Соперник Цезаря - Страница 34
Клодий согласно кивнул:
- За тобой пришлют, когда гости перейдут в триклиний. И смотри, не напивайся сверх меры, а то не отведаешь те яства, что приготовлены для пира. Твое место будет верхнее на верхнем ложе.
Лучшего Фонтей и не желал: место достаточно почетное, но при этом самое далекое от среднего ложа, где расположатся Цезарь и Помпей.
Но если Фонтей был доволен, то Гай, разумеется, нет. Клиент исподлобья глянул на Клодия, которому не было до него больше дела, потом на Фонтея и Зосима - те уже двинулись из атрия на кухню - и с решительным видом направился вслед за плебеем и вольноотпущенником: дома есть было нечего.
- Пир пиром, а хорошая жратва - это хорошая жратва, - буркнул Гай, усаживаясь за стол на кухне.
Место оказалось рядом с дверью в коридор, что вел в перистиль. Дверь была распахнута, но это не помогало: готовка шла с самого утра, кухня превратилась в пекло вулкана. Гай, едва войдя, тут же стал обливаться потом - и все из-за дурацкой тоги. Зачем только он ее надел! Выругавшись вполголоса, Гай скинул тогу, сложил ее аккуратно и постелил на скамью, а сам уселся сверху. Сразу стало легче. Ветерок, затекая в распахнутую дверь, холодил влажную от пота шею.
- В самом деле, что толку в этих перепелках или в костлявых рыбках, которые на такой жаре стухли прежде, чем попасть на сковородку! - Гай не замечал, что похож на лисицу из басни Эзопа, не сумевшую добраться до винограда.
Служанка поставила перед ним копченый окорок и миску с солеными пиценскими оливками, положила солидный пучок зеленого хрусткого лука, только-только с гряды. Зосим принес кувшин разбавленного вина.
Люди Клодия - из тех, что всегда под рукой у хозяина, - тут же уселись за стол: гладиатор Полибий, вольноотпущенник Зосим, раб Этруск и другой раб - Галикор, тихий, незаметный и незаменимый человек. Гай Клодий расположился подле Фонтея, его одного считая себе ровней в этой пестрой компании.
- Подумаешь, Цезарь и Помпей! - заявил новоявленный папаша, на кухне мигом обретя уверенность и опрокидывая залпом чашу неразбавленного вина. - Говорят, когда Цезарь моложе был, так вместо царицы поставлял задницу царю Никомеду.
- Выдумка все это! - буркнул Зосим. Слух этот о царе Никомеде и Цезаре, пущенный еще много лет назад, гулял по Риму с регулярностью лихорадки. Может быть, потому, что во внешности аристократа Цезаря было что-то по-женски утонченное.
- Не выдумка, - хмыкнул Фонтей. - Может, Клодий его тоже трахает?
Полибий коротко размахнулся и угодил в нос Фонтею. Тот вскочил, на тунику струей хлынула кровь. Как раз в этот момент на кухню вошел Клодий. При виде Фонтея, зажимающего нос, и кровавых пятен на его тунике тогу приемный отец предусмотрительно снял, как и Гай, Клодий нахмурился.
- Кто разбил нос папаше? - спросил он, хмурясь. - Или я не предупреждал? Пить можно, а папашу не бить.
- У нас о Цезаре спор, и о твоих с ним отношениях, - попытался вывернуться Полибий. - Да еще о царе Никомеде. Знаешь, мнения у всех разные… не сошлись.
- Папашу не бить! - Клодий обнял Фонтея за плечи. - Уже гости явились, а папаша с разбитым носом. Куда ж это годится?
- Может и с нами посидеть, - заметил Зосим. - Не велика птица.
- Я - квирит, а не какой-то там вольноотпущенник! - разобиделся Фонтей.
- Намочите тряпку холодной водой, - приказал Клодий. - Зосим, живо в кладовую, принеси мою тунику - папаше переодеться надо.
Клодий вывел Фонтея во внутренний садик. После жаркой кухни на воздухе показалось прохладно.
Солнце уже ушло из перистиля - только капители колонн были освещены. Яркое небо казалось плотной шелковой тканью удивительной синевы.
