Сотканный мир - Страница 116

«Может быть», — отозвался он.

Он перевел взгляд на ограду. Шедуэлл посмотрел туда же и обнаружил под стеной Хобарта. Тот воспользовался возможностью удрать, пока Коммивояжер беседовал с Уриэлем, однако не ушел далеко.

«Теперь, — проговорил ангел, и вспышки света промелькнули во всех его глазах, — я пойду… — Огненные колеса подхватили свет и выплеснули его на Хобарта. — В ином обличье».

На этот раз весь его сложный механизм распался на части, и не одна, а бесчисленное множество огненных стрел полетели в Хобарта. Взгляд Уриэля пригвоздил его к месту так, что он не мог уклониться. Стрелы облепили его с головы до пят, их свет проникал в тело, не повреждая кожи.

В мгновение ока исчезли с песчаного холма все следы пребывания ангела; его переход в плоть сопровождался новым представлением. В том месте, где стоял Хобарт, земля содрогнулась, и эта дрожь разошлась по саду. Песочные творения стали осыпаться, бесчисленные растения обратились в прах, тенистые аллеи рассыпались, как каменные арки при землетрясении. Наблюдая за нарастающим разрушением, Шедуэлл снова вспомнил о том, как впервые увидел начертанный на барханах узор. Может быть, его тогдашняя догадка была верна и это действительно какой-то знак звездам. Отчаянная попытка воссоздать былое величие в надежде на то, что какой-нибудь пролетающий мимо дух откликнется на призыв и напомнит Уриэлю, кто он такой.

Тут разрушение достигло такого уровня, что Шедуэлл побежал, чтобы песчаная буря не похоронила и его.

Хобарта уже не было по эту сторону стены. Он вскарабкался на валуны и оттуда оглядывал бескрайние просторы пустыни.

Захвативший его тело Уриэль никак не проявлял себя внешне. На взгляд постороннего, это был прежний Хобарт.

Его худая физиономия оставалась такой же бесстрастной, как и раньше, а когда он заговорил, зазвучал тот же бесцветный голос. Но заданный им вопрос исходил от совсем иной сущности.

— Я стал драконом? — спросил он.

Шедуэлл посмотрел на него. В глубоко посаженных глазах Хобарта горел свет, какого в них не было со времен его первого искушения обещанием живого огня.

— Да, — ответил Шедуэлл. — Ты стал драконом.

Не задерживаясь, они тут же отправились в обратный путь, оставив Пустую четверть еще более пустой, чем прежде.

«Что приключилось с Кэлом Муни? — гадали соседи. — До чего же странным он стал, все время улыбается и смотрит куда-то вбок. Да что там, их семейство всегда было не от мира сего. Старик в родстве с поэтом, а знаете, как говорят о поэтах? Все они несколько не в себе. Вот и сынок туда же. Как это печально. Удивительно, как меняются люди!»

В сплетнях, конечно, содержалась доля правды. Кэл и сам знал, что изменился. И да, возможно, он несколько не в себе. Когда он смотрел в зеркало по утрам, у него во взгляде порой проступало что-то дикое. Это, видимо, и производило впечатление на кассиршу в супермаркете или на тетку, которая пыталась выведать что-нибудь скандальное, пока стояла рядом с ним в очереди в банк.

— Так вы живете один?

— Да, — отвечал Кэл.

— Такой дом для одного слишком велик. Должно быть, вам тяжело его убирать.

— Нет, вовсе не тяжело.

Он поймал на себе озадаченный взгляд любопытной тетки, а потом ответил:

— Мне нравится пыль.

Кэл понимал, что подобный ответ еще сильнее подогреет слухи и сплетни, но был не в силах лгать. И он видел, как люди прячут улыбки и запоминают его ответ, чтобы потом перемыть ему косточки.

Что ж, он действительно превратился в Безумного Муни.

На этот раз он ничего не забыл. Потерянная Страна чудес все-таки стала частью его разума и не могла теперь просто так ускользнуть. Фуга была с ним весь день, каждый день, а иногда и по ночам.

