Соперник Цезаря - Страница 41

Несмотря на усталость, Клодий не мог заснуть: боль в виске все усиливалась, запах тоже усиливался, становясь нестерпимым. Может быть, его вырвало? Клодий ощупал подушку - она была липкой и жесткой, как камень. Он перевернулся на спину и увидел, что занавески на двери в спальню нет, и на пороге стоит Фульвия в коротенькой белой тунике. Темные, с рыжинкой, вьющиеся волосы рассыпаны по плечам. В свете, падающем из соседней комнаты, он отчетливо различал ее лицо. Она ничуть не смущалась - напротив, улыбалась, то покусывая нижнюю губу, то облизывая верхнюю язычком.

- Шлюха, - сказал он не зло, просто констатируя факт.

Фульвия подошла, встала на колени рядом с ним, бросила на него быстрый лукавый взгляд, задрала тунику, наклонилась…

И тут желудок вдруг рванулся к горлу, Клодий едва успел перевернуться набок, и его вырвало фонтаном. А когда приступ кончился, и он смог приподнять голову и оглядеться, то увидел, что занавеска на двери действительно отодвинута, но Фульвии на пороге нет, а подле ложа стоит Зосим на коленях и держит медный таз, от которого исходит кислый смрад.

- Ты болен, доминус, - проговорил Зосим. - У тебя сильный жар, кожа так и горит. Я уже послал за медиком.

Зосим унес таз, но вскоре вернулся, принялся затирать перепачканный пол.

Клодий стал ощупывать грудь, а верный слуга смотрел на него почти с суеверным ужасом.

- Я еще не умираю… нет…

Он опять увидел Фульвию - она склонялась над ним и обводила его запекшиеся губы острым ноготком.

- Уйди, - прохрипел Клодий.

Не то чтобы он хотел, чтобы она ушла, - вовсе нет. Но не мог позволить, чтобы она видела его таким жалким, в лихорадке, с обметанными серым губами, вонючим.

Явился медик, потрогал холодными лягушачьими пальцами веки, грудь, живот, сокрушенно покачал головой.

- Вот лекарство, доминус, - сказал Зосим, склоняясь над патроном. - Велено выпить. Медик сказал, что тебя ударили кинжалом с отравленным лезвием.

Питье оказалось нестерпимо горьким. Клодий с трудом его проглотил.

- Доживу до утра - выживу, доживу до утра - выживу… - бормотал он в бреду. Или ему казалось, что бормочет?

Фульвия была здесь, она расхаживала по спаленке, грозила пальчиком, то вдруг задумывалась, склонив голову и покусывая ноготь. Потом вынула шпильки из сколотых на затылке в узел волос, тряхнула вьющейся гривой, что-то сказала - что, Клодий не расслышал, - и вышла из комнаты. Он пытался пойти за ней, но не смог даже привстать на кровати.

В доме сделалось темно - светильники вдруг разом погасили, но тишина не наступила, все почему-то спешили куда-то, кричали, спорили; кто-то пытался вытащить Клодия из спальни, но он не давался, лягался и даже, кажется, кого-то укусил. Он хотел, чтобы его оставили в покое, не трогали, не тормошили, чтобы все замолчали, и наступила тишина. Совершенная, абсолютная тишина…

- Утро… - пробормотал он, глядя, как дверной проем постепенно желтеет, и проступает только что изготовленная копия Венеры из белого искристого мрамора, с отмеченными золотом сандалиями. - Зосим!

Темный тюфяк в углу зашевелился.

- Утро, - повторил Клодий и почувствовал, что губы нелепо расползаются.

- Точно, утро, - подтвердил Зосим.

В комнате пахло шафраном: это слуги, чтобы забить запах пота и блевотины, кропили шафранной водой стены и постель.

- Я на воздух хочу, - сказал Клодий.

Он сел на ложе, и все куда-то поехало: стены - в одну сторону, светлый дверной проем с белотелой мраморной Венерой - в другую.

- Изволь, доминус, только тебе не дойти.

- Дойду.

Зосим надел ему на ноги кожаные соки.^[100]

Клодий все же встал, упрямством перебарывая смертельную слабость. Покачнулся и вцепился Зосиму в плечо. Сил не было - ни в руках, ни в ногах. Однако пошел.

