Совесть палача - Страница 18

Умер.

Так я впервые осознанно наблюдал смерть. И это запало мне в память своей обречённой неизбежностью, нелепым роком, безвозвратной несправедливостью и безжалостной бессмысленностью всего произошедшего. Смерть всегда безжалостна, неотвратима и приходит не к месту. Наверное, оттуда растут мои комплексы убийства и размышления о несправедливости смерти и ценности жизни. Ведь после смерти обратно никого не оживить. Это бесповоротное событие, которое происходит с каждым только единожды. И подготовиться к нему сложно.

Так и мама умирала в сознании, но я не держал её в ладонях, я упустил момент, когда она вытянулась струной, а потом обмякла. Она просто перестала вдруг монотонно глухо стонать, дёрнулась, будто испугалась чего-то, закрыв глаза, а потом утонула головой в подушку. А я сидел напротив и боялся пошевелиться. Не верил, что уже всё кончено, и она ушла куда-то в неизвестные пространства, откуда обратной дороги нет. А здесь, в старой кровати лежит только её оболочка. Пустое тело без души. Белковый механизм, призванный быть лишь храмом души. А когда наполнение уходит, храм становится руиной. Пустой оболочкой. Куклой-манекеном. Коконом, покинутым бабочкой. Наверное, ещё тогда, после кончины крысы, в свои восемь лет я впервые задумался о таком непростом понятии, как душа. И думаю до сих пор.

После похорон мамы я и попал на большой кредит из-за похорон. Разница в их смерти была в десять лет и цены на погребение за это время выросли ровно в десять раз. С пяти тысяч до пятидесяти. Каждый год они там, что ли удваивают прогрессию? Да только деньги я отдал, а квартира освободилась. И теперь было можно устраивать личную жизнь без помех. Вот только уже не хотелось. Слишком долго всё это тянулось. Успело надоесть. Я перерос юношескую тягу к созданию своей собственной счастливой семьи. Да и желание поумерилось и успокоилось. Теперь мне важно не количество и частота близости, а исключительно качество.

Татьяна умела давать качество. Казалось бы, ничем таким она не выделялась. Не то чтобы красавица, так, просто симпатичная. Личико круглое, с правильным тонким носом, гармоничными губками и голубыми кукольными глазищами, как у Мальвины в старом советском кино. Ростом небольшая, на полторы головы ниже меня. А у меня стандартный рост в шесть футов, как принято мерить в пенитенциарных заведениях нашего вероятного противника с обратной стороны земного шара. Не худая. Не жирная, но и не стройная. Нечто среднее. Такой тонкий еле уловимый, ловко пойманный баланс между крайностями. На грани фола. Ей стоило трудов удерживать его питанием и спортом, чтобы не скатываться в ту или иную сторону. Грудь, как грудь. Немного отвислая, но не потерявшая форму окончательно. Хотелось бы, конечно, поизящнее, да только где её взять? Зато талия и тазобедренный комплекс вполне себе ничего. Абсолютно кондиционные. Ноги коротковаты, но это можно пережить.

Как пелось в одной старой песенке, я смотрю ей в след, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу. Было в ней два неоспоримых преимущества. Она обладала копной невероятно рыжих огненных волос. Своих.

Настоящая ведьма. Классическая, такими их изображают в сказках и кино.

И к этой роскошной копне бонусом шла её природная сексуальность. Она не стеснялась выражать свои чувства, деловито, и открыто творила в постели всё, что приходило ей в голову. Ко всему прочему у неё оказалась повышена тактильная чувствительность. И поэтому практически всё её тело было одной сплошной эрогенной зоной в той или иной степени. И этим она меня немало удивила, позабавила и приворожила. Говорю ж, ведьма. Скажете, таких не бывает? Бывает. Просто, пока сам не встретишь, не поверишь. Наверное, мне с ней крупно повезло.

Вот и сейчас она отдавалась процессу соития со всей серьёзностью. Не играла мне спектакль, а просто отрывалась от души, используя меня скорее как подручное средство для собственного удовольствия. С уважением и вниманием, но при этом во главу угла ставя собственные ощущения, не теряя и капли счастья от процесса, оставляя мне только самому поспевать за этим необузданным темпераментом. Она скрывала его ото всех умело и даже чересчур подчёркнуто, но оставаясь со мной наедине, будто выскакивала из этого панциря, бросив его прочь, как ненужную отработку, наглухо забывала о его существовании. Так раки линяют, не жалея и не помня о старой оболочке, потому что наружу сейчас вышло настоящее новое, мягкое и приятное розовое содержимое.

