Сотник. Не по чину - Страница 15

– Ты не знаешь, у нас чего-нибудь вкусненькое есть? – перебил он старшину. – Ну, чтобы детишек побаловать.

От такого зигзага мысли сотника Дмитрий слегка растерялся:

– Это… не знаю. У Ильи-то в обозе, конечно, есть, но до него добираться же…

– А тут? Ни у кого ничего нет?

– Э… О! У Мотьки наверняка есть мед! – догадался Дмитрий. – Только ему Левша, зараза, нос вроде бы сломал. Не до медов ему…

– А все же спроси, Мить. Очень нужно!

Идея была проста: пока княгиня возится с боярыней Соломонией, подкатиться к детишкам; ну не посмеют няньки противиться. Угостить лакомством, успокоить, мол, никому больше в обиду не дадим, скоро домой отвезем; потом развеселить как-нибудь – ведь получалось же с Нинеиными внучатами. Услышит княгиня Агафья детский смех, увидит довольные мордашки, глядишь, и разговор с ней по-доброму сложится. Какая бы она ни была крутая княгиня-соправительница, а мать есть мать – дети важнее всего.

Было, конечно, в этом что-то… некрасивое – использовать детей в своих целях, но самим-то детишкам от этого никакого вреда. Вот только голос… Мотькино полоскание и то ли компресс, то ли просто теплая повязка согрели горло, и Мишке немного полегчало; во всяком случае, говорить, хоть и совсем негромко, он мог почти без саднящей боли.

Все планы порушила «то ли княжна, то ли не княжна»: выбралась из дома, боязливо покосилась на Дмитрия, который раздавал какие-то указания отрокам, и подалась к Мишке.

– Пан Лис…

– Слушаю, княжна… прости, – Мишка притронулся к повязке на горле, – не могу в полный голос говорить.

– Я не княжна.

«Ну вот, облом… Впрочем, может, и к лучшему. Но почему все-таки «пан Лис»?

– И я не пан и не Лис. Боярич Михаил, – Мишка вежливо склонил голову, – сотник Младшей дружины Погорынского войска. Прости, не знаю, как величать тебя, красна девица.

– Не Лис? Ой, боярышней Евдокией зовусь. – Девица ответно поклонилась и указала на щит с изображением лиса, несущего сияющий крест: – А как же это? Наставник наш отец Паисий сказывал, что есть у ляхов боярин, нечистого зверя на своем знамени имеющий[5]. Вот я и подумала…

– Ну почему же нечистого? В Писании в «Пророчестве о Вавилоне» вовсе и не лисы упомянуты, а шакалы. Просто ошибка при переводе с греческого на наш язык произошла, шакалы-то у нас не водятся, вот и написали «лисы», а на самом деле там так сказано, – Мишка, в который уже раз, мысленно поблагодарил отца Михаила за науку: – «Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены – в увеселительных домах».

– Ошибка?! В Писании?!!

Удивление и возмущение Евдокии оказались настолько велики, что Мишке невольно вспомнилась старшеклассница из фильма «Завтра была война»: «Как можно спорить с самим Маяковским?!!»

«Вот так, сэр Майкл, века и тысячелетия проходят, а девочки-отличницы не меняются! Меняются только непререкаемые авторитеты: у этой – Писание, у той – Маяковский, а у постсоветских, наверное, Солженицын… Или у них какой-нибудь гламурный журнал вместо Писания? Хочешь не хочешь, а вспомнишь: «Не сотвори себе кумира».

– Да не в Писании ошибка, а толмач переврал. Или постарался, чтобы нам, про тех шакалов не ведающих, понятнее было. Так что не пан Лис я и не лях вовсе. Туровские мы.

– А как же… ведь отец Паисий сказывал… и лис у вас намалеван…

«О господи! Ну, девки… порожденья крокодилов! Вот так и поймешь, почему Пушкин был противником женского образования».

– Я тебе, боярышня, потом объясню, прочему у нас лис на щитах. Тебя ведь с делом каким-то ко мне послали?

– Ой, да! Княгиня Агафья Владимировна велит вашему старшему к ней явиться.

– Ну, велеть она может… Гм, ладно. Передай, что скоро буду.

– Она велела немедля!

– Угу. Как только, так сразу.

– А? – не поняла Евдокия.

– Скажи, что внял и не замедлю явиться пред княгинины очи. Только вот нужные распоряжения отдам и сразу приду.

