Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. - Страница 4

– Правы, голубчик, совсем все фиктивным быть не может. Петр Первый – фиктивный европеец, но абсолютно реальный крепостник. Ищите то, что реально, и все остальное прояснится тоже. Что реально в нашей стране? Искусство?

Я колебался с ответом.

– Право? Закон? Демократия? Свободная печать? Авангард? Что же вы молчите, голубчик? Может быть, власть?

– Власть, разумеется, вполне реальная вещь, – сказал я. – Вот, скажем, нашу газету взять. У главного – реальная власть. Захочет, репортаж напечатает. А захочет – меня на улицу турнет. Реально.

– Вот видите! От этого и отталкивайтесь. Власть реальная – и нуждается, соответственно, в чем? В подчинении, голубчик, в подчинении. В однородности вкусов, в стандартизации рефлексов. Надо ввести повсеместно единую сигнальную систему – за этим и нужен авангард. Ведь зачем-то авангард нужен, если его социалистическую сущность отменили.

– Значит, – спросил я, – эти полоски и квадратики – вроде общественной сигнальной системы? Как флажки во флоте?

– Так и есть, голубчик. Необходимая для власти вещь. Искусство всегда ровно такое, какое необходимо обществу. Ваши статьи, пестрые игрушки, яркие квадратики. А еще что нужно? Налоги, голубчик, налоги. То самое, что вводил в безмерном количестве наш уважаемый император Петр. Вот где реальность, и другой реальности нет.

– Вы это к чему говорите, Сергей Ильич?

– Да, к чему я все это говорю… – Татарников задумался, почесал лысеющий затылок. – Сам пока не пойму. Стараюсь представить зрителей на выставке. Выставка фиктивного барахла, продается за фиктивные деньги. Сами люди представляются не тем, что они есть… Но реальность обязана присутствовать. Вот я ее и ищу, голубчик.

– Вот и доберман ее стал искать. Не нашел.

– Видите? Собака фиктивный след взять не может – ей реальность нужна.

– Не томите, Сергей Ильич! – я уже понял, что Татарников знает ответ, любил он потянуть время. Ох, не хотел бы я попасть на его лекции!

– Просто все, голубчик. Еще проще, чем троянский конь. Никакого Семена Аркадьевича Башлеева в природе не существовало. Этот бизнесмен – фантом, призрак. Его выдумал Ефрем Балабос, чтобы не платить половины налогов: завел фиктивного партнера, а как нужда в нем прошла – партнер испарился вместе с долгами. Балабос понял, что пора стать государственным капиталистом, а частную лавочку следует прикрыть. Компания Балабоса/Башлеева будет передана государству, Балабос получит приличные деньги, а Башлеева станут искать по всему свету, объявят в международный розыск.

Я слушал, открыв рот.

– Но ведь кто-то же в галерею вошел?

– Думаете? Я, например, не уверен. В современных музеях всегда полутьма, освещен объект, а людей видно плохо. Сам я не бывал, но почему-то очень хорошо себе это представляю. И главное, все люди теперь похожи. Одеты одинаково, причесаны одинаково. – Татарников поскреб лысину. – Балабос, вероятно, подошел к галеристу, представился Башлеевым, выложил на стол новую кредитную карточку – и отошел. Вот и все.

– Это понятно. – Я подивился, как точно воспроизвел Татарников события. Действительно, пропажа сенатора Башлеева обнаружилась только тогда, когда потребовалась его подпись на чеке. Хватились, а человека, который дал кредитку, – нет.

– Допустим, так и было, но зачем Балабос шел на такой отчаянный риск – его ведь заподозрили в убийстве партнера. Воображаете, как могло повернуться? Теперь олигарха посадить – что у бомжа пятак отнять, проблем нет. А сесть – это, пожалуй, похуже, чем налоги платить.

– Никакого риска. Пока компания была частная – риск был. Как раз именно этот риск Балабос и разделял с фантомом. А в том, чтобы отдать компанию государству, – риска нет никакого, тут его простят, даже если он роту Башлеевых в асфальт закатает.

– Значит, не было сенатора?

– Не было.

