Сотканный мир - Страница 4

Этот феномен не остался незамеченным. Люди стояли на мостовой и на ступеньках домов, прикрывали руками глаза от ослепительного блеска и вглядывались в небеса. Они обменивались мнениями о причинах подобного сборища. Кэл не стал останавливаться, чтобы предложить свою версию, а продолжил путь по лабиринту улиц. Время от времени ему приходилось возвращаться назад и искать другую дорогу, но с каждым шагом он приближался к цели.

И когда он подошел, стало очевидно: его первоначальная догадка неверна. Птиц привлек не корм. Они не падали стремительно вниз, не ссорились из-за лакомства, в воздухе под ними не было вкусных насекомых. Птицы просто кружили. Те, что поменьше, воробьи и зяблики, уже устали от полета и расселись на крышах домов и на заборах, отделившись от более крупных собратьев — черных ворон, сорок и чаек, заполнивших небо. Голубей здесь было предостаточно. Дикие сбивались в стаи по полсотни особей и кружили, отбрасывая мелькающие тени на крыши домов. Рядом с ними летали домашние птицы, явно сбежавшие на волю, как Тридцать третий. Канарейки и волнистые попугайчики оторвались от своего проса и колокольчиков, ведомые той же силой, что призвала сюда остальных. Для них пребывание здесь было равно самоубийству. Пока дикие птицы были поглощены происходящим ритуалом, они не обращали внимания на присоединившихся к ним домашних питомцев, но, как только действие заклятия спадет, они потеряют это благодушие. Они станут жестокими и стремительными. Они накинутся на канареек и волнистых попугайчиков, выклюют им глаза и растерзают за то, что те преступно позволили себя приручить.

Но сейчас птичий парламент был спокоен. Птицы поднимались все выше, выше и выше, заполняя весь небосклон.

Следуя за своей целью, Кэл оказался в той части города, куда редко заходил. Здесь простые дома без излишеств, составлявшие муниципальную собственность, уступали место жутковатым запущенным пустырям. Кое-где еще попадались некогда прекрасные трехэтажные дома с террасами, чудом избежавшие сноса, в окружении выровненных площадок. Как островки в море пыли, они дожидались так и не случившегося строительного бума.

Одна из здешних улиц: Рю-стрит, гласила надпись на табличке, — и являлась тем центром, вокруг которого собирались птицы. Вымотанных полетом пернатых здесь было гораздо больше, чем на прилегающих улицах; они щебетали и чистили перья, устроившись на карнизах, печных трубах и телевизионных антеннах.

Кэл внимательно смотрел в небеса и на крыши, шагая по Рю-стрит. И вот (один шанс из тысячи) он увидел свою птицу. Одинокий голубь рассекал стаю воробьев. Кэл долгие годы вглядывался в небо, дожидаясь летящих домой голубей, и приобрел орлиное зрение. Он мог узнать любую знакомую птицу по дюжине особенностей ее полета и теперь нашел Тридцать третьего, без сомнений. Но пока он смотрел, голубь исчез за крышами Рю-стрит.

Кэл снова пустился в погоню по узкому переулку, который почти посередине улицы вклинивался между домами с террасами и выводил в другой переулок, пошире, тянущийся за рядом зданий. Место оказалось порядком запущенным. Всюду громоздились кучи мусора, одинокие урны были перевернуты, их содержимое разбросано вокруг.

В двадцати ярдах от того места, где находился Кэл, шла работа. Два грузчика выволакивали кресло со двора за домом, а третий стоял и глазел на птиц. Несколько сотен пернатых собрались в том дворе, расселись по стенам, оконным карнизам и перилам. Кэл прошел по переулку, высматривая голубей. Он заметил с дюжину или больше, но беглеца здесь не было.

— Что вы думаете по этому поводу?

Кэл был теперь в десяти ярдах от грузчиков, и один из них — тот, что стоял без дела — обратился к нему с этим вопросом.

— Понятия не имею, — чистосердечно ответил Кэл.

— Может, они собираются улетать? — предположил младший из тех, что тащили кресло. Он опустил на землю свою половину груза и уставился в небо.

— Не говори глупостей, Шейн, — отозвался его напарник, уроженец Западной Индии. Его имя было вышито на спине комбинезона — Гидеон. — С чего бы им улетать посреди клятого лета?