Однако в воспоминаниях было мало радости. Все затмевала боль потери от осознания того, что мир, о котором он мечтал всю жизнь, потерян навсегда. Никогда больше ему не ступить на зачарованную землю.

Как и почему все пропало, Кэл помнил плохо; особенно это касалось событий в Вихре. Он помнил некоторые подробности битвы в Коридоре Света и то, как вошел в Вихрь. Но последующее превратилось в серию не связанных друг с другом образов. Что-то росло, что-то умирало, его кровь ручьем сбегала по руке, кирпичная кладка, дрожь…

И все. Остальное было так размыто, что Кэл не мог ни на чем сосредоточиться.

Кэл понимал, что ему необходимо как-то отвлечься от своего горя, иначе он погрузится в такую меланхолию, откуда не будет исхода. Поэтому он начал искать новую работу и в начале июля нашел: должность пекаря в булочной. Платили мало, а работать приходилось помногу, но Кэлу там понравилось — это было полной противоположностью его деятельности в страховой компании. Не нужно много разговаривать, не нужно вникать в тонкости офисной политики, нет никакого продвижения по службе — только тесто и печи. Он был счастлив. Эта работа дала ему стальные мускулы и теплый хлеб на завтрак.

Но отвлечься надолго не удалось. Разум слишком часто обращался к источнику страданий, заставляя его страдать снова и снова. Возможно, такой мазохизм присущ человеку от природы. Это предположение подтвердилось и тем, что в середине июля вернулась Джеральдин. В один прекрасный день она возникла на пороге, как будто между ними ничего не произошло. Кэл был рад ей.

Однако на этот раз Джеральдин не стала переезжать к нему. Они оба решили, что возвращать прежний уклад было бы шагом назад в их отношениях. Вместо этого она все лето почти ежедневно приходила к нему, иногда ночевала на Чериот-стрит, но чаще уходила.

Целых пять недель Джеральдин не задавала ни единого вопроса о событиях прошлой весны, а Кэл ничего не рассказывал. Когда она все-таки заговорила на эту тему, то подошла к ней с совершенно неожиданной стороны.

— Дек болтал, что у тебя были проблемы с полицией… — начала она. — Но я сказала ему: только не у моего Кэла.

Он сидел у окна в кресле Брендана, глядя на ночное летнее небо. Джеральдин расположилась на кушетке, обложившись журналами.

— Я сказала, что ты не преступник. Я знаю. Что бы с тобой ни случилось, речь идет не о преступлении. Все гораздо сложнее, верно?

Она посмотрела на Кэла. Ждала ли она ответа? Кажется, не ждала, потому что не успел он раскрыть рот, как Джеральдин продолжила:

— Я так и не поняла, что тогда произошло, Кэл. Может быть, мне лучше не знать. Но… — Она поглядела на раскрытый журнал, лежавший у нее на коленях, потом снова на него. — Раньше ты никогда не разговаривал во сне.

— А теперь разговариваю?

— Постоянно. Ты говоришь с какими-то людьми. Ты что-то кричишь. Или просто улыбаешься. — Джеральдин несколько смущалась: ведь она наблюдала за ним, спящим, и подслушивала его. — Ты побывал где-то, правда? Ты видел что-то такое, чего не видел никто.

— И я говорю об этом?

— Вроде того. Но не это заставило меня понять, что ты что-то видел. Дело в тебе самом, Кэл. Иногда у тебя такой вид…

Теперь она добралась до того, что не выразить словами, и сосредоточилась на страницах журнала, принялась перелистывать страницы, даже не глядя на них.

Кэл вздохнул. Она была так добра к нему, так защищала его, что он обязан объяснить ей все, как бы трудно это ни было.

— Так ты хочешь, чтобы я рассказал? — спросил он.

— Да. Да, я хочу.

— Ты мне не поверишь, — предупредил он.

— Все равно расскажи.

Он кивнул и стал излагать ту историю, которую едва не рассказал прошлой весной, после возвращения с Рю-стрит.