Состояние – Питер - Страница 4
– Что именно? – начал он жевать.
– Счет, наши проиграли, кашель слышали? Резкий такой, будто с матом, – снова кашлянул я в благодарность соседу.
– По-моему, два-ноль, – рассмеялась крупным жемчугом Белла.
– Ночью я слышал мужской недовольный кашель, и женский тихий, словно болит голова, – встал я из-за стола, чтобы посмотреть в окно: почему же симпатичная жена друга или знакомого вызывает такое желание. Что это? Соревновательный дух или просто ты ей больше доверяешь, чем незнакомке? А если она в данный момент испытывает те же чувства, то я мог бы сейчас предложить Альберту: «Может ты прогуляешься один по этому прекрасному городу, пока я по телу твоей супруги?»
– Надо кашлять скромнее, Альберт, – снова засмеялась Белла, и ее грудь еще больше обнажилась, увидел я в прозрачное отражение окна.
В этот момент сосед раскашлялся не на шутку.
– Что теперь? – застыл с ложкой в руке Альберт.
– Он прокашлялся, что вчера переспал с моей женой, и ему понравилось, – развернулся я к парочке, облокотившись на подоконник.
– И вы так спокойно об этом говорите? – опешила Белла.
– Я уже привык, – снова я качался на волнах ее синих зрачков.
– Черт, ну и семейка! Мама мне говорила, что вы со странностями, но я не предполагал, что… – начал рисовать что-то невнятное ложкой на скатерти Альберт, так и не закончив фразу. Будто он решил ее дописать.
– Некоторые отношения строятся на скандалах, некоторые разрушаются от идиллии. У вас какой вариант? – выкинуло меня очередной волной на берег ее декольте.
Супруги взглянули друг на друга недоверчиво, как будто им только что по громкой связи озвучили то, о чем они подумали.
– Даже не знаю, но с соседями мы точно не спим? – выронил из рук ложку Альберт.
– Зато слишком много кашляете, – рассмеялся я, а вслед за мной и Белла. Последним был Альберт. До него доходило медленно: он сидел дальше всех.
– Вы часто ссоритесь? – спросила меня в лоб Белла.
– У, постоянно.
– Женитьба меняет людей: я больше не занимаюсь сексом с незнакомками, а когда-то мне это нравилось, – невербально взглянул я на Фортуну. Ей была бы неинтересна моя болтовня. Похоже, раньше в моих фантазиях было больше секса. Белла тоже смотрела на меня иначе, когда я говорил о Клодте. А теперь все больше на мужа. Надо возвращаться к искусству.
Разговор шел явно не туда, явно в сторону моей работы, он уже стоял в коридоре в ботинках, потому что мне давно уже было пора.
– То, что хозяин встал, не значит ли, что гостям пора уходить? – поправила блузку Белла.
– Не значит, хотя мне уже скоро на работу. Но у вас же есть ключи? – оторвался я от «окна», которое только что прикрыла Белла. Она поставила на стол пустую чашку, словно точку в моем непристойном предложении.
– Да, мы закроем сами, нам Фортуна все объяснила. – Альберт сооружал себе еще один бутерброд.
– А мы в Кунсткамеру. Кстати, почему она так называется?
– Кунсткамера в переводе с немецкого «комната искусства». Искусство там своеобразное, по сути, это собрание различных редкостей, исторических, художественных, антропологических.
– Чувствую себя уже на экскурсии.
– Да, было дело, в студенческие годы водил я туда туристов, – посмотрел я на гостей.
– Как интересно, – одарила меня взглядом Белла.
– Еще как, – усмехнулся я. – В этом музее полно всяких чудес. Самое интересное там, правда, спрятано в фонде хранения.
– Что именно? – закусил наполовину свой бутерброд Альберт.
– Боюсь испортить вам аппетит, – улыбнулся я Альберту улыбкой радушного хозяина. «А может, и подогреет», – перевел взгляд на Беллу. Чем больше нравится женщина, тем сильнее неприязнь к ее спутнику. Желание отобрать, присвоить, хотя бы на время, велико и надо уметь его гасить. Я умел.
– Ну, тогда я пошел, привет сокамерникам и всем тем, кто в пробирках, – оставил без внимания, без прощального взгляда замужнюю женщину, чтобы показаться как можно более независимым.
Корюшка жареная
– Что это? – посмотрела жена на пакет, который я протянул ей. Кот почуял рыбу, Фортуна – посягательство на свободу, на личное время, на какой-никакой маникюр, она внимательно посмотрела на свой, выяснить – все ли заусенцы на месте, гости ощутили неловкую паузу, которую они явно еще не репетировали и которую еще не умели держать.
