Соперник Цезаря - Страница 49

- Недоразумение, все это недоразумение, - просительно, но одновременно с вызовом заявил Квинт Цицерон. - Брат не писал… Та речь, ну да, та речь… Понимаешь, мой брат ее не писал.

- О чем ты говоришь? - мастерски разыграл недоумение Клодий.

Квинт замялся.

- Речь против тебя и…

- Ааа! - изобразил прозрение Клодий. - Вот ты о чем? Эта грязная писулька - работа несравненного Цицерона? Неужели его слог может быть столь отвратительным? Дайка сюда! - Клодий указал Зосиму на стол, на котором лежали несколько свитков и с десяток разглаженных листов папируса. - Вон тот, крайний. - Зосим протянул папирус. - Этот памфлет, направленный против меня, оказывается, написан самим Марком Цицероном!

- Нет, нет, это не Марк. Кто-то хочет приписать ему эту речь. Но это не он. Хотя кое-кто думает, что он. Но сам посуди, разве Цицерон может писать так небрежно, так неровно, так…

- Да, сочинено фекально. Какой варварский слог! Но одно меня смущает… Эти выражения: «муж Клаудиллы», «жрец Доброй богини», «гладиатор», - чтото они мне знакомы. Где-то я их уже встречал, вот только не припомню - где. - Клодий изобразил глубокую задумчивость. - Понимаешь, я встречал их у Цицерона. Да, да у Марка Туллия Цицерона. А что этот памфлет написан отвратительно, не отрицаю. Пожалуй, автору стоило больше работать с текстом.

- Да нет же! - Квинт заголосил совершенно неприлично. - Это не Марк.

- Я верю, - сказал Клодий мягким, сочувственным голосом и положил руку на плечо бывшему наместнику Азии. - Я всем говорил, что не может Цицерон так плохо писать. Ведь не может? - Квинт старательно разглядывал носки своих красных сенаторских башмаков. - Ну и отлично. Зачем волноваться? Я понимаю, что ты за брата переживаешь. За себя переживаешь. За Республику переживаешь. Переживаешь за Республику? А? - крикнул он чуть ли не в ухо Квинту и расхохотался.

- Переживаю, - вздохнул Квинт.

- Вот что ты мне скажи, - Клодий откинул назад свои каштановые кудри, чуть более длинные, чем полагалось носить римлянину, - если тебе придется выбирать между Цезарем и Помпеем, кого ты выберешь?

- В каком смысле? - не понял Квинт.

- В самом прямом.

- Помпея…

- Почему?

- Великий обещал…

- Что обещал Помпей? - Из голоса Клодия тут же исчез всякий игривый тон - остался один металл, режущий, скребущий. Квинт молчал, болезненно морщась. - Ведь я знаю, что этот памфлет написал Марк Туллий. Но я могу об этом забыть. Так что тебе обещал Помпей? Тебе или… твоему брату?

- Он обещал… обещал вернуть брата из изгнания… Но это ведь многие обещали. Многие.

- О да! Многие обещали. - Клодий расхохотался. - Но не многие могут. А Помпей… Ведь ему это по силам? Если он захочет? Но вот захочет ли? Мне, к примеру, кажется, что нет.

Квинт вдруг вспылил:

- В конце концов, мы еще не рабы!

Гордо откинув голову, брат изгнанника вышел.

- И этот за Помпея! - пожал плечами Клодий. - На словах все - за Помпея. И, спрашивается, почему?

- Великий - за Республику, - мрачно сказал Зосим, о присутствии которого Клодий забыл.

- На словах. Все только слова. Республика Помпея - это кучка аристократов, захвативших сенат. Да, Помпей вполне ясен… Другое дело - Цезарь… Не могу решить, кто из них опаснее. А ты за кого? Вот ты - за кого бы голосовал?

- Мой голос ничего не значит.

- Если я дам вольноотпущенникам право голосовать во всех трибах, за кого ты будешь?

- За тебя, - сказал Зосим.

Вновь в дверях возник Этруск:

- Доминус, только что установили статую Свободы в храме. Просят тебя посмотреть.

- Ну что ж, пойдем, поглядим на мою Свободу! - рассмеялся Клодий, хлопнул в ладоши и направился к двери, едва сдерживая нетерпение - как будто он не храм шел осматривать, а торопился на свидание. - Свобода - моя Свобода - прежде всего!