Квинтэссенция и сублимация удовольствия. Экстракт страсти и полной отдачи процессу. Выжимка дикого хоровода гормонов, совершенно первобытное тёмное и манящее начало. Истинная ведьмина женская суть.

Это потом, выходя за дверь, она вновь мгновенно отвердеет панцирем целомудрия холодности и неприступности, а тут он ей без надобности. Тут она в полной безопасности ото всей морали и нравственности этого мира, и может делать всё, что нравится или, что ещё не было испытано. А это редкий дар.

За спиной Татьяны телевизор вполголоса бурчал, и по экрану бегала семейка желтокожих Симпсонов. Из динамиков включенного «компа» лилась длинная, как у дяди Стёпы, песня «Отель Калифорния», а моя ведьма неистовствовала на мне.

Она сосредоточенно, прикрыв ресницами свои голубые топазы, водила бёдрами и тазом вперёд-назад. Постанывала сладостно и с надрывом, впивалась мне в рёбра когтями. Время от времени она наклоняла голову вниз, так, что копна её рыжей гривы падала мне на грудь. А потом резко откидывала её назад, так что в воздухе получался круговой огненный вихрь. И мне это сильно нравилось. Вскоре ей наскучило однообразие своих движений, и она непринуждённо и энергично завертела бёдрами из стороны в сторону, сменив ритм и гамму ощущений. Так тоже было необычно и приятно. Никогда раньше у меня не было такой изобретательной и горячей любовницы, умеющей и любящей делать любовь.

Интересно, а меня она любит? Или умело пользуется положением? Живёт с начальником, делая только вид стройных пропорциональных отношений, демонстрируя мне и остальным причастным гармонию и присутствие такой эфемерной субстанции, как любовь. А сама просто пользуется моим телом, как спортсмен снарядом. Для собственного удовольствия и решения физиологических проблем. А что? Хорошая позиция. Так многие сейчас живут. Но я не верю в такой цинизм. Я вообще склонен женщинам доверять. Иначе, при моих рефлексиях, жизнь станет совсем невыносимой. А когда ты веришь, что тебя любят, жить как-то спокойнее и приятнее. Да и Бог ей судья.

Люблю ли я её?

С высоты своих лет и своего опыта, могу сказать – да! У меня в жизни было совсем немного женщин. Меньше десятка. И я точно знал, каково это, когда кого-то любишь. В разлёте от самой первой, наивной детской любви к однокласснице, которая случается с каждым школьником, дальше переходя в увлечения и романы студенческой поры. Когда готов сам себе внушить и поверить, что любишь ту, которую удалось затащить в постель, а спустя короткое время, анализируешь и понимаешь, что это была лишь страсть, животный зов плоти. И дальше, до тех, уже более спокойных, размеренных и рассудительных отношений, когда та, которую ты выбираешь, привлекает не только формами и доступностью, но и тем, что она делает, говорит, как видит эту жизнь, как сама строит те мостики, которые называются отношениями. И строит их не только и не столько в постели. Постель имеет свой вес в строительстве, но далеко не владеет пятьюдесятью процентами акций предприятия «Отношения МостСтрой». В зрелые годы важна не только телесная совместимость, а и духовная, душевная. Да и бытовая, несомненно. Всё по Маяковскому, когда теперь двое в любовной лодке и вместе лавируют, чтобы не разбить её о рифы быта, мелких сиюминутных недовольств, колючего абразива притирки, нервов и плохого настроения, которое случается. Редко или чаще. Как и у любого в жизни.

В этом плане у нас с Татьяной как раз всё сложилось очень легко, ладно и крепко. Мы встретились, когда она поступила к нам в колонию на работу, а я ещё был только замом. Как-то так, слово за слово, пошучивая обиняком и намёками, мы вдруг почувствовали некую нить или, как сейчас выражаются, связь, химию. Повстречались, погуляли, всё по классической схеме. А потом я принялся выискивать по знакомым свободные на некоторое время квартирки для встреч и снимать дешёвые гостиничные номера. Мама моя тогда уже болела, и Татьяна приходила оказывать ей мелкие врачебные услуги, вроде уколов и капельниц. Болезнь, правда, не смягчила мамин строгий воспитательский характер, и она категорически запретила мне оставлять свою подругу на ночь. Да и выглядело бы это нелепо. Встречаться же у моей подруги дома тоже было «не вариант». Жила Татьяна с дедом и бабкой по маминой линии. Те ещё персонажи. Алкоголик с «прибабахом» и истеричка, задетая по голове брошюркой свидетелей Иеговы. А вот теперь всё изменилось. Теперь мы делаем на моей новой кровати всё, что захотим.