— Слишком жарко, — сказал третий. — Вот в чем причина. Слишком, черт побери, жарко. У них от жары мозги плавятся.

Гидеон тоже отпустил кресло и привалился к стене заднего двора, извлек из нагрудного кармана зажигалку и поднес к наполовину выкуренной сигарете.

— А неплохо быть птицей, — помечтал он вслух. — Пока тепло, болтаешься здесь, а как хвост подморозит, сваливаешь куда-нибудь на юг Франции.

— Птицы живут недолго, — заметил Кэл.

— Правда? — переспросил Гидеон, затягиваясь. Потом пожал плечами. — Недолго, зато весело. Меня вполне бы устроило.

Шейн дернул себя за редкие светлые щетинки, которые, видимо, считал усами.

— А вы разбираетесь в птицах, да? — спросил он у Кэла.

— Только в голубях.

— Гоняете их, что ли?

— Время от времени…

— Мой зять держит гончих, — сообщил третий грузчик, стоявший без дела.

Он посмотрел на Кэла так, будто это совпадение было настоящим чудом, которое можно обсуждать часами. Но Кэлу пришел в голову только один вопрос:

— Собак?

— Точно, — подтвердил грузчик в восторге от того, что они понимают друг друга. — У него их пять. Правда, одна умерла.

— Жаль, — произнес Кэл.

— На самом деле не жаль. Она совсем ослепла на один глаз и ни черта не видела другим.

После этих слов грузчик загоготал, и беседа зашла в тупик. Кэл снова сосредоточился на птицах и улыбнулся, разглядев на самом верхнем карнизе своего голубя.

— Я его вижу, — сказал он.

Гидеон проследил за его взглядом.

— Кого это?

— Моего голубя. Он прилетел сюда. — Кэл указал рукой. — Вон там. Посреди оконного карниза. Видите?

Теперь вверх смотрели все трое.

— Он дорогой? — спросил грузчик-бездельник.

— Тебе-то что за дело, Базо, — заметил Шейн.

— Просто спросил, — ответил Базо.

— Он завоевывал призы, — сообщил Кэл не без гордости.

Он не сводил глаз с Тридцать третьего, но голубь не выказывал желания куда-либо лететь, а просто чистил маховые перья и время от времени косился глазами-бусинками на небо.

— Сиди там, — вполголоса приказал ему Кэл, — не двигайся. — Затем обратился к Гидеону — Ничего, если я войду? Попробую его подманить?

— Да сколько угодно. Старушенцию, которая здесь жила, увезли в больницу. Мы забираем мебель в счет уплаты долгов.

Кэл вошел во двор, пробрался между кучами старого хлама, вынесенного из дома этой троицей, и шагнул в дверь.

Внутри была сплошная рухлядь. Если бывшая владелица дома и имела что-нибудь ценное, все давно уже вывезли. Оставшиеся на стенах картины ничего не стоили, ветхая мебель еще не настолько устарела, чтобы снова войти в моду, а древние ковры, подушки и занавески годились только для мусорного контейнера. Стены и потолок покрывали пятна копоти, образовавшейся за долгие годы. Источники этой копоти — свечи — стояли на всех шкафах и подоконнике, обросшие сталактитами желтого воска.

Кэл прошел через лабиринт тесных темных комнат и попал в коридор. Здесь было так же безрадостно. Коричневый линолеум вздыбился и потрескался, всюду стоял застарелый запах плесени, пыли и гниения. Хорошо, что хозяйку увезли из этого убогого места, подумал Кэл. Куда бы ее ни отправили, пусть и в больницу, там хотя бы простыни сухие.

Он двинулся по лестнице. Странное чувство охватило его, когда он поднимался в сумрак верхнего этажа, с каждой новой ступенькой видя все хуже и слушая звуки птичьей возни на шиферной крыше, а над ними — приглушенные крики чаек и ворон. Без сомнения, это было самовнушение, но Кэлу почудилось, что голоса птиц расходятся кругами над домом, словно именно он и привлекает их внимание. Перед его мысленным взором возникла картинка, фотография из журнала «Нэшнл джиографик»: звездное небо, снятое с огромной выдержкой. Звезды размером с булавочную головку описывали круги по небу — или лишь казалось, что они движутся, — вокруг Полярной звезды, неподвижно застывшей в середине.