- Вот скоты, - пробормотал Фонтей, размазывая кровь по лицу. - Чего я такого сказал? Да то, что все говорят на кухне… А этот сразу - драться. Отброс арены. Хе… Да я…
- Из женщин будут сестра моя Клодия и дочь Цезаря Юлия, которая только что вышла замуж за Помпея. Будь добр, веди себя прилично. Ни слова о царе Никомеде! А не то я, только что обретший отца, вновь сделаюсь сиротой. - Клодий так обещающе улыбнулся, что у словоохотливого плебея холодок пробежал по спине.
Фонтей, переодевшись и умывшись, в сопровождении Клодия поднялся в малый триклиний, на второй этаж. Два окна, обращенные на восток, утром закрывались ставнями, а к вечеру их открывали, и свежий воздух, насыщенный ароматами руты и базилика, проникал из садика в комнату. Гости все уже собрались - Фонтей явился последним. Мужчины были в туниках без рукавов. Туника Цезаря была приспущена на плечах, у Помпея руки полностью оказались открыты, и на левой, от плеча к локтю, бугрился давнишний красный шрам. Женщины были в белых столах с вышивкой по краю. Фонтей что-то такое промямлил - сам не понял, что, и спешно вскарабкался на свое место. Тут же подскочил раб-прислужник, снял с гостя кальцеи и омыл ноги в медном тазу. Фонтей приметил, что мальчишке-рабу лет двенадцать, не более, волосы его завиты, а кожа загорелая, но совсем чуть-чуть, и, кажется, надушенная. Интересно, для кого из гостей его приготовили? Может, для Цезаря? Фонтей покосился на консула. Цезарь о чем-то говорил с Клодием - место хозяина было как раз подле консульского. О чем именно шел разговор, Фонтей не мог разобрать, прежде всего потому, что вдруг страшно заволновался. На ложе подле Цезаря сидела Юлия - верно, прежде она лежала: подушка и цветастые ткани были смяты. Молодая женщина держала двумя пальчиками чашу из голубого выдувного стекла и пила воду, чуть-чуть замутненную виноградным соком. Она и сама была тоненькая и хрупкая, как драгоценное стекло. Густые волнистые волосы были слишком тяжелы для ее головки и клонили тонкую шею, как стебель цветка. В ушах - золотые серьги-висюльки с гранатами и сапфирами, а вокруг шеи - ожерелье из золотых и гранатовых бусин, соединенных тончайшими золотыми цепочками.
Новоявленный плебей Клодий старался на Юлию не смотреть, что было не так-то легко сделать: когда молодая женщина вновь улеглась, лицо ее обратилось именно к Клодию. В то время как супруг ее Помпей, занимавший крайнее, почетное место за средним столом, мог видеть лишь затылок и стянутые в узел волосы, сколотые резными шпильками из слоновой кости. Сам Помпей пока ничего не говорил, но старательно изображал на лице значительное выражение. Видимо, еще мало выпил, чтобы позабыть, что он - триумфатор и покоритель Востока, нареченный Великим самим Суллой.
Стали разносить закуску: яйца, столь обязательные на обеде, что они вошли в поговорку; присыпанные зеленью сельдерея устрицы; кусочки холодной камбалы, приправленные острым рыбным соусом. Вино подавали самое лучшее: темный фалерн, в меру разбавленный; хиосское и лесбосское. Цезарь и Юлия попросили принести чистой воды.
Явились два актера: один декламировал, другой играл на флейте. Под звуки музыки прозвучало несколько отрывков из Менандра, которого так любил Цезарь. Актер будто нарочно забыл фразу из «Флейтистки», и Цезарь ему подсказал: «Дело решено. Да будет брошен жребий». После этого актер перешел на Софокла, которого больше жаловал Помпей.
Фонтей приметил, что никто не обращает на него, чужака, внимания, приободрился и расположился поудобнее на своем месте. Подле него возлежала Клодия - опять же спиной к нему. Голова знаменитой красавицы, с хитроумно уложенной прической, находилась как раз против груди Фонтея. Ткань ее наряда была куда тоньше Юлиевой столы, и можно было, не напрягая зрения, различить и полоску нагрудной повязки, и полоску повязки набедренной, да и весь изгиб стройного и зрелого тела, доступного, по разговорам, столь многим. Фонтей, весьма смутно понимая, что делает, наклонился и коснулся губами ее лебединой шеи. Клодия повернулась к плебею и погрозила пальцем.
- Фонтей, я сочла этот поцелуй знаком родственной симпатии. Но более так не делай.
Глаза ее блестели, как блестит расплавленный свинец, - Фонтей смотрел и не мог моргнуть, не то что отвернуться.