Соправитель (СИ) - Страница 85

Кашин куда-то убежал, но быстро вернулся, на ходу поливая себе на руки жидкостью из бутыля. Как проводить операцию ни я, не доктор не знал, но где примерно делать надрез было понятно. Мой нож так и не побывал в бою и его заточка может и уступала хорошему скальпелю, но не сильно.

Горизонтальный разрез чуть выше лобка, потом помогаю Кашину раздвинуть мышцы и отодвинуть мочевой пузырь. Разрез на матке.

— Вот, Ваше Величество! Ваш сын! — торжественно произнес Иван Антонович, извлекая из живота маленький, темно зеленый комочек.

— Хлоп! — Кашин легонько ударил новорожденного по попе.

— Хма-а-а! — зазвучал звонкий голосок мальчика.

Пока я умилялся и смахивал проступающие слезы, доктор перерезал пуповину и завязал ее в узел.

— А теперь, доктор, зашивайте и приводите в чувства мою жену! — проскрипел я, не узнавая свой голос.

— Прошу меня простить, Ваше Величество, спешить уже ни к чему, ее не оживить, — сказал Кашин, унося ребенка.

Мир померк…

Эпилог

В семь часов утра залп, данный из Петропавловской крепости возвестил о наступлении мизансцены под названием «Погребальное шествие». По этому сигналу вдоль последнего пути несли Божиею поспешествующую милостию, Елизаветы Первой, Императрицы и Самодержицы Всероссийской, Московской, Киевской, Владимирской, Новгородской, Царицы Казанской, Царицы Астраханской, Царицы Сибирской, Государыни Псковской, Великой княгини Смоленской и прочая и прочая…

Государыня «проходила» через коридор, выстроенный из двух тысяч солдат и офицеров, большинство из которых уже были с наградами за свои ратные подвиги. Все военные стояли с факелами. Царица шествовала на обитых черным бархатом санях, которые тянули восемь неаполитанских лошадей цугом в длинных черных бархатных попонах. Перед санями несли пять мечей и четыре короны, скипетр и державу [описание погребения Елизаветы Петровны из РИ].

Следом шел я с Екатериной Алексеевной. Я не замечал ни свою все еще жену, ни сотню кавалергардов, что были по сторонам от меня, ни то, что эти всадники были с золотыми протазанами. Мне было все равно, на то, что солдаты уклоняли знамена и отдавали честь. Я слышал только музыку. Ту, Великую музыку, что я так бессовестно украл. Исполнялся реквием, неумело, с фальшивыми нотками, но он все равно брал за душу и нещадно терзал ее, потом пели и играли «Аве Мария», естественно на русский лад, без латинства.

Я шел и слезы, которые, казалось, уже должны были иссушить мои железы после смерти Иоанны, текли по щекам, превращая меня в скорбящего племянника. Невдомёк многим, но не всем окружающим, что это слезы по другому человеку. Той, оплакивать которую я могу только здесь, но не рядом с ней. Долг! Жертва на алтаре власти! Иоанну должны отпевать в Ропше и это происходит без меня. Но я буду на похоронах, я должен в последний раз насладится ее красотой, должен!

*………*………*

— Генерал-поручик, Вам туда нельзя! — узнавший Ивана Бранковича Шевича бригадир Кряжин заслонил путь сербу.

— Там стоят мои гайдуки! — соврал Шевич.

На самом деле гайдуков Ивана Шевича, как и его самого, отстранили в последний момент от участия в погребальной церемонии. Безутешный горем отец показался лишенным рассудка, а его гайдамаки могли выполнить какой-нибудь преступный приказ своего предводителя, для многих он был и соплеменником.

— Не велено! — строго сказал бригадир-артиллерист, которого за его исключительные заслуги и звание Героя Российской империи, наградили правом находиться возле входа в Петропавловский собор.

— Хех! — Шевич вонзил нож в сердце Героя и, прикрывая тому рот, примостил к стене собора, что со стороны могло выглядеть, как будто бригадир устал и решил чуть расслабиться.

*………*………*

Мы зашли в Петропавловский собор и даже я, до того никого не замечавший, краем сознания отметил работу архитектора Александра Виста. Сочетание зеленого мрамора с золотом, скульптурные композиции, украшенные пилоны — все было подобрано сообразно тому барокко, которое еще могут назвать «елизаветинским».

Мы с Екатериной Алексеевной стояли у тела Елизаветы, члены Государственного Совета поодаль, остальные же люди входили в собор двумя волнами и так же расходились по сторонам, не задерживаясь, уходя через открытые боковые двери храма.

— Умри убийца! — услышал я истошный выкрик из толпы и не сразу смог выйти из своего задумчивого и печального состояния.

Выстрел оглушил всех вокруг. Скорбящие, кто был в это время в Петропавловском соборе, попытались спешно его покинуть. Паника обуяла сознание дворян, что только что так рыдали по усопшей императрице.

Выстрел! Меня отбрасывает на спину. Резкая боль в левом глазу. Выстрел! Обжигает ногу и я окончательно заваливаюсь. Сознание плывет и я успеваю заметить, как на траектории очередной пули встает Катя.

— Зачем? — хриплю я, замечая оставшимся целым правым глазом, что жена падает, сраженная пулей.

— Сдохните все! Это вы убили ее! — кричит Иван Шевич не своим голосом, истеричным, плачущим.

Чувствую, как сверху на меня ложится чье-то тело. Выстрел! Выстрел! Тело, накрывшее меня вздрагивает и замирает. Вот же придумал револьверы! А у Шевича их явно два.

Сознание окончательно покидает меня и последнее, что удалось заметить, как один из гвардейцев, что сейчас отыгрывал роль рынды-стража возле гроба Елизаветы с бердышом наперевес, использовал свое бутафорское оружие и рубанул Шевича по спине. Отец Иоанны упал мертвой куклой прямо у гроба императрицы.

Великое НИЧТО! ПОКОЙ!

Продолжение все-таки следует!

Спасибо, что были со мной. Прошу прощения, если у кого-то отдельные моменты книги вызвали сильные эмоции. Я писал последние пять страниц книги дольше, чем любую иную главу, переживая за главного героя и не только за него. Мне понятен даже и Шевич.

Но книга завершена, вместе с тем, цикл все еще не окончен… А я недельку отдохну от этих эмоций, уделяя внимание больше иным проектам, и вновь окунусь в историю Петра Федоровича.

Подписывайтесь, если Вам понравилось, это так же мотивирует к работе.

Так что, если заходит сие чтиво, можете простимулировать меня БЛАГОДАРОЧКОЙ, чтобы мотивация и желание пришли быстрее.