– Ведь фигура известная. Фотография имеется. – Вот это как раз полная ерунда. Сенаторы у нас – люди, конечно, значительные, но в их реальности я сильно сомневаюсь. Если кому-то понадобится, чихнут – вот и растаял сенатор. Такая уж природа нашего с вами отечества, голубчик. Власть – наша единственная реальность. Власть, налоги – да еще вот это, – Татарников указал на бутылку. – Разливайте. «Гжелка» не подведет, это вам не авангард.

– Так что, – не удержался я от вопроса, – и сената у нас нет, так получается?

– Знаете, мы все-таки недостаточно с вами выпили, чтобы я на этот вопрос ответил. Вот пропадет у нас сенат, пошлют вас искать пропажу, тогда приезжайте – поговорим. Бутылку «Гжелки» только прихватите – и милости прошу.

– Еще «Русский стандарт» хорош, – заметил я, а про себя подумал, что в следующий раз куплю Татарникову бутылку подороже. В конце концов, старик заслужил, что ж мы с ним все дешевую водку хлещем. – Если у нас сенат пропадет – для такого случая я «Русский стандарт» прикуплю.

– Бросьте, голубчик! – Историк отхлебнул из стакана, подумал и сказал немного печально: – «Русский стандарт» – это очередная фикция. Стандарты у нас теперь мировые. Везде одно и то же.

Меня пригласили на открытие «Набоба».

То есть не совсем так: главный отдал мне свой пригласительный; на открытие ресторана, разумеется, звали только своих – рядовому журналисту путь туда заказан, а вот главного редактора крупной газеты они не прочь накормить. Приглашение было на два лица. Поскольку редактор отдела культуры Оксанка Коваленкова последнее время меня игнорирует, а все внимание отдает Сереге-фотографу, – я подумал, что воспользуюсь случаем и развлеку соседа по лестничной клетке. Надо позвать в ресторан Татарникова, пусть старик выпьет на халяву. Дороговизна спиртного была постоянной темой наших с ним разговоров.

Я ожидал, что Татарников изобразит гордость: дескать, не пойду к буржуям, мне моей яичницы хватает. Однако Сергей Ильич, против ожидания, оживился:

– А что, и коньяка нальют? И «Русский cтандарт» у них есть?

– Даже сомневаться не приходится.

– А «Суздальская особая»?

Я заверил Татарникова, что он сможет попробовать хоть двадцать пять сортов водки, и мы тронулись в путь.

Кеша Паршин, больше известный под кличкой Флорентиец (отличался необычной для его среды тягой к прекрасному; опера рассказывают, свой первый особняк он купил именно во Флоренции, что не вполне типично для вора в законе), открывал уже пятый ресторан в Москве.

Разумеется, ни намека на индийскую кухню: Кеша предпочитал средиземноморские продукты; слово «Набоб» просто выражало для него крайнюю степень роскоши; поговаривали также, что в названии ресторана Кеша увековечил свой триумф над бывшим компаньоном Бобом Коптевским; легко вообразить, что именно со словами «На, Боб!» Флорентиец всадил в товарища отвертку. С отверткой в печени и нашли Боба в загородной сауне. Отвертка, кстати сказать, была итальянского производства, но след этот никто не взял – вроде бы нити вели к Флорентийцу, но улики сочли недостаточными.

Все это я рассказал Татарникову по дороге.

– Значит, Флоренцию любит, – сказал Татарников и почесал лысину, – все, что вы рассказали, действительно указывает на кровное родство Кеши с семейством флорентийских Медичи.

– Как это? – А так, можно не опасаться, что отравят. Травили венецианцы, это у них было возведено в ранг искусства, а флорентийцы – люди попроще: пользовались кинжалом и шпагой. Отверткой – в самом крайнем случае.

– А как же Екатерина Медичи, отравительница? – Историю я знаю плохо, но роман «Королева Марго» читал не раз и мнение о Медичи составил.

– Бедная женщина! – пожалел Татарников. – Попала на чужбину, пришлось выкручиваться. Муж размазня, рано овдовела, вокруг интриги. Кое-как переняла обычаи чуждой земли. Нет-нет, голубчик, Екатерина – исключение, которое лишь подтверждает правило. Если вы хотите узнать про Медичи…

В этот момент мы уже подъехали к ресторану – а то бы он меня до смерти заговорил. Тут ни яда, ни кинжала не требуется: дайте Сергею Ильичу пару часов, и старый лектор любого заговорит.