа стоял «лендровер», полный полицейских, и длинная патрульная машина, о чем неопровержимо свидетельствовал ее черный цвет и радиоантенна на крыше. Само здание, большое, бело — черное, можно было бы принять за виллу врача или директора компании в каком‑нибудь уютном английском пригороде, если бы не голубой полицейский герб над входом. Однако окружавшие его ряды колючей проволоки и дзот из мешков с песком, из смотровой щели которого торчал пулемет, придавали ему сходство с крепостью, с резиденцией гаулейтера в оккупированном городе. Питер заметил в дзоте движение — его держали под прицелом.
— Сержант тут? — спросил он и раздраженно добавил: — И ради бога перестаньте в меня целиться. Я живу здесь, на том конце улицы.
— Зачем он вам? — Из дзота вышел молодой полицейский. Автомат у него в руках казался безобидной детской игрушкой.
— Мне бы хотелось взять у него интервью. Я журналист, работаю в английской газете. Меня интересует то, что произошло вчера ночью.
— Вы — журналист? — с откровенным недоверием переспросил полицейский. — Из Англии?
— Да, и мне бы хотелось повидать сержанта.
Несколько секунд полицейский молча рассматривал Питера. Его молочно — голубые глаза на бледном лице, которое под черным козырьком фуражки казалось совсем мертвенным, были холодны и пусты. Затем он повернулся и повел Питера в дежурку.
Там было пять человек — двое местных полицейских, которых он как будто узнал, двое из вспомогательной полиции и офицер, которого выдавали осанка, хорошо пригнанный мундир, портупея и начищенные краги. Все они посмотрели на Питера с удивлением.
— Этот человек, сержант, — сказал провожатый Питера, обращаясь к одному из местных, — говорит, что он журналист. Работает в какой‑то газете в Англии.
Сержант не спеша подошел к Питеру.
— Вы ведь сын мистера Дугласа? — спросил он с сомнением, но вежливо.
— Да, сержант. Я работаю в Англии, в газете, и приехал домой в отпуск. Мне хотелось бы кое‑что узнать у вас о том, что произошло вчера ночью.
— Вчера ночью? — Сержант растерянно оглянулся на щеголеватого офицера.
— В какой газете вы работаете? — спросил офицер резко и встал прямо перед Питером, словно надеясь смутить незваного гостя самим своим присутствием. Голос был властный, «английский», холодный, а тон — ровный, как у диктора Би — Би — Си, читающего последние известия.
Питер вежливо объяснил.
— Так — тах<, — бесстрастно сказал офицер. — Мне кажется, я эту газету знаю. — Он повернулся к сержанту. — Я думаю, Ноулз, нам следует проводить мистера Дугласа в другую комнату.
Когда Питер вслед за сержантом вошел в большую комнату в конце коридора, его вдруг осенило.
— Это ведь главный полицейский инспектор графства?
— Он самый, — ответил сержант. Казалось, он хотел еще что‑то добавить, но передумал и, помешав в камине угли, вышел.
Значит, вчерашнее происшествие их не на шутку встревожило. Недаром же главный полицейский инспектор графства счел нужным сюда приехать. Да, он, Питер, на правильном пути.
Несколько минут спустя в комнату деловитой походкой вошел главный инспектор. Он встал спиной к огню и улыбнулся Питеру бодрой, энергичной улыбкой. Жидкие волосы зализаны за уши, длинное лицо, холеные усы, нос с горбинкой, глаза, посаженные чуть косо. Красив, ничего не скажешь. Человек, рожденный и привыкший повелевать.
— Должен сказать, мистер Дуглас, в этих краях нечасто можно встретить журналиста. Простите, что не предлагаю вам выпить, но боюсь, что в казармах подобные излишества не положены. — Он коротко рассмеялся. — Если не ошибаюсь, вы здешний уроженец.
— Да, — сказал Питер. Оскорбительность официаль но любезного тона собеседника рассердила Питера, но и пробудила в нем странную робость, и он почти против воли добавил:
— Но учился я в Лагенбридже.
— А! — сказал инспектор с интересом, словно признавая в Питере равного. — Я сам там учился. Вы тоже выпускник Королевской школы?
— Нет, — коротко ответил Питер. А потом, с насмешливой радостью осознав, какой промах допустил инспектор, обманутый английским звучанием его фамилии и тем, что «Набат» был газетой лондонской, он с удовольствием добавил: — Я кончил семинарию святого Киерана.
Ну, прямо, подумал с улыбкой Питер, словно кто-то признался махровому южанину в том, что он на самом деле негр, хоть и выглядит, как стопроцентный белый. Королевская школа входила в число наиболее известных протестантских учебных заведений в Северной Ирландии. Из ее стен, возведенных в восемнадцатом веке, выходили прославленные крикетисты, высокопоставленные колониальные чиновники и епископы. Среди ее питомцев, словно подтверждая широту ее учебных программ, значился даже один известный литературный критик. А на холме напротив, под сенью громоздкого и совсем не древнего собора, пряталась епархиальная семинария святого Киерана, где учились дети ревностных католиков — фермеров, кабатчиков торговцев, — готовившиеся главным образом в священники.
— Ах, так. — Главный инспектор умолк, явно сбитый с толку. Но вскоре он овладел собой и мужественно попытался исправить положение. — Я немного знаком с вашим епископом, славный старик. Только вот херес, который он пьет, мне не по вкусу.
— Херес? — недоуменно повторил Питер.
— М — м-да, — небрежно произнес инспектор. — Он выписывает себе херес прямо из Испании. А мы улаживаем это с таможней. Но этот херес слишком уж сух. Я предпочитаю «Бристольский крем».
Таким, как этот инспектор, националисты — если он вообще о них думает — должны представляться кучкой раздраженных смутьянов. Он даже готов иметь с ними дело, но только на высшем уровне: ска жем, встретиться с магараджей, или с епископом, или услужливым высокопоставленным чиновником из местных. И с какой стати ему меняться? Убежденный в своей терпимости, в прочности своей позиции при настоящем положении вещей, он, скорее всего, окончит свои дни в почетной отставке, получив положенные ему не очень высокие награды.