– Рыба.
– Знаешь, в чем проблема рыбы? Ее надо чистить.
– Знаю.
– Огурцами пахнет, – не стала она брать пакет. Он повисел какое-то время на моих пальцах, потом лег на стол рядом с раковиной.
– Потому что корюшка. Пожаришь? – словно кот, подходил я и так и эдак, чтобы полакомиться рыбкой.
– Если почистишь.
– Я не умею.
– Что ты сказал, не слышу? – включила она воду, чтобы набрать в чайник.
– Я не умею.
– Надо же было так оглохнуть, – потрепала она свое ушко. – Сегодня после пресс-конференции пошли на Петропавловку сделать залп, – увидела недоуменные лица гостей Фортуна. – По традиции самый почетный гость фестиваля должен стрельнуть из пушки. В общем, режиссеру, который стрелял, девяносто два. Пришлось держать его, чтобы ветром не сдуло, к тому же плохо слышит. Мне, как переводчице, пришлось инструктировать его вплоть до выстрела.
– Контузило, – поставил свой диагноз Альберт.
– Это надолго? Как ты думаешь.
– Пока рыбу не почистишь, – улыбнулся я. – Кстати, а как дедушка?
– Начал слышать.
– Клин клином.
– Это пройдет? – снова потерла рукой свое ухо Фортуна. Она вспомнила, как, глядя на Неву после выстрела, почувствовала себя оглушенной рыбой, что плывет кверху брюхом по течению. Ее что-то спрашивает француз, но она глуха и нема. Внизу на берегу мужик с коляской смотрит грустно на кораблики. Коляска, словно якорь, тянет его мечты на дно. Фортуне на миг показалось, что она слышит, как плачет ребенок. Режиссер дергал ее за рукав.
– Надеюсь. Но я буду любить тебя и глухой. Не бойся.
– Я не боюсь, я не слышу.
– Но рыбу-то ты можешь почистить. Это же корюшка… – прибавил я драматизма.
– Красивое имя, – прокомментировала Белла.
– Ну, так что? Что будем делать с рыбой? – посмотрел я любя на жену.
– Отпусти обратно, – улыбнулась Фортуна. – Могу пожарить.
– Давайте я почищу, – вызвалась Белла. Встала из-за стола и сняла с вешалки фартук.
– Вот это я понимаю, – с уважением посмотрел я на нее. «Вот она настоящая женщина: поймает, почистит, пожарит, накормит. Повезло тебе, Альберт», – посмотрел я на ее мужа. Тот оторвался от куска бумаги, на котором что-то рисовал: «Я знаю». И неожиданно заговорил:
– О, с этим у нее проблем нет. Помню, однажды на даче заваливается к нам сосед с гусем под мышкой.
– У собак еле отбил, – положил он птицу на пол, в надежде, что та, если не полетит, то хотя бы пойдет. – Смотрю, окружили кого-то, лают. Хорош гусь, – попытался поднять он ему шею, вытянув ее вверх.
– Хорош-то хорош, только надо его срочно резать, а то потеряем птицу.
– Резать?
– Ну да. Пока совсем не дал дубу. Жалко терять такую красивую птицу.
– Ты так думаешь? – снова попытался он поднять голову гусю.
– Сам не видишь что ли.
– Ты умеешь резать?
– Я нет.
– Я тоже не умею.
– И тут появилась прекрасная Белла, – предвосхитил я рассказ Альберта.
– Точно. Она знала, как разделывать утку, потому что отец ее был охотником, был и есть. Но это я узнал позже, когда уже мы поженились.
– Хорош гусь, – коротко усмехнулся я.
– Я бы сказала гусыня, – добавила Фортуна.
– Да, она была прекрасна, но курила.
– А сейчас? – усмехнулась Белла.
– А сейчас не куришь.
– Курила? Так это и была искра, Альберт, – пошутил я. «А так жди, пока ты разгоришься».
– Это еще не все, – добавил он. – Хотите расскажу?
– Еще бы.
– Тем временем Белла уже казнила гуся и положила голову на край раковины. А ощипанную тушку сунула в духовку. Едва она ее закрыла, как в дом ворвалась возбужденная соседка и сразу оказалась на кухне: «Извиняюсь за вторжение, вы гусака, случайно, моего не видели. Все остальные пришли, а он нет. Даже не знаю, где теперь искать», – смотрела она мне в глаза. Они, в свою очередь, наблюдали за кошаком, который не преминул воспользоваться замешательством, запрыгнул на раковину и нежно прихватив голову гуся, будто мышь, соскочил на пол и медленно пошел вдоль стены.