- Консул Цезарь о тебе справлялся. И сегодня, и вчера, и позавчера.

- Сколько же я болею?

- Три дня.

Явился Полибий, подхватил хозяина с другой стороны. Так втроем добрели они до перистиля. Тут уже суетились две рабыни: взбивали подушки, матрацы. Увидев хозяина, запричитали, заахали. Притворно? Нет? Не разберешь. Но, похоже, что непритворно. Вон ту смуглянку Клодий выкупил из лупанария и обещал свободу. Умрет он - быть ей и дальше рабыней, ублажать чью-то похоть, пока морщины не избороздят лицо.

- Напиши письмо Марку Фульвию Бамбалиону, - приказал Клодий Зосиму.

- Что написать?

- Напиши… Публий Клодий Пульхр просит Марка Фульвия отдать за него дочь.

- Ты очень болен, доминус.

- Если Марк Фульвий согласится, я поправлюсь. На том кинжале был не яд, а приворотное зелье.

И Клодий провалился в черный сон без сновидений.

На Рим после полудня налетела гроза, сверкали молнии, с черепичной крыши рушились в мелкий бассейн перистиля потоки мутной воды. Лежа под защитой колоннады, Клодий смотрел, как ливень бьет его садик, и вода в бассейне пузырится и кипит. От водяной пыли и лицо, и шерстяная накидка мгновенно сделались влажными.

Интересно, сумел ли Зосим опередить грозу и добраться до виллы сенатора Фульвия, или пережидает ненастье в придорожной таверне? Как скоро он принесет ответ? Сегодня? Или только завтра, к полудню?

Ждать до завтра не было сил…

- Ты уже вернулся, Зосим? - спросил Клодий, поднимая голову.

Вокруг было темно, только тлел золотой огонек в носике светильника.

- Час назад. Но ты спал, и я не стал тебя будить.

Клодий лежал на полу возле бассейна. В голове шумело, будто где-то недалеко вода водопадом обрушивалась на камни. Клодий сел, поднес руку к голове. Перед глазами плыли какие-то пятна. Пурпур преобладал.

- Ты отдал сенатору письмо?

- Да, доминус.

- Катулл сочиняет стихи, Цицерон - речи, - сказал Клодий. - Все продаются, жрут, развратничают. Все чуют конец. Пахнет мертвечиной. А Катулл сочиняет стихи.

- Что с тобой? - обеспокоился Зосим. Он поставил светильник на пол, помог хозяину подняться и усадил его на скамью.

- Я спал… - Клодий смотрел куда-то мимо Зосима и мучительно хмурил брови. - Да, я спал. И мне приснился странный сон. Будто я - это совсем не я, а кто-то другой. А Рим - не Рим, а огромный кувшин, который разлетелся осколками. А внутри кувшина - отрубленные головы, кишки, чьи-то руки, зубы, кровь… - Клодий икнул и брезгливо сморщился. Казалось, его сейчас вырвет. Но он сумел подавить спазм. - И вот этот я-не-я ползает по полу, собирает осколки и пытается склеить кувшин. Глупый сон, правда?

- Я верю в сны, - сказал Зосим серьезно.

- И что ты думаешь про мой сон?

- Крови будет много.

- В наше время легко говорить умные вещи, - усмехнулся Клодий. - Но очень трудно поступать умно.

- Проводить тебя в спальню? - спросил вольноотпущенник.

- Ты привез ответ?

- Да, доминус. - Зосим протянул Клодию таблички.

Клодий сломал печать, Зосим поднял светильник, чтобы патрону легче было читать.

- Сенатор приглашает меня к себе в имение. Значит, хочет устроить помолвку. Я спрошу: «Обещаешь?» И он ответит: «Обещаю». Фульвия - моя. Завтра утром я проснусь здоровым, Зосим, вот увидишь.

То, чего так опасался Цицерон, свершилось. Я - народный трибун. Не пройдет и двух месяцев ^[101], как толпа перейдет в мою безраздельную власть. И в течение целого года будет делать то, что угодно мне. Грядет трибунат Публия Клодия Пульхра.

Сумасшедший Город, отныне тобой управляет Бешеный!