– Княгиня Агафья… – начала было снова боярышня, но Мишка набычился и, уставившись ей в глаза, шевельнул искалеченной бровью.

– Ступай. Передай княгине, что прибуду немедля, как смогу!

Девица, кажется, обиделась: поджала губы, вздернула подбородок и, развернувшись на месте, засеменила к двери. Ну, прямо тебе оскорбленное достоинство во плоти. Мишка чуть не сплюнул вслед. Знаком подозвал к себе ближайшего отрока и велел сыскать Елисея и Елизара, чтобы бросали все и бежали к нему.

Пока дожидался близнецов, отроки Артемия вытолкали из дома какого-то мужика с разбитой в кровь мордой и в разрезанной от ворота до рукава одежде. В прорехе виднелась кровавая полоса на теле: похоже, кто-то пытался перехватить ему горло ножом, но то ли не дотянулся, то ли сам мужик успел отшатнуться…

– Артю… – Мишка поумерил голос, – Артюха, это еще что за диво?

– Лях, под лавкой схоронился, где раненые лежат. Там угол темный, ну вот он, видать, и… того. Вон гляди! – Артемий указал на разрез на одежде мужика. – Зарезать его, похоже, хотели, да вывернулся как-то. Ну, а морду… это уже мы, чтобы не рыпался.

– Ладно, с ним потом разберемся. Вы там хорошо все посмотрели, больше никто по темным углам не прячется?

– Нет, Минь, все проверили. Там только княгиня со своими да раненые… Все без памяти, а один уже помер. – Артемий обмахнул себя крестным знамением. – А княгиня-то грозна… раненых велит наружу выкинуть, все равно, мол, помрут… а еще про тебя спрашивала: кто, да что, да откуда?

– И что ты?

– А что я? Ты же не говорил, что можно рассказывать, а чего нельзя, вот я пеньком и прикинулся: мне велено только дом от посторонних очистить, а потом господин сотник сам придет и все, что надо, скажет.

– А она?

– Сердитая… даже вроде бы кинуться в меня чем-то хотела, да под руку ничего не попалось.

– Господин сотник, отроки Елизар и Елисей по твоему приказу явились!

«Ну, прям Электроники! И такие же белобрысые… Ладно, придется изображать господина сотника со свитой».

– Вольно, отроки! – Близнецы дружно приоткрыли рты, то ли удивляясь тому, как тихо говорит начальство, то ли прислушиваясь. – Быстренько почиститесь, приведите себя в благообразный вид, шлемы снимите… гребешки с собой?

– Нет, господин сотник, в сумке у седла. Сбегать?

– Артюш, а у тебя гребешка с собой, случайно, нет?

– Есть. – Артемий полез в кошель, висящий на поясе.

– Дай им причесаться, а ляха этого держи под присмотром, потом поспрашиваем. Только сам не уходи, впереди пойдешь, вроде как дорогу мне показываешь. Теперь вы. – Мишка принялся инструктировать причесывающихся и отряхивающихся отроков. – Подшлемники уберите… ну вот, хотя бы в подсумки. Шлемы держать на согнутой руке вот так. Помните, что я вам говорил на Княжьем погосте? Сейчас пойдем к княгине Городненской, так что ведите себя благообразно. Стоять по бокам от меня и чуть позади. Я поклонюсь – и вы кланяйтесь, я на колено опущусь – и вы так же, как и я. В разговор не встревать… впрочем, вежество вы и сами понимаете. Так, причесались? Ну-ка дай мне гребень.

Мишка поправил прически близнецам и принялся причесываться сам.

– Артюш, как я выгляжу?

– Красавец! Хоть под венец!

– Поскалься, поскалься у меня… вот в ухо-то заеду. Серьезное дело – с княгиней беседовать идем.

– А что? Еще и лучше! Вдруг она красотой твоей несравненной прельстится?

У Мишки Артюхины шуточки ничего, кроме злости, не вызвали, а тут еще кто-то из близнецов фыркнул по поводу комплимента внешности сотника.

– А то! Кхе-кхе-кхе-е… – Мишка позабыл о сорванном голосе. – Егора убили! А ты мне тут…

– Что?! – Ухмылку с лица поручика как ветром сдуло. – Как же мы теперь?..

– А вот так! Самим все придется, ни подсказать, ни удержать от дури некому. Дожили до светлого денечка, вольные птицы теперь… Что, нравится тебе такая воля?

Не дожидаясь ответа от растерявшегося Артемия, Мишка обернулся к близнецам.