Сотрудник ЧК (с илл.) - Страница 6

Марков поднял брови.

— Какие строгости!.. Ну ладно, мне самому некогда с тобой лясы точить. Да, кстати, надо бы зайти сюда, к вам…

— Зачем?

— Есть дельце.

— Какое дельце?

За Лешкиной спиной хлопнула дверь, послышались шаги Ващенко.

— Да так, пустяки, — сказал Марков, — насчет хозяйства. Можно и в другой раз, терпит. Ну, прощай, пойду.

— Прощай.

Марков кивнул Лешке головой и отошел.

— Кто такий? — спросил, проходя, Ващенко.

— Так, один… В гимназии вместе учились. Купеческий сынок. Болтал разное…

— Я его в другий раз примечаю, — сказал Ващенко, — шляется тут! Ну як служба иде?

— Какая это служба!

Ващенко добродушно усмехнулся:

— Не сумуй, горобец, прийде и до нас стояще дило.

Над домами волоклись клочья низких дымных облаков. Вдали тупо и настойчиво долбили землю артиллерийские разрывы.

Ващенко и Лешка долго стояли рядом прислушиваясь.

Свернув за угол, Марков ускорил шаги. В конце квартала он остановился и посмотрел по сторонам. Никого не заметив, он хотел уже идти дальше, но в это время за его спиной раздалось осторожное покашливание.

Высокий поджарый человек в солдатской шинели и кожаной фуражке стоял под извозчичьим навесом в нише большого каменного дома. Можно было подумать, что это один из жильцов вышел покурить на ветерке. Марков подошел к нему.

— Вы здесь, господин…

— Тише! — остановил его человек. — Господа устранены в прошлом году, — сказал он медленно, четко выговаривая каждый слог. — Вы видели нашу знакомую?

— Нет, не удалось.

— Почему?

— Совершенно непредвиденный случай: на часах у входа стоит мальчишка, который знает меня по гимназии. Я не рискнул.

— Так. Что же вы собираетесь теперь делать?

— Я, право же, не знаю. Надо подождать…

Человек в шинели слегка оттянул рукав с кисти. На его запястье, под серым шинельным сукном, оказались дорогие часы на массивном золотом браслете.

— Повидать нашу знакомую есть необходимость в ближайшие два-три часа максимум, — сказал он. — Не уходите далеко. Выберете момент, когда там будет более людей и когда сменят этого… вашего мальчишку. Помните: только два-три часа! — Он погасил папиросу о стену дома, хотел бросить, но, подумав, положил окурок в карман. — Я имею надежду на вас… Вас зовут Виктор, виктори — это значит победа. — Он улыбнулся тонкими и точно завернутыми внутрь губами.

— Я постараюсь… — сказал Виктор.

— Желаю удачи. Вы знаете, где меня разыскивать?

— Да, конечно.

— Хорошо, я жду.

Не поворачивая головы, человек в шинели обвел глазами улицу, сунул одну руку за пазуху и, не прощаясь, неторопливо пошел по тротуару.

Теперь со стороны он казался раненым фронтовиком.

Лешка был недоволен жизнью. За три дня, что он нес скучную и, как ему казалось, никому не нужную службу в карауле, у него притупилось ощущение того, что сам он принимает участие в боевом и славном деле обороны города. События двадцатого марта, первый бой у почтамта, разгром оружейного магазина — все это казалось ему теперь далеким, смутным, как во сне, точно происходило не с ним, а с каким-то другим, посторонним человеком.

Между тем положение в Херсоне становилось угрожающим. Покончив с Николаевом, немцы бросили на Херсон две дивизии численностью более двадцати тысяч штыков. Это почти втрое превосходило силы защитников города. Фронт постепенно приближался к городским окраинам, с каждым днем все отчетливей слышалась орудийная канонада.

Несколько раз над Херсоном появлялся немецкий самолет и сбрасывал листовки. Командующий немецкими войсками обещал через несколько дней захватить Херсон и приказывал прекратить сопротивление.

Бои шли жаркие. Станции и деревушки на подступах к Херсону — Снегиревка, Станислав, Бобровый Кут, Александрова — переходили из рук в руки. Ряды защитников Херсона таяли, а немцы становились все наглее. Неожиданным рейдом у станции Копани они захватили большой обоз с фуражом, провиантом и боеприпасами. В городе поговаривали о предательстве.

