Современная американская повесть - Страница 144

Изменить размер шрифта:

Что-то меняется в лице женщины, она поджимает губы, нащупывает в кармане халата сигареты, вызывающе пускает дым Шерон в лицо. И все же: «Хотите закурить, сеньора?» — и протягивает ей пачку.

В глазах женщины мольба, Шерон дрожащей рукой берет сигарету, женщина дает ей прикурить. И кладет пачку обратно в карман.

— Я знаю, что вы меня не знаете. Но вам, должно быть, говорили обо мне.

Женщина бросает быстрый взгляд на фотографию в руке Шерон, смотрит на Шерон и молчит.

— Вчера вечером я виделась с Пьетро.

— Ах! Значит, это он дал вам мою фотографию?

Ей хотелось, чтобы эти слова прозвучали насмешливо, но не получилось. И все-таки ее вызывающий взгляд словно говорит; на свете столько всяких Пьетро!

— Нет. Мне дал ее адвокат Алонсо Ханта — того Ханта, которого вы обвиняете в изнасиловании.

— Не понимаю, о чем вы говорите!

— А по-моему, понимаете.

— Слушайте! Я против вас ничего не имею. Но, будьте добры, уйдите отсюда.

Она дрожит, того и гляди расплачется. Стискивает свои смуглые руки, прижимает их к груди, будто удерживаясь, чтобы не дотронуться до Шерон.

— Я хочу выручить человека из тюрьмы и за этим приехала сюда. Этот человек — будущий муж моей дочери. И он вас не насиловал.

Она вынимает из сумки фотографию, где я и Фонни.

— Вот посмотрите.

Женщина снова отворачивается от нее, садится на незастеленную кровать и смотрит в окно.

Шерон подходит к ней.

— Ну поглядите! Прошу вас! Эта девушка — моя дочь. Рядом с ней Алонсо Хант. Это он вас насиловал?

Женщина не желает смотреть ни на фотографию, ни на Шерон.

— Это он изнасиловал вас?

— Одно только могу сказать вам, леди, вас никто никогда не насиловал.

Она бросает мгновенный взгляд сначала на фотографию, потом на Шерон.

— Да, похож. Только тот не смеялся.

Проходит минута, и Шерон говорит:

— Можно я сяду?

Женщина молчит и только вздыхает и складывает руки на коленях. Шерон садится на кровать рядом с ней.

В доме звучат тысячи две радиоприемников, и все они передают одно: Б. Б. Кинга. Шерон не может сказать точно, что именно он поет, но она узнает ритм песни. Громче, настойчивее, жалобнее эта песня еще никогда не звучала. Не звучала так решительно, с такой угрозой. Ее ритм рождает отклик в человеческих голосах, его подхватывает море, то море, что блещет и блещет за пределом мусорных куч фавеллы.

Шерон сидит и слушает, слушает музыку, как никогда еще не слушала. Лицо женщины повернуто к окну. Шерон думает: что она там слышит, что она видит? Может, ей ничего и не видно и не слышно? Сидит, и в лице — упрямая, неподвижная беспомощность, худые руки безвольно брошены между колен, точно ей не раз уже случалось попадать в капканы.

Шерон смотрит на худую спину этой женщины, ее курчавые в темные у корней волосы начинают подсыхать. Ритм песни становится все напряженнее, слушать это почти невыносимо, ритм звучит в голове у Шерон, она чувствует, что вот-вот лишится рассудка.

Шерон того и гляди заплачет, сама не зная почему. Она встает с кровати и идет на звуки этой музыки. Смотрит на детей, переводит взгляд на море. Вон там подальше арка вроде той, что привела ее сюда. Она отворачивается от окна и смотрит на женщину. Та сидит, уставившись себе под ноги.

— Вы здесь и родились? — спрашивает ее Шерон.

— Слушайте, леди! Прежде чем вы еще чего-нибудь наговорите, позвольте мне сказать вам, что вы ничего от меня не добьетесь. Я здесь не одна, я не беспомощная, имейте в виду, у меня есть друзья!

И она бросает на Шерон яростный, неуверенный, затравленный взгляд. Но не двигается с места.

— Я вам не угрожаю. Только хочу выручить человека из тюрьмы.

Женщина поворачивается к Шерон спиной.

— Человека ни в чем не повинного, — добавляет Шерон.

— Леди, уверяю вас, вы не туда попали. Нам с вами не о чем говорить. И я ничем не могу вам помочь.