На участке, где прежде стоял дом Цицерона, кипела работа.

Храм Свободы еще был не закончен: мастера трудились, укладывая мозаику на полу. Портик же только-только был начат - возвели стену и теперь устанавливали колонны. Повсюду суетились припорошенные известью люди. Кричали, ругались. Скрипели блоки, пахло смолеными канатами, опять же известкой, свежеструганным деревом и земляной смолой.^[109]

Клодий остановился перед работником, что осматривал лежащие в плетеной корзине деревянные болты для скрепления плит.

- Думаешь, эти болты долговечны? - спросил Клодий.

- Э, доминус, такому дереву сносу нет, - отвечал плотник. - Я помру, ты помрешь, дети детей твоих отправятся за Ахерон - а они все будут как новые. А все потому, что дерево срублено после восхода созвездия Пса.

Клодий смотрел на царящую суету и улыбался. Это то, что нужно сейчас Риму, - Свобода, освобождение от старого, от ненужной шелухи, от всяческих пут.

Зосим, пришедший на стройку вместе с патроном, вошел вслед за Клодием в храм.

- Нравится моя Свобода? - спросил народный трибун, обходя мраморную статую.

Повернутая вбок женская головка с причудливо уложенными волнистыми волосами, тонкий профиль - на входящих Свобода почему-то смотреть не желала. Ткань - сразу видно, что тончайшая, обтекала совершенное тело: маленькие груди, изящный изгиб торса, округлые бедра.

- Красивая, - признал Зосим. - Какой-нибудь грек сделал на заказ?

- Брат привез из Греции. Раньше она стояла на могиле одной любвеобильной девицы, но я подумал, кому она там нужна? Пусть приедет в Рим и станет свободной.

- Могильный памятник продажной девки? - изумился Зосим. - Свобода?…

- Ну да. Продажней Свободы нет на свете богини. Одним она дает без всякой платы, с других требует миллионы. Обожает золотишко. Но сама Свобода - это неиссякаемый кредит. Да ты посмотри на нее, посмотри на ее профиль! Кого она тебе напоминает, а? Погляди! - крикнул Клодий с восторгом, будто в самом деле узрел перед собой богиню. Зосим всмотрелся. Несомненно, лицом она походила на Юлию, дочь Цезаря и жену Помпея. Чем дольше всматривался Зосим, тем разительней становилось сходство.

- Не может быть… - прошептал Зосим. - Невозможно…

- Разумеется, прежде она была немного другой. Но я позвал римского скульптора, и он усилил сходство. Разве она не достойна быть нашей Свободой?

- Но ведь когда-то это была…

- Не имеет значения. Тем и хороша Свобода, что ей безразлично, кем мы были, но лишь - кем мы стали.

- Странные речи ведешь ты подле богини, - потупился Зосим и глянул исподлобья на статую гречанки с лицом прекрасной Юлии. - Как бы она не покарала тебя, доминус.

- Храм еще не освящен, так что пока это только мраморное изваяние, и только. Мы можем говорить все что угодно. И потом, я уверен, моей Свободе нравятся мои речи. - Клодий улыбнулся статуе, как живой женщине, - обещающе и дерзко.

- Хозяин, ты где? - раздался снаружи голос Полибия, и на пороге, загородив свет, возник гладиатор. - Я тут письмишко принес. - Он протянул Клодию запечатанные таблички.

- От кого?

- От Помпея. Но не тебе. Бибулу. Письмоносец почти не сопротивлялся.

- Тебя не узнали?

- Надеюсь, что нет.

- Опять Бибул и Помпей!

Клодий бесцеремонно сломал Помпееву печать и принялся читать. Помпей просил Бибула обсудить в сенате вопрос о назначении его, Помпея, ответственным за снабжение Рима хлебом с правом назначать легатов и контролировать всех наместников в провинциях. Клодий ухватился за цоколь Свободы - у него потемнело в глазах. Великий нагло украл у народного трибуна бесценную задумку - через хлеб получить власть практически над всей Республикой, получить на целых пять лет военный империй и возможность распоряжаться огромными суммами.

Клодий перечитал письмо. Внизу мелким почерком была приписка. Клодий едва сумел ее разобрать: «Я готов поддержать оптиматов. Но законы Цезаря не трогать».