Соправитель (СИ) - Страница 80

Мало одного Ильи, нужен еще кто-то.

— Будет исполнено, Ваше Величество! — Илья Степанович Шкудрин поклонился, но не спешил удаляться.

— Что-то еще, Илья Степанович? — спросил я у секретаря, к которому, по мере того, как он проявляет себя с наилучшей стороны, начинаю обращаться по имени-отчеству.

— Не будет ли Ваша воля на то, чтобы принять господина Брокдорфа? — спросил Илья, чуть потупив взор.

— Много денег хоть дал? — шутливо спросил я, а мой секретарь чуть попятился. — Да я и не особо против. Но ты, Илья, должен всегда мне говорить, кто и сколь дал серебра. Один раз солжешь, отправлю от себя подальше, а держава у меня большая. А на первый раз, деньги отдашь в Фонд помощи армии и флота.

— Да, Ваше Императорское Величество, конечно, Ваше Императорское Величество, — бормотал Илья.

— Зови уже его! — прикрикнул я.

В кабинет зашел Христиан Август Брокдорф, мой, скорее Карла Петера, друг детства. В иной реальности этот деятель сильно подгадил мне жизнь. Именно он подговаривал, чтобы я развелся с Екатериной. У них была жесточайшая ненависть друг к другу. Я же предавался пьянству чаще всего именно с этим деятелем.

Сейчас Брокдорф пристроен к делу и управляет моей торговой компанией, которая большей частью работает в Киле, ставшим что-то вроде свободной экономической зоной.

Из последних, наиболее востребованных товаров, что продаются в Киле, можно назвать кареты. Просто не успевали их поставлять. А когда новые кареты с нашим рессорами приходили в портовый город, то торговались либо по спискам, заранее составленным, либо наиболее важным людям Киля. Так что в этом, моем родном, городе, где родился первоначальный носитель этого тела, компания процветала. Интересным образом, кстати, продажа зонтов чуть ли не сравнялась по обороту с каретами на новых рессорах. Дело в том, что зонтики были не простые, а с… молниеотводами [в РИ такие получили популярность в XIX веке]. Вот такое шарлатанство, но весьма прибыльное.

— Ваше Величество! — Брокдорф поклонился.

— Христиан, проходите, присаживайтесь! — выказал я благосклонность своему другу детства.

— Благодарю, Ваше Величество! — сказал Брокдорф и присел напротив меня.

— А Вы прекрасно научились говорить по-русски! — сделал я комплемент гольштинцу.

— Выполняя Ваш наказ, Ваше Величество, — ответил на любезность Брокдорф.

— Что ж, милый друг, что Вы ждете от Вашего монарха? — я лукаво прищурился. — Это же я Ваш монарх, не правда ли?

— Несомненно, Ваше Величество! — Христиан Август даже привстал, демонстрируя свое рвение к службе.

— Итак? — уже немного нетерпеливо спросил я, а то эти расшаркивания могут быть вечными.

— Дайте мне возможность служить Вам, Ваше Величество. Вы же знаете, что я обучен военному делу. Мы некогда с Вами мечтали вместе бить врага на поле сражения, — говорил Брокдорф, а его горящие глаза подсказывали, что правду.

В голове сразу всплыл образ моего еще одного дядюшки Георга Людвига, сбежавшего из Персии и укравшего документы о наших планах войны с Пруссией. Брокдорф так же неровно дышал в сторону Фридриха Прусского и мог что-нибудь этакое учудить.

— Нет, Христиан, — жестко ответил я. От моего дружелюбия не осталось и следа. — Если есть желание мне служить и получать от этого и чины и серебро, то есть у меня задание и для тебя. Поедешь в Копенгаген и уговоришь Данию войти в войну в союзе с Россией. Да, у нас и так добрые отношения. Но мне нужен датский флот, их солдаты. Датчане собираются отсидеться, не вмешиваясь, но так союзники не поступают. Намекни Фредерику V, а, скорее его министру Мольтке, что я сильно скучаю по Голштинии. Если удастся, то приближу тебя ближе к трону, нет… продолжишь торговать в Киле. Предашь… найду и покараю. Я передам тебе бумагу, где описано, миое видение русско-датских отношений. Иди и собирайся в дорогу! Как только вскроется лед, поплывешь в Киль!

Я не дал шансов Брокдорфу возразить. Пусть занимается делом. Не то, чтобы Дания была в моих раскладах так сильно важна, нет. Однако при более деятельном участии этой страны, моих солдат погибнет меньше. Англичане так же поостерегутся сильно шалить в Балтике и в Датских заливах и проливах. Ну, а не захочет король Фредерик вступить в войну, так и пересмотреть можно русско-датские отношения. Я бы не был против и каких островов у Датского пролива.