Обо всем этом Лешка узнавал со слов, оброненных на ходу вечно спешащими ординарцами, да из обрывков случайно услышанных разговоров штабных работников. Он чувствовал себя посторонним, ненужным, и в нем, вместе с обидой на Силина, который отстранил его от настоящего дела, назревало желание плюнуть на все и бежать на передовую, к Костюкову. Уж там бы он показал себя!..

Неожиданно все изменилось. И Лешка оказался в гуще таких событий, о которых и не помышлял.

Началось с того, что к Лешке в штаб явился его старый друг Пантюшка Дымов.

Сменившись с очередного караула, Лешка пошел добывать еду в гостиный двор — там, готовясь ехать на передовую, топилась захваченная у немцев походная кухня. Получив ломоть хлеба и котелок пшенной каши, Лешка уныло съел их, сидя на каменной тумбе в углу двора. Повара задраили котел, погасили огонь и впрягли в кухню пегую лошадь. Потряхивая длинной трубой с железным колпаком наверху, кухня выехала за ворота. Двор опустел. Лешка поплелся в караулку.

Первый человек, которого он увидел, войдя в комнату, был Пантюшка. Он сидел возле стола, держа между колен короткую кавалерийскую драгунку.

— Эге, здорово! — обрадованно сказал Лешка.

Пантюшка поднялся ему навстречу. Лешка сразу заметил в нем значительные перемены. Прежде всего, Пантюшка был ранен. Левый рукав его черной, перешитой из матросского бушлата куртки свободно болтался: рука была подвешена на полосатой косынке. Пантюшка осунулся, под глазом у него темнел сине-желтый кровоподтек.

— Ты откуда взялся? — спросил Лешка.

— Не спрашивай, — хмуро ответил он. — Всюду был — цейхгауз брал, на передовой околачивался, вот пришел…

— Что так?

— Прогнали…

— Из-за руки, что ли?

Пантюшка не ответил. Помолчав, он насупился и сказал:

— Я за делом пришел.

— Ну?

— Устрой меня, Леш, к вам, хотя бы… Хожу как неприкаянный.

— Вот те раз! — удивился Лешка. — Да ты расскажи, что было?

Пантюшка сел на табурет, с подозрением посмотрел на двух спящих в углу фронтовиков.

— Чего рассказывать… — неохотно начал он. — Как мы с тобой разошлись, пошел я к бате и говорю: «Принимай в отряд, и все тут; небось, — говорю, — чужих сыновей тебе не жаль!..» Ты моего батю знаешь. Оскалился и на меня: «Я вот тебе покажу, — говорит, — кого мне жаль, а кого не жаль!..» А кулаки у него известно какие — почище свинчатки. Ну, я связываться не стал, ушел и думаю: «Тоже мне революция, когда человеку ходу не дают. Без вас обойдусь». Стал тебя искать — не нашел. Что делать? Добыл дрын железный, сам, думаю, буду воевать. Всю ночь по городу шатался, приглядывался к немцам. Потом вижу: идут куда-то фронтовики. Я за ними. Они в засаду сели возле цейхгауза, и я недалеко пристроился. На рассвете, когда вся буча заварилась, те фронтовики давай цейхгауз брать. Пальба началась, фронт! Немцы побежали. Я за углом приспособился и, как немец выскочит, я его дрыном по каске-р-раз! Он с карачек. Другой выскочит, я и другого. Штуки четыре немцев уложил!..

— Ты не завирайся, — предупредил Лешка.

— Вот как бог свят! — воскликнул Пантюшка. Впрочем, он не стал задерживаться на доказательствах и продолжал: — Как взяли цейхгауз, я, конечно, винтовку раздобыл и уже от тех фронтовиков не отставал. Ребята хорошие, командир у них — Павленко фамилия, и меня не гнали. Стал я с ними ходить…

— А сюда почему не заглядывал? — спросил Лешка — Не видал я тебя.

— Сюда не ходил, чтобы батю не встретить. Да и почем я знал, что ты здесь… Ну вот. После, значит, ушли мы на передовую. Ох, что там было, Леш! Матросы немцев гранатами глушат, что твоих карасей! Я там, к слову, про тебя узнал, что при Силине состоишь, сказал один фронтовичок, молодой такой, зубастый.

— Пахря, должно быть?

— Пахря, верно! Мы с ним по соседству были. Ну вот. Вчера вечером, как подзатихло, сели вечерять, вдруг откуда ни возьмись — идет!