Шерон ищет другой подход к ней.

— Долго вы жили в Нью-Йорке?

Женщина швыряет окурок в окно.

— Слишком долго.

— И своих детей оставили там?

— Слушайте! Не трогайте моих детей!

В комнате становится жарко, Шерон снимает свой легкий жакет и снова садится на кровать.

— Я… — осторожно выговаривает она. — Я тоже мать.

Женщина смотрит на Шерон, стараясь отгородиться от нее презрительным взглядом. Но, хотя чувство зависти ей знакомо, презирать она не умеет.

— Почему же вы вернулись сюда? — спрашивает ее Шерон.

Такого вопроса женщина не ожидала. Да и Шерон не собиралась задавать его.

И пока они смотрят друг на друга, этот вопрос мерцает между ними, как переливы света на волнах.

— Вы мать, вы сами так сказали, — наконец говорит женщина, встает и снова подходит к окну.

На этот раз Шерон идет следом за ней, и они вместе смотрят на море. От этого хмурого ответа женщины мысли у Шерон намного проясняются. Она слышит в ее словах мольбу и заговаривает с ней уже по-другому:

— Дочка! В этом мире с нами случаются страшные вещи, и мы все способны творить страшное. — Она пристально смотрит в окно и следит за Викторией. — Я была женщиной до того, как ты ею стала. Помни это. Но… — И, повернувшись, она привлекает Викторию к себе, трогает ее тонкие пальцы, костлявые руки и заговаривает с ней, будто со мной: — За ложь приходится расплачиваться. — И пристально смотрит на женщину. Женщина смотрит на нее. — Ты, дочка, посадила в тюрьму человека, которого и в глаза не видела. Ему двадцать два года, он хочет жениться на моей дочери, и… — глаза Виктории снова встречаются с ее глазами, — он черный. — Она отпускает Викторию и поворачивается к окну. — Как мы.

— Но я его видела.

— Ты видела его в полиции, когда их выстроили на опознание. Вот когда ты его увидела. В первый и единственный раз.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Я его еще мальчишкой знала.

— Хм! — хмыкает Виктория и порывается уйти. Слезы стоят в ее темных, полных горечи глазах. — Знали бы вы, сколько женщин вот так же мне говорили! Они не видели его, как я видела… когда он… набросился на меня. Таких они никогда не видят. Почтенные женщины, вроде вас… они этого никогда не видят. — Слезы катятся у нее по лицу. — Вы, может, знали славного маленького мальчика, и он, может, стал милым человеком — когда бывал с вами. Но вы не видели, каким был тот, который… сделал… сделал со мной такое!

— Но ты твердо уверена, — спрашивает Шерон, — что видела его?

— Да. Видела. Меня привели туда и велели показать который, и я показала. Вот и все.

— Но это было… это случилось в темноте. А Алонсо Ханта ты увидела при свете.

— В вестибюле горел свет. Сколько надо, столько я и видела.

Шерон снова хватает ее за руки и дотрагивается до распятия.

— Дочка! Дочка! Господом богом тебя молю!

Виктория смотрит на руку, касающуюся ее распятия, и вскрикивает. Такого крика Шерон никогда в жизни не слышала. Виктория вырывается у Шерон из рук и бежит к двери, приоткрытой все это время. Она плачет и кричит:

— Уходите! Уходите отсюда!

Двери на площадке отворяются. В комнату заглядывают люди. Шерон слышит гудки такси: раз-два, раз-два, раз-два-три, раз-два-три. Виктория выкрикивает что-то по-испански. Пожилая женщина — одна из тех, что стоят в дверях, — входит в комнату и обнимает Викторию. Виктория с плачем припадает к ее груди, и женщина, не взглянув на Шерон, уводит Викторию прочь. Но остальные смотрят на Шерон, и единственное, что Шерон слышит, это гудки, которые дает Хайме.

Они смотрят на нее, на то, как она одета. Ей нечего сказать этим людям. Она выходит на площадку. Легкий летний жакет придерживает локтем, в одной руке у нее сумка, в другой фотография, где я с Фонни. Она медленно проходит мимо этих людей и медленно, чувствуя на себе их взгляды, спускается по лестнице. На каждой площадке люди. Она выходит в двор, на улицу. Хайме распахивает перед ней дверцу такси. Она садится в машину, Хайме захлопывает дверцу и, не говоря ни слова, увозит ее.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com