— Илья! — позвал я секретаря, как только Брокдорф с озадаченным видом покинул мой кабинет. — Меня не для кого нет. Через час еду в Ропшу. Указ о рекрутском наборе готов?

— Да, Ваше Величество, сейчас принесу, — сказал Илья и уже через минуту я читал тот самый указ.

В руках я держал не просто изложение моей воли по дополнительному набору семидесяти тысяч рекрутов. Это был закон, который обнаружили среди бумаг нелепо погибшего Петра Ивановича Шувалова [реально принятый закон, в АИ лишь немного переработанный]. И, если составитель законопроекта мне не нравился, то сам проект весьма приглянулся.

Предполагалось платить помещикам за рекрутов сверх меры. То есть, барин мог отправить сколь угодно своих крестьян в рекруты, получив за них деньги. Все бы ничего, это и раньше было так. Теперь же оплата крестьянами в рекруты не ограничивалась цифрами набора. И эти крестьяне, которых помещики начнут массово продавать, отправлялись в Сибирь. Мне показалось, что это довольно-таки эффективный способ разгружать европейскую часть России и нагружать Сибирь, создавая там все предпосылки для аграрного и индустриального развития.

При том, что суммы за таких крестьян устанавливались чуть выше прежнего, с ранжированием по возрасту, умениям, навыкам. Кроме того, теперь, по той редакции закона, что у меня, помещик мог отправить за вознаграждение в Сибирь не только мужчин, но и целые семьи.

Оставалось только хоть как подготовить Сибирь к приему таких вот переселенцев и выискивать деньги на переселенческие программы. Только в ресторации «Элит», которая уже полностью перешла ко мне, есть закладных на больше чем семьдесят тысяч крестьянских душ. Перенаправлю прибыль от казино в счет выкупа этих бумаг, и семьдесят тысяч крестьян отправятся осваивать Сибирь. Глядишь, и к концу моего, очень надеюсь, долгого правления, за Уральскими горами будет проживать не менее пяти миллионов человек. И это будут свободные общинники.

*………*………*

Парголовская мыза

26 февраля 1752 года. День.

Как только Марфа Егорьевна Шувалова узнала, что началось в Петербурге после того, как в газете написали воззвание «щенка», сразу же решила отправится в имение в Парголовской мызе.

Женщина не безосновательно считала, что ее могут убить так же, как убили и ее мужа и мужнего брата. Кому, как не этой прожженной интриганке не знать отваров, которые способны помутить рассудок. Да тот же, вполне распространенный, дурман. И не нужно тогда ни пуль, и не будет свидетелей. Скажут, что Марфа умерла от горя и даже частично будут правы.

Марфа знала о том, что ее муж Петр Иванович ей изменял. Не первый, не последний раз. Он имел привычку всегда говорить о своих новых пассиях жене. Марфа стойко выслушивала о любовных приключениях своего мужа. Потом, наедине с собой, она рыдала, но никак не на виду хоть у кого, даже прислуги.

Марфа Шепелева еще будучи служанкой не Елизаветы, а ее старшей сестры Анны, увидела пажа Петра Шувалова и уже тогда захотела заполучить неказистого, но смышлёного и шустрого юношу. После Марфа уехала в Киль, последовав за вышедшей замуж за гольштейнского герцога Анной Петровной. Там Марфа, от природы никогда не отличавшаяся даже не красотой, а приятельственным видом, вступила в связь с герцогом [историки предполагают, что Марфа Шепелева была любовницей гольштейнского герцога]. И даже, когда женщина была в объятьях вечно пьяного и вонючего своего господина, она представляла светлый лик своего Петра.

Это была болезнь, навязчивая идея, не отпускающая Марфу ни на миг.

И она добилась своего. Их брак был своего рода соглашением между партнерами. Марфа была выгодна Петру, Петр был для Марфы всем. И этого всего она лишилась. И виновный в потере определен — «щенок»-наследник. Недооценила она волчонка, иначе отравила бы уже давно и делов. В конце концов уже есть Павел Петрович, а Елизавета — подруга сердечная — обязательно бы прожила бы и десять лет, чтобы истинный наследник окреп и возмужал. Пусть Павел и не был бы совершеннолетним, но и мальчиком уже не казался. Но Петр — этот зверь в человеческом обличье, все перевернул. Убил Елизавету и ее мужа. И мало было ему убийства, он еще решил и опозорить Петра Ивановича. Марфа ненавидела имя «Петр», она восхищалась этим именем.